Дрейфуя у островков Лангерганса: 38grad54 северной широты, 77grad0073 западной долготы

ЦЕРН — Conseil Europeen pour la Recherche Nucleaire [8] — обосновался в Женеве неподалеку от Большой Машины. Голландия потеряла выгодный заказ: всем известно, что в долинах отвратительно кормят. Небольшая деталь, но весьма существенная.

Восточное отделение ЦЕРН — Conseil de l'Europe de l'Est pour la Recherche Nucleaire — ВЦЕРН, было вынуждено избрать это отдалённое место высоко в Карпатах (а не в куда более гостеприимных городах вроде Клужа в Румынии, Будапешта в Венгрии или Гданьска в Польше) только потому, что оно нравилось Виктору — другу Талбо. На ЦЕРН работали Дал, Видероэ, Говард, Адамс и Рейк; зато у ВЦЕРН был Виктор. Одно уравновешивало другое. Он имел право заказывать музыку.

Поэтому лаборатория была построена строго в соответствии с пожеланиями Виктора, а ускоритель частиц оказался мощнее того, которым располагали учёные ЦЕРН, и даже превосходил четырёхмильное кольцо ускорителя в Национальной лаборатории Ферми в Батавии. На самом деле это был самый крупный и совершенный синхрофазотрон в мире.

Только семьдесят процентов экспериментов, проводящихся в подземной лаборатории, производилось по заказу ВЦЕРН, который финансировал её деятельность. Сто процентов всего персонала комплекса были преданы Виктору, а не ВЦЕРН и Восточному блоку, не философиям и догмам… а человеку. Так что судьбу почти трети всех экспериментов, проводимых на кольце ускорителя с диаметром в шестнадцать миль, решал лично Виктор. Если ВЦЕРН об этом и знал — а им было бы весьма непросто получить подобную информацию, — никаких возражений не поступало.

Семьдесят процентов плодов, которые приносил им гений, — намного лучше, чем ничего.

Если бы Талбо стало раньше известно о том, что Виктор занялся исследованиями в области природы структуры элементарных частиц, он не стал бы тратить время, связываясь с разными псевдоучёными, потратившими годы на изучение его проблемы и обещавшими всё, но не сумевшими добиться ничего. До тех пор пока «Консультационная служба» не указала путь — тот самый, которым он следовал ранее, в каждом возможном направлении, за исключением одного, где смешивались тени и материя, реальность и фантазия, — до тех пор он просто не нуждался в экзотических талантах Виктора. Пока ВЦЕРН купался в лучах уверенности, что их собственный гений помогает им находиться на переднем крае современной физики, Виктор готовился подарить старому другу смерть. Сейчас он рассказывал, каким образом Лоуренс Талбо сможет отыскать свою душу, как именно он сумеет проникнуть в собственное тело.

— Решение твоей проблемы состоит из двух частей. Во-первых, мы создадим идеальное изображение, которое будет в сто тысяч или в миллион раз меньше оригинала. Во-вторых, мы должны будем оживить его, превратить образ в нечто телесное, материальное; нечто существующее на самом деле. Твоя миниатюрная копия будет обладать всем тем, чем ты владеешь сейчас, всеми твоими воспоминаниями и знаниями.

У Талбо улучшилось настроение. Молочно-белая жидкость успокоила разбушевавшиеся воды его памяти. Он улыбнулся и сказал:

— Я рад, что проблема оказалась простой.

Виктор погрустнел:

— На следующей неделе я намерен изобрести паровой двигатель. Будь посерьёзнее, Ларри.

— А всему виной коктейль из Леты, которым ты меня напоил.

Виктор поджал губы, и Ларри понял, что нужно срочно взять себя в руки.

— Извини, продолжай.

Виктор поколебался несколько мгновений, справился с лёгким чувством вины.

— Первая часть проблемы решается при помощи наших новых гразеров. Мы сделаем твою голограмму при помощи волны, рожденной не электронами атома, а ядром… эта волна в миллион раз короче и у неё гораздо большая разрешающая способность, чем у лазерной волны. — Он подошёл к огромному зеркальному стеклу, висящему в самом центре лаборатории; новые гразеры были направлены в самый его центр. — Иди сюда.

