Улыбка Мицара

Козырев вскрыл конверт. Писала та, которая когда-то оставила его. Она представляла ему сына. Между строками звучало: она помнит прошлое и сожалеет, что ее первая любовь внезапно оборвалась. Сын будет счастливее матери. Он не расстанется с любимой ради далекого звездного мира. Она так его воспитала.

Она не искала протеже. Она просила дать ее сыну "достойную информацию" и уверяла, что он "оправдает внимание к нему: он талантлив".

В ее просьбе не содержалось ничего худого. И все-таки глухая антипатия проснулась в Козыреве, и он не мог сразу определить ее причин. Впрочем, причин для антипатии было более чем достаточно. Чарлз - сын той женщины, которая бросила его. Чарлз оставил астрофизику для журналистики - это было непонятно. Наконец, Чарлз и Мадия помешали его встрече с женщиной, которая оказалась странно дорогой ему. Из-за сходства с той, первой? Едва ли...

О многом хотелось теперь подумать Козыреву. Он не чувствовал себя Председателем Звездного Совета, - он был просто человеком. Опять прежние мысли являлись к нему. Нет, его испытательная ракета вовсе не замедляла темпа жизни. На Земле и в его ракете время текло, в общем, почти одинаково. Он вернулся на Землю спустя девять лет. человеком, постаревшим на девять лет жизни, - не больше и не меньше, чем она. Просто он ждал, она не захотела его ждать, - в этом все дело... У него нет вины перед нею - то, что он делал, диктовалось высшими интересами человечества. Она не захотела понять этого, и он не находил для нее слов оправдания.

И все-таки она была права. Никто не требовал от нее девятилетнего ожидания. Чувство есть чувство. Оно приходит и уходит. Есть даже какая-то древняя поговорка, ее трудно припомнить... Что-то вроде: с глаз долой - из сердца вон.

Все было так. Ему нельзя было переложить чувство боли и горького разочарования в своей любви на этого молодого человека. Но он не мог не делать этого, хотя старался быть объективным.

Он попросил разрешения уйти и вышел из ресторана.

- Академик не лишен такта, - сказал Эллиот. - Во время уйти - типичная английская традиция. - Он улыбнулся. На его загорелом лице белые зубы казались еще белее. - Забавно: я совсем недавно узнал, что именно Козырев - автор "Звездного блюза". Блюз меня поражает.

- Чем? - удивилась Мадия.

- Дерзостью! Вы не забыли слов? Я не помню их в ритмической последовательности, - кстати, почему наши поэты отказались от рифм? - но помню мысль. Кажется, так: "Когда я рядом с тобой - я рядом со Вселенной. Ты знаешь, о чем говорят звезды? Вселенная создала человека, чтобы он изменил Вселенную. Человек, ты высшее чудо огромного мира, пылинка, в котором Земля..." Я не утомил вас этим нудным пересказыванием? Нет? А дальше, дальше: "Когда я рядом с тобой, я готов послать вызов Вселенной, и я покорю ее и сделаю прекрасной..." Разве это не дерзко?

- Это хорошо или плохо, Чарлз?

- Я люблю дерзость, но... не до вселенской степени... Если говорить правду, то я затеял весь этот разговор ради первых строк песни. Помните: "Когда я рядом с тобой..."

- Знаете, Чарлз, это...

- Верно, Мадия, это - объяснение в любви. Я хочу, чтобы вы стали центром моей Вселенной...

- О, как это высоко! Но вы же не сторонник завоевания Вселенной.

- Образ, Мадия... Как образ...

- А что вы предлагаете?

- Землю. Да, нашу старушку Землю и нашу Солнечную систему, не больше... Постойте, Мадия. - Эллиот поднял руку, заметив, что девушка пытается возразить ему. - Я не хочу препятствовать вашей работе в галактической связи, хотя время для нее еще не пришло. Пока, повторяю, я предлагаю вам Землю. Попокатпетль и Кукисвумчорр...

- Мексика и Мурман? - Мадия улыбнулась.

- Да. Флорида и Крым. Килиманджаро и Казбек... Бонцы и Хива... Если хотите: Марс и Венера...

- А дальше?

- Я вас не понимаю, Мадия...

- Я вас тоже, Чарлз. Пришло время, когда наша Солнечная система становится базой для дальних галактических связей. И...

