Болид

— Терпения, Фрэнсис! — возразил мистер Дин Форсайт, и лицо его стало не менее мрачным, чем атмосфера. — Терпения! А если он уйдет так далеко, что его нельзя будет увидеть? А если он больше не покажется на горизонте?

— Он? — вскричала Митс. — Кто «он»?

В этот момент послышался голос Омикрона:

— Хозяин! Хозяин!

— Есть новости?! — воскликнул мистер Дин Форсайт, поспешно отодвигая стул и направляясь к двери.

Яркий луч проник через окно и рассыпал сверкающие искорки по стаканам, бутылкам и сосудам, расставленным на столе.

— Солнце! Солнце! — повторял мистер Дин Форсайт, во весь опор летя вверх по лестнице.

— Ну, вот и умчался! — сказала Митс, присаживаясь на стул. — Как можно?! И ни зима, ни морозы не мешают ему проводить дни и ночи на открытом воздухе! Рискуя подхватить простуду… бронхит… воспаление легких… И все это ради блуждающих звезд!.. Добро еще, если б их можно было взять в руки и собрать коллекцию!..

Так причитала добрейшая Митс, хотя хозяин не мог ее слышать. А если бы и услышал, все слова пропали бы даром.

Задыхаясь от быстрого подъема, мистер Дин Форсайт вошел в обсерваторию. Юго-западный ветер очистил небо и прогнал тучи к востоку. Широкий просвет позволял видеть синеву до самого зенита. Приборы могли без помех обозревать, не позволяя глазу теряться в тумане, свободную от туч часть неба, где и был замечен метеор. Комната буквально утопала в солнечном свете.

— Ну, — спросил мистер Дин Форсайт, — что там?

— Солнце, — ответил Омикрон, — но ненадолго, так как на западе опять появились облака.

— Нельзя терять ни минуты! — воскликнул мистер Дин Форсайт, настраивая зрительную трубу, в то время как его слуга проделывал то же самое с телескопом.

С какой страстью они в течение примерно сорока минут манипулировали приборами! С каким терпением крутили винты, чтобы удержать объективы в надлежащем положении! С каким скрупулезным вниманием ощупывали каждый уголок и закоулок этой части небесной сферы! Именно здесь с таким-то прямым восхождением [23] и таким-то склонением [24] в последний раз и предстал их взору болид. Они были уверены в его координатах.

Ничего… На этом месте ничего не оказалось! Вся открытая часть небосвода, являвшая собой восхитительное поле для прогулок метеора, была пустынна! Ни одной точки, видимой в этом направлении! Ни единого следа, оставленного астероидом!

— Ничего! — выдохнул мистер Дин Форсайт, проводя рукой по глазам, покрасневшим от крови, прилившей к векам.

— Ничего! — словно жалобное эхо, отозвался Омикрон.

Снова спустился туман, и небо опять нахмурилось.

Конец небесному просвету, и на этот раз уже на весь оставшийся день! Скоро тучи соединятся в однородную грязно-серую массу и прольются мелким дождем. К великому сожалению хозяина и слуги, пришлось отказаться от наблюдений.

И тогда Омикрон сказал:

— Но, сударь, уверены ли мы, что видели его?

— Уверены ли мы в этом?! — закричал мистер Дин Форсайт, воздевая руки к небу. И тоном, в котором одновременно сквозили беспокойство и зависть, добавил: — Не хватает только, чтобы он его тоже заметил… этот Сидни Хадлсон! [25]

Глава третья,

^{где речь идет о докторе Сидни Хадлсоне, его жене, миссис Флоре Хадлсон, мисс Дженни и мисс Лу, их дочерях}

— Только бы он, этот Дин Форсайт, не заметил его!

Так говорил себе доктор Сидни Хадлсон.

Да, он был доктором, но не практиковал в Уэйстоне только потому, что предпочитал посвящать все свое время и весь свой талант такому высокому, божественному виду деятельности, как астрономия.

К тому же доктор Хадлсон владел значительным состоянием, частично полученным по наследству, частично взятым в приданое за миссис Хадлсон, урожденной Флорой Клэриш. Помещенные с умом средства обеспечивали будущее не только ему, но и двум его дочерям, Дженни и Лу. [26]

Доктору-астроному было сорок семь лет, жене его — сорок, старшей дочери — восемнадцать, младшей — четырнадцать.