Талбо послушно за ним последовал.

— Это голографическая пластина, по-моему, всего лишь лист фотографического стекла, разве я не прав?

— Частично прав, — ответил Виктор, коснувшись рукой десятифутовой квадратной пластины.

Он приложил палец к крошечному пятнышку в самом центре стекла, и Талбо наклонился, чтобы получше рассмотреть то, на что показывает Виктор, но ничего сначала не увидел, лишь через несколько мгновений заметил едва различимую рябь; а когда приблизил к ней лицо, разглядел тонкий муаровый рисунок, словно его глазам предстал изысканный шёлковый шарф.

Тогда он снова повернулся к Виктору.

— Микроголографическая пластина, — пояснил Виктор. — Меньше чипа [9]. Именно в него мы и заключим твой дух, только уменьшенный в миллионы раз. Он станет размером с клетку или с одно из крошечных кровяных телец.

Талбо фыркнул.

— Прекрати, — устало проговорил Виктор. — Ты перебрал, и в этом моя вина. Давай начинать. К тому времени как мы будем готовы, ты придёшь в норму… Надеюсь, твой двойник получится трезвым.

Его раздели догола и поставили перед фотографической пластиной. Та из женщин-техников, что была постарше, направила на него гразер. Талбо услышал тихий щелчок и решил, что это включился какой-то прибор, а потом Виктор сказал:

— Ну хорошо, Ларри, вот и всё.

Талбо не сводил с них глаз, он ждал продолжения.

— Всё?

Техников, казалось, обрадовала, и развеселила его реакция.

— Готово, — повторил Виктор.

Всё произошло так быстро, что Талбо даже не заметил, как излучатель сделал своё дело.

— Это всё? — ещё раз спросил он.

Виктор засмеялся. А потом его смех заразил и всех остальных в лаборатории.

Техники цеплялись за приборы, по щекам Виктора текли слезы; вокруг Талбо бушевало всеобщее веселье, а он стоял возле крошечного неровного пятнышка на стекле и чувствовал себя умственно отсталым.

— Готово? — снова беспомощно произнёс он.

Прошло довольно много времени, прежде чем люди успокоились, и Виктор отвёл Талбо в сторону от огромного стекла.

— Дело сделано, Ларри, и мы можем продолжать. Ты замёрз?

Обнажённое тело Талбо было покрыто пятнышками мурашек, словно причудливым рисунком. Кто-то из техников принёс ему одежду. Он стоял и просто наблюдал.

Теперь он уже больше не находился в центре внимания.

Все смотрели на другой гразер и крошечное переливающееся пятно голографической пластины. На несколько мгновений напряжение отпустило участников эксперимента; сейчас на лицах опять появилось сосредоточенное, напряжённое внимание. Виктор надел на голову наушники, и Талбо услышал, как он сказал:

— Хорошо, Карл. Включайте на полную мощность.

Почти мгновенно лабораторию наполнил шум заработавших генераторов. У Талбо вдруг заболели зубы. Звук нарастал, превратился в невыносимый вой, а потом перешёл за порог слышимости.

Виктор махнул рукой своей помощнице — той, что находилась у усилителя, установленного за стеклянной пластиной. Она быстро наклонилась к окуляру проектора и включила прибор. Талбо не увидел никакого луча, зато услышал тот же тихий щелчок, что и прежде, затем раздалось негромкое гудение, и там, где он стоял несколько мгновений назад, в воздухе повисла голограмма, изображавшая обнажённого Ларри Талбо в полный рост.

Он вопросительно посмотрел на Виктора. Тот кивнул, и Талбо приблизился к призраку, попытался его коснуться, но рука прошла насквозь, подошёл поближе, заглянул в карие глаза, заметил поры на носу — даже зеркало не давало такого точного изображения. Его передернуло, точно кто-то коснулся души ледяной рукой.

Виктор разговаривал с тремя техниками-мужчинами, а через несколько минут они занялись изучением голограммы с помощью чувствительных приборов, оценивающих степень чёткости и сложности призрачного образа. Талбо наблюдал, зачарованный и напуганный. Ему казалось, что он вот-вот отправится в самое главное путешествие своей жизни; путешествие, добраться до конечной цели которого он так мечтал.