Преисподняя

В глубине души, непонятно почему, шевельнулся животный страх. Так бывает, когда стоишь у входа в темный переулок, конец которого не виден. Все вроде бы как обычно. И все же сама обыкновенность стен и голых камней, казалось, таила неведомую опасность.

Айк посветил фарой. Он вглядывался в глубину известнякового коридора, в точности такого, как тот, где стоял сам, и не видел ничего пугающего. Вот только воздух был такой… нездешний. Чистый, как вода, почти живительный, словно дарующий просветление. Такие слабые, неуловимые запахи, что, казалось, их и нет. Что пугало еще больше.

Коридор дальше расширялся и прямым туннелем уходил в темноту. Айк взглянул на часы — прошло тридцать две минуты. Пора возвращаться к остальным. Уговор был встретиться через час. Но тут конец луча уперся во что-то блестящее.

Айк не мог устоять. Это «что-то» посверкивало, словно маленькая звездочка. Если поспешить, все предприятие займет не больше минуты. Он уперся ногой и подтянулся. Проход был такой узкий, что пришлось лезть ногами вперед.

Айк оказался по другую сторону лаза — ничего не случилось. Эта часть коридора была такой же, как остальные. Луч фонаря опять выхватил из темноты поблескивающий предмет. Айк медленно провел лучом вниз, к ногам. Почти под самым ботинком луч от чего-то отразился — такой же тусклый блеск, как и там, в конце коридора. Айк поднял ногу. Золотая монета. Он замер. Кровь стучала в висках. «Не трогай!» — упрашивал внутри слабый голос. Но он уже не мог остановиться…

Древность монеты сомнений не вызывала. Надписи стерлись давным-давно, края неровные. Чеканка явно самая примитивная. Нечеткий, расплывчатый профиль какого-то царя, а может, бога.

Айк опять посветил вдаль. В темноте за первой монетой поблескивала еще одна, третья. Может ли такое быть? Неужели Исаак убегал нагишом из какой-то подземной сокровищницы, роняя по дороге наворованное добро?

Блеск монет казался зловещим, словно блеск чьих-то злобных глаз. Каменная пасть коридора вблизи была слишком светлой, в глубине — совсем темной. Одна монета здесь, другая — там.

«А вдруг их не потеряли? Вдруг их нарочно разбросали? — Эта мысль ножом пронзила Айка. — Для приманки».

Айк прислонился спиной к холодной скале. Ловушка!

Он с трудом сглотнул и заставил себя спокойно все обдумать. Монета была холодна как лед. Айк ногтем поскреб засохшую пыль. Монета лежит здесь много лет, а может, десятилетий или даже веков. Чем дольше он об этом думал, тем страшнее ему становилось.

Ловушка предназначалась не для него. Никто не намеревался заманить вглубь именно Айка Крокетта. Нет, приманку положили в расчете на слепой случай. Скоро ли попадется жертва, значения не имело. И терпение тут было ни при чем. Так же как рыбаки сыплют в воду прикорм, некто разложил тут приманку для случайного путника. Бросаешь в воду горсть каши, а рыба может приплыть, а может и не приплыть. Но кто же здесь ходит? Ясно кто — люди вроде Айка. Монахи, торговцы, пропащие души. Для чего их завлекать? И куда?

Пожалуй, это больше похоже не на рыбалку, а на медвежью травлю. Айк кое-что припомнил. Его отец — они жили в Западном Вайоминге — обслуживал техасцев, которые неплохо платили, чтобы посидеть в засаде и «поохотиться» на бурых и черных мишек. Подготовить такую охоту — самое обычно дело, как коров пасти. Неподалеку от охотничьей стоянки — минут десять верхом — сваливаешь пищевые отходы, чтобы медведи привыкали к регулярной кормежке. Когда приближается охотничий сезон, кладешь туда что-нибудь повкуснее. Айка и его сестру тоже подключали к этому делу. От них требовалось пожертвовать свои пасхальные сладости. Когда Айку было почти десять, отец взял его с собой, и тогда Айк увидел, для чего нужны конфеты.

