Хроники Кадуола

Все присутствующие вернулись в парадную гостиную. Хозяйка дома призвала к вниманию: «Пожалуйста, располагайтесь поудобнее и будьте как дома. Мы с Этруной пойдем посмотрим на мои отпечатки листьев. Они просто изумительны и, как говорится в руководстве, «кажутся исполненными деликатной сущностью растительных структур». Клайти, вас это не заинтересует? Сунджи?»

Сунджи с улыбкой покачала головой. Смотрительница Вержанс промолвила: «Благодарю вас, Кора, но я сегодня не в растительном настроении».

«Как вам будет угодно. Майло, ты мог бы показать Сунджи и Глоуэну потайной грот с бассейном, который ты вчера нашел».

«Тогда он не будет потайным! — возразил Майло. — Если им так хочется, пусть ищут его сами. Тем временем, я покажу Джулиану нашу новую энциклопедию боевого оружия».

«Во имя милосердной Геи! — воскликнула Клайти Вержанс. — Это еще зачем?»

Майло пожал плечами: «Иногда удобнее убить оппонента, нежели спорить с ним, особенно если не хватает времени на более важные дела».

Кора Тамм поджала губы: «Майло, твой юмор граничит с нелепостью. Окружающие могут подумать, что у тебя нет никакого вкуса».

Майло поклонился: «Признаю́ справедливость критики и беру назад каждое слово! Пойдем, Джулиан, я покажу тебе грот с бассейном».

«Не сразу после обеда, — простонал Джулиан. — Я обессилен обильной трапезой».

«Что ж, развлекайтесь каждый по-своему, — великодушно снизошла Кора Тамм. — Этруна: пойдем, взглянем на отпечатки?»

Две дамы удалились. Остальные рассредоточились по гостиной. Глоуэн решил, что наступил удобный момент откланяться, но Уэйнесс каким-то образом почувствовала его намерение и едва заметным движением пальцев, в сочетании с многозначительным взглядом, показала, что не хочет, чтобы он уходил.

Глоуэн уселся, как раньше, в конце дивана. Клайти Вержанс прошлась вдоль гостиной туда и обратно, после чего заняла кресло напротив Джулиана.

Майло и Уэйнесс хлопотали у буфета и вскоре предложили гостям рюмки коньяка со сладким ликером и печенье, похожее на плотные темные палочки. Протянув рюмку Глоуэну, Уэйнесс сказала: «Так мы проводим долгие зимние вечера в Строме. Опусти в коньяк кончик твердого печенья и откуси размягченную часть. Сначала этот процесс покажется бессмысленным, но уже через минуту ты обнаружишь, что не можешь остановиться».

Смотрительница Вержанс отказалась от предложенного подноса: «Мне не хватает терпения бесконечно грызть одно и то же».

«Тогда просто выпейте коньяку, если не возражаете», — вежливо предложил Майло.

«Спасибо, но я немного расстроилась, и от коньяка у меня только голова закружится».

Вежливость Майло удесятерилась: «Может быть, вы хотели бы прилечь и отдохнуть на какое-то время?»

«Ни в коем случае! — рявкнула Клайти Вержанс. — У меня испортилось настроение, а не пищеварение. Если уж говорить без обиняков, меня шокировало и удивило то, что я слышала за столом».

Смотритель Боллиндер холодно улыбнулся: «Если меня не обманывает опыт, наблюдаются все признаки приближения бури — нам всем придется узнать причину возмущения Клайти Вержанс и, скорее всего, разделить ее огорчение».

«Не понимаю, почему вас это нисколько не возмущает! — заявила смотрительница. — Вы слышали, как этот господин, патрульный офицер отдела B, описывал свои обязанности без тени смущения. Как это называется? Это же полный нравственный вакуум! В молодом человеке это просто поразительно».

Глоуэн попробовал было вставить слово в свою защиту, но его голос потонул в излияниях Вержанс, неуклонно развивавшей свой тезис: «И что же нам поведали об отделе расследований? Налицо полное безразличие к человеческому достоинству и пренебрежение к основным правам! Делаются страшные дела — холодно и бесстрастно. Мы обнаруживаем в нашей среде полицейское учреждение, с неприкрытой наглостью утверждающее свою автономию, которой консерватор, судя по всему, не смеет противиться. Совершенно очевидно, что он сквозь пальцы смотрит на свои обязанности, пока агенты отдела B рыщут по всему континенту, захватывая, убивая и депортируя людей! Кто знает, чем еще они занимаются? Другими словами, я просто в ужасе!»

