Преисподняя

— Тебя не удивляет, что он цитирует «Ромео и Джульетту»? И говорит о Сатане, как Адам о Еве?

Кора вздрогнула.

— Рабство его не огорчало.

— Откуда ты знаешь? — прошептала она.

— Кора.

Она смотрела на него, в глазах повисли слезинки. Айк продолжал:

— Он испытывал благодарность. Именно это написано у него на теле.

Кора отрицательно покачала головой.

— Ты и сама видишь.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Все ты понимаешь, — сказал Айк. — Этот человек любил.

Долгое пребывание в замкнутом пространстве действовало на нервы.

На следующее утро Айк обнаружил, что вход в пещеру завален снегом до высоты баскетбольного кольца. Исписанная мумия утратила прелесть новизны, люди сделались раздражительными — давала себя знать скука. Одна за другой сели батарейки плееров, и скоро все остались без музыки, без своих ангелов, драконов, мирских ритмов и духовных целителей. Затем в походной плитке кончился газ, что означало нешуточные мучения для самых заядлых любителей кофе. И то, что кончилась туалетная бумага, веселья тоже не прибавило.

Айк делал, что мог. Наверное, во всем штате Вайоминг он единственный из детей учился играть на флейте и никогда не принимал всерьез слова матери о том, что когда-нибудь это пригодится. И вот мать оказалась права. Айк носил с собой пластмассовую флейту; в пещере она звучала очень красиво. В конце каждого пассажа — он играл Моцарта — слушатели аплодировали, но потом опять впали в уныние.

На третий день утром куда-то подевался Оуэн. Айк не удивился. Ему доводилось видеть, как альпинисты, застряв в гоpax из-за такой вот бури, впадают в депрессию и порой становятся совершенно непредсказуемыми. Вполне возможно, Оуэн просто хочет привлечь к себе внимание. Кора тоже так считала.

— Морочит нам голову, — уверяла она, лежа в объятиях Айка: они соединили свои спальные мешки в один.

За долгие недели похода из ее волос не выветрился запах кокосового шампуня.

По совету Айка остальные туристы тоже устроились по двое, соединив мешки, — все, даже Бернард. Только Оуэну пары не нашлось.

— Наверное, отправился к выходу, — предположил Айк. — Пойду посмотрю.

Он неохотно расстегнул мешок и выбрался, ощущая, как улетучивается тепло их тел. Вокруг царили мрак и холод. Из-за мумии пещера напоминала склеп. Встав на ноги, Айк размялся; ему стало неприятно, что все вот так разлеглись вокруг покойника. Не рановато ли?

— Пойду с тобой, — сказала Кора.

Через три минуты они добрались до выхода из пещеры.

— Что-то ветра больше не слышно, — заметила Кора. — Может, буря кончилась?

Оказалось, что вход запечатан снежным заносом метра три высотой. Сверху его увенчивал основательный карниз. Из внешнего мира в пещеру не проникали ни звуки, ни свет.

— Невероятно, — произнесла Кора.

Пробивая ногой наст, Айк карабкался вверх, пока не уперся головой в потолок. Рубя снег ребром ладони, проделал небольшую щель. Свет снаружи был серый, ураган шумел не хуже товарного поезда. Пока Айк любовался, щель успело замести. Замурованы.

Айк скользнул вниз. На минуту он даже забыл о пропавшем клиенте.

— И что теперь делать? — спросила Кора.

Значит, Кора в него верит. Ей, нет, им всем нужно, чтобы он был сильным.

— Одно ясно, — сказал Айк, — наш беглец тут не проходил. Следов никаких, да и не мог он пролезть через такой сугроб.

— Куда ж он подевался?

— Должен быть другой выход. И нам он пригодится.

Он и сам подозревал, что есть какой-то боковой коридор.

Недаром бывший пилот ВВС писал, что «возродился из каменной утробы» и поднялся к «мучительному свету». Правда, вполне возможно, что Исаак описывал возвращение в реальность после длительной медитации. Однако Айк склонялся к мысли, что слова покойного — не просто метафора. Ведь Исаак был солдат, его готовили к трудностям. Он — за это говорило все — человек мира материального. Так или иначе, Айк надеялся, что речь идет о каком-то подземном ходе. Если Исаак смог откуда-то прийти, быть может, Айку удастся попасть туда.