Перед мысленным взором Айка проносились картинки. Вот безобидная розовая конфетка, оставленная в лесу. Вот хмурый осенний день; висят убитые медведи, и там, где прошелся нож охотника, болтаются лоскуты шкуры. Вот ободранные туши — очень похожи на людей, только скользкие какие-то, словно пловцы, только что вышедшие из воды. «Прочь, — подумал Айк. — Прочь отсюда». Не смея отвернуться от уходящего в темноту коридора, Айк сунулся обратно в лаз, проклиная шуршащую куртку, перекатывающиеся под ногами камни, проклиная собственное любопытство. Ему слышались звуки, которым тут было неоткуда взяться. Шарахаясь от собственной тени, Айк несся назад. Ужас не проходил. Он мог думать только о том, как убежать.

Айк добежал до большого зала, совершенно выбившись из сил. По коже ползли мурашки. Он добирался не больше пятнадцати минут. Не глядя на часы, он прикинул, что весь его поход занял не больше часа.

В зале царила темнота. Никого не было. Айк остановился и с замирающим сердцем прислушался. Ни шороха. В дальнем конце зала светились надписи, обвивающие мумию, словно удивительной красоты змеи. Айк посветил по сторонам. Сверкнуло золотое кольцо в носу. И что-то еще. О чем-то вспомнив, Айк снова посветил в лицо мумии.

Мертвец улыбался.

Луч дернулся, по стенам прыгнули тени. Какой-то обман зрения, или Айка подводит память? Он помнил сжатые в гримасе губы — ничего похожего на этот дикий оскал. Раньше виднелись только краешки зубов, а теперь зияет улыбка до ушей. «Возьми себя в руки, Крокетт».

Но успокоиться он не мог. А вдруг и труп тоже приманка? Загадочные надписи неожиданно начали приобретать пугающую ясность. «Я Исаак». Исаак — сын, отданный для жертвоприношения. Ради любви к Отцу. «В изгнании, на мучительном свету» — что это может означать?

Айку приходилось участвовать в спасательных операциях, и натренирован он был отлично, хоть и не для таких случаев. Он захватил моток прочной веревки, затолкал в карман последний комплект батареек. Огляделся: что еще? Два белковых брикета, ножной браслет на липучке, карманная аптечка. Вроде бы должно быть что-то еще… Почему-то продуктов почти не осталось.

Перед тем как оставить главный зал, Айк посветил по сторонам. Разбросанные по полу спальные мешки походили на пустые коконы. Айк вошел в правую щель. Извилистый коридор равномерно уходил вниз. Влево, вправо, спуск все круче и круче. Отправить сюда туристов — пусть даже всех вместе — непростительная ошибка. Айк и сам не понимал, как он мог подвергнуть своих подопечных такой опасности. Правда, тогда он и не думал, что посылает их на риск. А они боялись и оказались правы.

— Э-эй! — позвал он.

Чувство вины стало невыносимым. Виноват ли он в том, что люди положились на него, то ли пирата, то ли хиппи?

Айк замедлил шаги: из стен и потолка торчали края слоистой породы. Зацепи один край — и поползет вся стена. Айк попеременно восхищался и возмущался своими паломниками. Какое безрассудство — забрести в такую даль! И он теперь в опасности…

Если бы не Кора, он уговорил бы себя не спускаться ниже. В каком-то смысле она стала виновницей его храбрости. Ему хотелось повернуться и убежать. Предчувствие, которое охватило его в том, другом коридоре, возникло снова. Ноги не желали нести его дальше; казалось, и мышцы, и суставы протестуют против дальнейшего спуска. Но Айк себя преодолел.

Вскоре перед ним оказался крутой спуск, и он решил передохнуть. Сверху, словно невидимый водопад, лилась струя ледяного воздуха. Источник ее терялся в темноте: фонарь давал слишком мало света. Айк протянул руку — холодный поток струился сквозь пальцы. Стоя на самом краю обрыва, он посмотрел вниз и обнаружил одну из своих химических «свечей». Зеленоватое свечение было таким слабым, что он едва ее заметил.

Айк поднял пластиковый цилиндр и выключил фонарь. Он пытался определить, как давно эту свечу активировали. Больше трех часов назад, но не больше шести. Выходит, он потерял счет времени. Для чего-то Айк понюхал пластик. Невероятно — ему почудился запах кокосового шампуня!

— Кора! — отчаянно крикнул Айк в темный коридор.

Там, где на пути воздушного потока торчали слои породы, рождались едва слышные симфонии, состоящие из свиста, воя, птичьего щебета. Музыка камня.