Смотритель Боллиндер обернулся к Эгону Тамму: «Как вам это нравится, консерватор? Как вы ответите на такие оскорбительные, по сути дела, обвинения?»

Эгон Тамм угрюмо покачал головой: «Смотрительница Вержанс не стесняется в выражениях! Если бы ее обвинения были справедливы, вся моя жизнь и вся моя работа не стоили бы ни гроша и заслуживали бы сурового порицания. К счастью, ее обвинения — несусветный вздор! Смотрительница Вержанс — достопочтенная представительница избирателей, но она выборочно останавливает внимание только на тех деталях, которые соответствуют ее предубеждениям. Вопреки ее опасениям, я внимательно наблюдаю за работой отдела B и нахожу, что персонал этого отдела строго придерживается законов Заповедника, определяемых Хартией. Таково положение дел — и точка».

Джулиан Бохост встрепенулся: «Но в конечном счете не все так просто. Законы, о которых вы говорите, явно устарели и далеко не совершенны».

«Ты говоришь о Хартии?» — поинтересовался смотритель Боллиндер.

Джулиан улыбнулся: «Пожалуйста, давайте обойдемся без грубостей, без лишних эмоций, без истерики. Хартия — не божественное откровение, если уж на то пошло. Она была согласована как средство контроля определенных условий, а эти условия изменились, в то время как Хартия остается неизменной — заплесневевший мегалит, монумент давно минувших дней, бросающий мрачную тень на все наше существование!»

Клайти Вержанс усмехнулась: «Метафоры Джулиана, возможно, слегка преувеличены, но в сущности он совершенно прав. Хартия, в ее нынешнем виде, отжила свой век и, как минимум, должна быть пересмотрена и приведена в соответствие с современными представлениями».

И снова Глоуэн попытался вставить слово, и снова идеи смотрительницы Вержанс безостановочно прокладывали себе дорогу, как снежная лавина: «Мы должны достигнуть взаимопонимания с йипами— такова наша самая насущная проблема. Мы не вправе продолжать бессовестную эксплуатацию этих беззащитных и послушных людей. Мы не можем их убивать, мы не можем лишать их возможности вернуться на родину. Не вижу никакого вреда в том, чтобы разрешить им поселиться на побережье Мармиона. Диким животным останется достаточно свободного места».

Майло не верил своим ушам: «Уважаемая госпожа Вержанс! Разве вы забыли? Общество натуралистов получило право собственности с тем условием, что Кадуол останется Заповедником навечно, причем человеческие поселения в местах, не предусмотренных Хартией, категорически запрещены. Вы не можете требовать нарушения заведенного порядка вещей».

«А вот и нет! Как смотрительница Заповедника и как член партии жизни, мира и освобождения, могу и буду! Любое другое решение проблемы неизбежно приведет к войне и кровопролитию».

Она продолжала бы разглагольствовать, но ее решительно прервала Уэйнесс: «Глоуэн, тебе разве нечего сказать? Что ты думаешь по этому поводу?»

Глоуэн с подозрением покосился на нее — Уэйнесс улыбалась во весь рот. Глоуэна словно окатило холодной волной — неужели она заставила его придти только для того, чтобы он развлекал публику? Он натянуто проворчал: «Я, в каком-то смысле, здесь посторонний. В моем положении было бы самонадеянно участвовать в вашей дискуссии».

Эгон Тамм перевел взгляд с Глоуэна на свою дочь и снова на Глоуэна: «Я, по меньшей мере, не считаю тебя посторонним и хотел бы узнать твое мнение».

«Не стесняйся, Глоуэн! — поддержал консерватора Алджин Боллиндер. — Мы уже выслушали самые нескромные и беспочвенные рассуждения. Пора предоставить слово тебе».

«Если ты боишься, что тебя вытолкает в шею разгневанная толпа, — вкрадчиво сказала Сунджи, — ты мог бы попрощаться уже сейчас и тем самым предотвратить позорное изгнание».

Глоуэн проигнорировал ее провокацию: «У меня вызывает недоумение явное противоречие, которое все присутствующие, по-видимому, не замечают или не желают замечать. Или, может быть, мне неизвестно некое неписаное правило или особое предварительное условие, воспринимаемое всеми, как само собой разумеющееся».