Семьи Форсайт и Хадлсон жили в дружбе, но между Сидни Хадлсоном и Дином Форсайтом существовало определенное соперничество. Нельзя сказать, чтобы они оспаривали друг у друга ту или иную планету, ту или иную звезду, ибо небесные светила принадлежат всем, даже тем, кто их не открывал. Однако им довольно часто приходилось вступать в споры по поводу того или иного атмосферного наблюдения.

Существование некой миссис Дин Форсайт могло бы усложнить положение дел и даже вызвать достойные сожаления сцены. Но, как известно, такой дамы в природе просто не было, поскольку тот, кто мог бы на ней жениться, остался холостяком и даже в мыслях не имел ни малейшего желания вступать в брак. Итак, никакой супруги, готовой встать на сторону супруга, не было, а следовательно, имелись все шансы, что ссора между двумя астрономами-любителями могла закончиться скорейшим примирением.

Безусловно, во второй семье существовала миссис Флора Хадлсон. Однако она была чудесной женщиной, чудесной матерью, чудесной хозяйкой, обладавшей от природы миролюбивым характером, не способной отпускать непристойности в чей-либо адрес, не прибегающей на завтрак к клевете, а на обед — к злословию, как это делает столько дам, принадлежащих к самому изысканному обществу Старого и Нового Света. Столь образцовая супруга всеми силами стремилась успокоить мужа, когда он возвращался, пылая гневом, после спора со своим ближайшим другом Форсайтом.

Следует сказать, что миссис Хадлсон находила вполне естественным, что мистер Хадлсон занимается астрономией, что парит в высоких небесных сферах, при условии, что он спускается вниз, когда она просит его спуститься. Впрочем, в отличие от добрейшей Митс, которая пилила своего хозяина, миссис Хадлсон совсем не досаждала мужу. Она терпеливо ждала, если он задерживался к трапезе или не успевал собраться в гости. Никогда не ворчала и даже умудрялась сохранять блюда подогретыми. Не стремилась прервать его думы, если он погружался в себя. Она тоже беспокоилась о его работе и умела обратиться к нему с ободряющим словом, когда он казался взволнованным из-за какого-нибудь открытия и блуждал в бесконечных пространствах, будучи не в состоянии отыскать дорогу домой.

Вот какую жену мы желаем всем мужьям, особенно если они увлекаются астрономией.

Старшая дочь, очаровательная Дженни, обещала пойти по стопам матери и следовать теми же путями существования. Разумеется, Фрэнсису Гордону было суждено превратиться в самого счастливого из мужчин, после того как он женится на Дженни Хадлсон. Не желая унизить американских барышень, позволим себе сказать, что во всей Америке не сыскать более очаровательной, более привлекательной девушки, соединившей в себе самые совершенные человеческие качества. Это была любезная блондинка с голубыми глазами, свежим цветом лица, очаровательными ручками и ножками, прелестного сложения, наделенная не только изяществом, но и скромностью, не только добротой, но и умом. Фрэнсис Гордон ценил ее не меньше, чем она ценила Фрэнсиса Гордона. Впрочем, племянник мистера Дина Форсайта пользовался дружбой и симпатией всей семьи Хадлсон. Подобное обстоятельство незамедлительно привело к предложению руки и сердца, которое было принято другой стороной. Ведь юные будущие новобрачные были просто созданы друг для друга! Дженни, наряду с наследственными достоинствами, должна была принести в семью благополучие. Что касается Фрэнсиса Гордона, то он будет обеспечен дядей, чье состояние в один прекрасный день отойдет ему. Однако оставим в покое перспективы наследования. Речь шла не об уже обеспеченном будущем, а о настоящем, где имелись все условия для счастья.

Итак, Фрэнсис Гордон приходился женихом Дженни Хадлсон, а Дженни Хадлсон была невестой Фрэнсиса Гордона. День бракосочетания предстояло наметить в самое ближайшее время; как предполагалось, сам обряд венчания будет совершен преподобным О’Гартом в соборе Святого Андрея, главной церкви благословенного города Уэйстона.