Искатель. 1980. Выпуск №2

«Гондвана», вот уж несколько лет бороздит все моря планеты... Его каждый, дельфин знает.

...Где-то рядом шумела вода. Стеклова вдруг поняла, что заблудилась. Эль был где-то здесь, на склоне, но 'она так спешила, что не приметила ни одного ориентира. PI этого родника не было. Они подошли к нему: в воронке плясали песчинки, струя выходила из нее и падала на плоский камень. В этом месте образовалось углубление.

— Ну вот, забыла, где эль, — сказала она.

Ольмин наклонился над родником. Его каштановые волосы упали на лоб. Он пил и словно бы любовался водой. Оторвался от воды, сказал:

— Без эля лучше. Дойдем. Три километра — пустяки.

Опять наклонился над ручьем, расстегнул ворот, умылся.

Стеклова успела заметить, как точны, скупы- его движения, ни капли воды не попало на рубашку. Струйки и даже брызги прилипали к его рукам — иначе не скажешь. Ей было приятно смотреть, как умывался этот уставший человек.

Она присела над углублением и коснулась воды концами пальцев.

Давно здесь? — спросил Ольмин.

Недавно. Года нет.

Вы что же, думали, что я заблужусь?

— Нет, — спокойно сказала Стеклова. — Просто захотела

вас встретить.

. Ей показалось, что он смутился. Это не вязалось с его обликом, с тем, что она знала из рассказов о нем.

...Падь встретила их колючими зарослями аралии. Ирина пожалела, что они пошли напрямик, слева была дорога, и по ней можно бы добраться, отшагав каких-нибудь два лишних километра. Ее напугали птицы, выпорхнувшие из-под ног. У птиц были темно-красные перья на крыльях, и они так шумно взлетели, что она не расслышала Ольмииа.

— Фазаны! — повторил он. — Испугали?

Она кивнула.

Заросли неожиданно кончились. Впереди была тропа, за ней различалась широкая дорога для туристов. Ольмин остановился. Прозрачная синь вечера вызвала мимолетное настроение, тайну которого он .еще не постчг. Эта минута казалась хорошо знакомой, и очень близкими стали вдруг небо и огни в долине. Ему нравилось бродить по сопкам, по лесам, по тайге, и не потому, что привык. Только так приходили такие вот редчайшие минуты прозрачности, необыкновенной ясности.

Когда было в прошлый раз? — вспоминал он. Года три назад, когда он неделю жил у друга, за городом... Далеко отсюда. У Оки. Там были холмы, и запах сена, и темное небо. Зарницы в конце июля... Впервые в жизни своей видел зарницы. А ночью, поздно, когда спать не хотелось, он вышел на крыльцо, увидел высокое, какое-то особенно просторное небо, уловил несказанный аромат трав и свежего сена — и минута пришла.

* * *

В Солнцеграде было светло. Центральный тротуар сбегал по главной улице к морю. А пляж был освещен красноватыми лу-

17

чами искусственного солнца: там еще загорали, смеялись, у скал-жгли костры, вдали виднелись яхты, серферы, лодки. Катера и морские эли пересекали лунную дорожку, казавшуюся продолжением главной улицы. Ольмин и Стеклова стали на тротуар и незаметно для себя оказались на пляже — лента вынесла их прямо на берег. Здесь кто-то узнал Ольмика. Потом к ним подошли -еще пятеро. Ольмин увидел знакомые лица. Его усадили у костра, а Ирина, никем не замеченная, осталась за его спиной. Прошло минут пять, и он спохватился, вспомнил о ней. Она уже направлялась к движущемуся тротуару. Ольмин вернул ее, сказал:

— Давайте знакомиться по-настоящему!

Она рассмеялась.

Пошли купаться сразу человек двадцать. Вода была прохладной, чистой, податливой. Рассыпались по бухте, ныряли, потом долго грелись у костра. Домой не хотелось. Там было скучно, неуютно.