- Ах, вы об этом!.. Мадия, галактическая связь - дело далекого будущего. Я пишу книгу об этом. В ней я излагаю свою точку зрения на то, следует ли нам идти в поход на Галактику... Впрочем, не только свою точку зрения... Ладно, к черту книгу. Скажите главное...

- Главное - для вас?

- Да. Я нравлюсь вам?

- Предположим...

- Вы будете моей женой?

- А вы даете срок подумать об этом?

- Мадия! - Эллиот сжал руки девушки в своих крупных ладонях. - Конечно. Только - не очень большой.

Из Хабаровска Игнат Лунь полетел в Ташкент. Там на заводе "Звездолетстрой" он провел пять месяцев. Он поднимался на строящийся звездолет, беседовал с конструкторами. Звездолеты строились по проекту академика Тарханова. Корпус корабля, обшитый звездолитовой пленкой, мог противостоять не только космическим лучам и метеорному дождю, но и излучениям и температурам атомного взрыва. Он мог спокойно войти в верхние слои Солнца, температура которых достигала шести тысяч градусов.

Один кубический сантиметр звездолита весил около тонны.

В Ташкенте Игнат встретил своего друга Александра Шагина, механика кибернетических машин, с которым три года жил на Венере. Шагин приехал в Ташкент в отпуск и поселился на восточной даче звездолетчиков. Теперь друзья сидели на веранде дачи, беседуя о будущем полете Игната на Лорию.

Александр Шагин полулежал в кресле, втиснув крупное тело между подлокотниками.

- Чем режут звездолит? - рассеянно спросил он.

- Пи-мезонными лучами.

- Слушай, Игнат, будем думать об отдыхе. Ты сейчас никакими звездолитами меня не соблазнишь. Позавчера проездом в Москву был здесь Главный ученый Сихотэ-Алиньского заповедника. Мы учились когда-то в одном лицее. Он предлагает великолепную охоту на озере Мухтель. Это не в заподведнике, где-то рядом.

Лунь поднялся и подошел к окну. Третий день лил дождь. Капли тихо стучали по бетонированной дорожке и шелестели в листве. Он вдохнул в себя сырой воздух и выставил руку под дождь.

- Завтра вылетим, Игнат, - продолжал Шагин. - Будет отличная охота.

- Отстань, Саша. - Лунь остановился перед старинной картиной, висевшей на стене между двумя окнами.

Широкая река. Плывет судно. На палубе - трое: молодая женщина с девочкой на руках, рядом - широкоплечий моряк. Он положил на плечо женщины крепкую сильную руку. Судно плывет навстречу рассвету. На лицах всех троих - ожидание счастья, а, может быть, и само счастье...

- Смотри, Саша, - сказал Лунь. - Когда я гляжу на эту картину, мне становится завидно. Идиллия.

- Если бы такое счастье было у тебя, ты бы тайком улизнул на первой же стоянке.

- Это не мешает мне им завидовать.

- Женись на Ирме Соболевой, - сказал Шагин.

- Я не раз думал об этом. - Лунь повернулся к Шагину. Но должен ли звездолетчик вообще жениться? Обрекать любимую одну на долгие годы одиночества, тосковать по ней там... Он замолк, словно что-то припоминая. - Кстати, когда я поступил в распоряжение Звездного Совета, меня первым делом спросили о семейном положении.

- Усложняешь, Игнат. В уставе Звездного Совета нет пункта, запрещающего звездолетчику жениться. Впрочем, это дело твое и только твое. Я - о нашей поездке. Главный ученый заповедника рассказал, между прочим, об интересном космическом явлении. Представляешь... - Шагин внезапно замолчал.

Лунь повернулся. В дверях стояла Ирма Соболева.

Лунь познакомился с ней на Венере. Это была высокая, стройная девушка. Ее лицо оттеняла черная рамка волос, не пышных, но густых, низко спускавшихся на виски. Прямой нос с трепещущими ноздрями. Спокойный рот и чуть близорукие глаза.

Лунь долго пытался понять эту девушку, но, кажется, безуспешно.

- Не тебе, - смеясь, говорила она, - проникнуть в мою душу, звездолетчик.

Луня привлекал ее острый ум. Жесты, походка, очерк лица все было отсветом ума. В ней было что-то, беспокоившее его.

Как-то в порыве откровенности она призналась, что ей доставляет огромное наслаждение взглянуть в душу человека, найти его слабости. На вопрос - зачем? - она пожимала плечами. Не это ли любопытство толкнуло ее к Луню? Она, кажется, достаточно разгадала его, но почему-то не спешила расстаться.