Вернувшись в большой зал, он попытался растолкать спутников.

— Эй, народ! — воззвал он. — Надо бы потрудиться.

Из груды спальных мешков раздался жалобный стон:

— Только не говорите, что нужно идти его выручать…

— Если Оуэн нашел выход, то получится, что это он нас выручил. — Айк говорил резко. — Только придется сначала найти его самого.

Недовольно ворча, люди стали подниматься, расстегивать мешки. Включив налобный фонарь, Айк смотрел, как из мешков улетучивается теплый пар. Словно души отлетают. С этой минуты он не даст им присесть.

Айк повел группу в глубь пещеры. В одной стене было не меньше десятка расселин, но только две достаточно большие, чтобы пройти человеку. Как мог авторитетно, Айк разделил группу на две команды — в одной он сам, в другой все остальные.

— Так мы управимся в два раза быстрее, — пояснил он.

— Он уйдет, — в отчаянии сказала Клео, — а нас бросит!

— Плохо ты знаешь Айка, — пристыдила Кора.

— Вы нас не бросите? — спросила Клео.

Айк пристально посмотрел на нее:

— Не брошу.

Облегчение явно испытали все — от вздохов кверху поднялись длинные струйки пара.

— Держитесь вместе, — внушительно наставлял Айк. — Двигайтесь медленно. Оставайтесь друг у друга в пределах видимости. Не рискуйте. Не хватало нам еще растяжений… Если устанете и захотите отдохнуть, убедитесь, что все в сборе. Вопросы есть? Нет? Отлично. Теперь сверим часы.

Айк дал им три пластиковые «свечи» — шестидюймовые цилиндры, наполненные светящимся веществом. Чтобы их включить, достаточно немного согнуть. Слабое зеленоватое свечение такого устройства позволяет видеть лишь небольшое пространство, и хватает его на два-три часа. Но «свечи» могут послужить маячками, если включать их через каждые несколько сотен метров. Вроде рассыпанных в лесу хлебных крошек.

— Можно, я пойду с тобой? — прошептала Кора.

Айка такое желание удивило.

— На кого же мы их оставим? — сказал он. — Вы идите в правый коридор, а я — в левый. Встретимся на этом месте через час.

И повернулся, чтобы идти. Остальные не двинулись с места. Айк понял, что они не просто смотрят на него и Кору. Все ждут какого-то напутствия.

— Vaya con Dios, [4] — хрипло произнес он.

Потом, на глазах у всех, поцеловал Кору крепким продолжительным поцелуем. Кора на миг прижалась к нему, и Айк понял, что все у них наладится и дорогу они отыщут.

У Айка никогда не было призвания к спелеологии. Он страдал клаустрофобией. И все же интуиция его не подводила. На первый взгляд восходить на гору и спускаться в пещеру — вещи совершенно противоположные. Горы дают человеку ощущение свободы — пугающее и раскрепощающее одновременно. Пещеры, считал Айк, в той же степени его отнимают. Темные своды нависают над человеком, подавляя воображение и угнетая дух.

Однако и в горах, и в пещерах приходится лазить по камням. По большому счету, принцип тот же самый. И Айк быстро освоился.

Через пять минут он услышал какой-то звук и остановился. Оуэн? Все чувства Айка были на взводе. Не просто обострены темнотой и тишиной, но как бы слегка изменились. Трудно объяснить словами явственный сухой запах пыли, порожденный горами, которые сами еще только рождаются, шершавое прикосновение лишайника, который никогда не видел света. Здесь нельзя полностью полагаться на зрение. Словно темной ночью в горах, когда видишь только малую часть мира, которую вырезает из тьмы узкий луч фонаря.

До Айка донесся чей-то приглушенный голос. Он очень надеялся, что это Оуэн — тогда поискам конец, и можно будет вернуться к Коре. Но, по-видимому, просто у коридоров была общая стена. Айк приложил к ней ухо — холодная, но не ледяная — и услышал, как Бернард зовет Оуэна.

Дальше коридор превратился в лаз на высоте плеч.

— Э-эй! — крикнул Айк.