У Ирины оказался при себе тороин, вещь редкостная, удивительная. Ольмин глотнул тридцать капель маслянистой жидкости, разведенной в подогретой морской воде, и улегся на спину. Через десять минут его легкие могли вдыхать вместо воздуха морскую воду и извлекать из нее кислород. Он заметил обычные изменения: сознание стало как бы избирательным. Он видел теперь не весь пляж, а только то, чго хотел увидеть. Даже голоса звучали порознь — как и к кому прислушаешься, — превращение состоялось. Он побежал к скалам, нырнул и долго оставался под водой.

На пятнадцатиметровой глубине ни рыб, ни морских звезд видно не было, и только длинные ленты водорослей, похожие на лианы, пересекали слепой полусумрак. С ним спустились под воду еще трое или четверо; сверху, со скалы, им кинули люминесцентный шар. Он лег на грунт и осветил песок, камни. От холодных ярких лучей шарахнулись рыбы, но вскоре стали возвращаться — осторожно, бочком. В поле зрения попали мидии, устрицы, гребешки, патирии, рубиновые афаластериасы, пурпурные асцидии, буро-зеленые морские ежи.

Через четверть часа Ольмин вынырнул, растянулся , у уреза воды ничком и осторожно, словно пробуя на вкус, вдыхал воздух. Легкие освобождались от воды. Несколько резких движений, глубокий вдох — и он окончательно перешел в мир надводный с его разреженностью, ароматными ветрами, небесной пустотой.

Потом я увидел его у костра. Там собралось человек семь. Я" подошел к ним. Ольмин рассказывал о реакторе. Очередь дошла до меня. Я задумался и вдруг отчетливо вспомнил случай в тайге... Это было через год после первой поездки с Янковым. Пусть послушают, решил я, расскажу-ка им о ночных огнях...

НОЧНЫЕ ОГНИ

...Помнится, в тот вечер л задремал в палатке. Потом что-то разбудило меня, какой-то слабый голос подсознания.. Я открыл глаза и увидел минуту спустя большой желтый огонь над тай-

18

гой. Он показался мне похожим на шаровую молнию, какой я представлял ее по описаниям.

Не так уж трудно оценить расстояние даже в горах. После двух-трех попыток мне это удалось — ответ был поразительным. До светящегося объекта было несколько километров. Значит... я прикинул его диаметр: около трехсот миров. Он приблизился и стал похож на луну, только сиял ярче. И оттенок свечения был другой. Я понял, что это не отраженный свет, не иллюзия и не мираж.

Можно было подумать, что внутри шара струится белесый дым — и оттого он светится. Какие-то едва различимые струи переливались внутри его, какие-то шестеренки и колеса будто бы вращались там, а он рос на глазах...

Меня не испугало его приближение. Только когда вокруг стало светло, как на заре, и от деревьев упали на склон, где стояли две наши палатки, длинные резкие тени, я подумал, что, возможно, не проснулся еще окончательно.

Я крикнул. Янков вышел из палатки и уставился на меня. Повернул голову, спросил:

— Что это?

И тут шар снизился так, что, казалось, сейчас коснется деревьев (они загорелись в его лучах). Но этого не произошло. Он чуть подпрыгнул вверх и стал разворачиваться. Он менял форму и все больше становился похож на старинную аэрогондолу, наполненную легким газом, — на дирижабль. На бортах этой чрезвычайно легкой на вид сигары вдруг вспыхнули два луча — зеленый и красный. Они быстро промчались по еловой чаще ниже нас, миновали палатки и разбежались в разные стороны. Красный луч поднялся, упал на группу высоких пихт, и вершины их охватил густой темно-красный огонь. Я думал, что они и в самом деле обуглились, но луч скользнул дальше, по склону побежало темно-красное пятно, а пихты над нами снова засияли в бело-желтом свете, заливавшем окрестность.

— Смотри, смотри! —воскликнул Янков.

К двум лучам прибавился третий, ультрамариновый. Он стремительно обшарил склон, сделал полный оборот и снова вер- * нулся к нам. Но и этот ультрамариновый луч миновал наши палатки. Костер наш давно подернулся пеплом и казался грудой остывших углей — так ярко сияла сигара.

— Вот чего нам недоставало, — сказал я и осекся, потому что

она вдруг стала опускаться, садиться в долину у подножия на