Цепь (СИ)

Конечно же, это наш явный просчет, и мы понимаем, какую травму нанесли вам и вашему ребенку. Захотите вы или нет, чтобы она жила вместе с вами, решать вам... Она восстановлена, но, если потребуется, она уйдет из вашей жизни навсегда.

Юл слушал не перебивая, одновременно думая, что самым прекрасным и самым ужасным за последние годы своей жизни он обязан человеку, сидящему напротив. Откажись он от Санты сейчас, кто знает, чем все кончится. Что с ним будет, как он будет жить?..

"Что будет дальше? - спрашивал он себя, уже не слушая собеседника. Как жить с человеком, которого боишься? И пройдет ли это, может ли забыться? Стоит ли попробовать еще раз?.."

- Простите, - обратился Юл к Исону, - я хочу взглянуть на нее.

- Хорошо, - согласился Исон.

Санта снова вошла в жизнь по его желанию.

В течение трех последующих лет Юл надеялся, что его отношение к ней изменится и он станет чувствовать себя рядом с женой так же безмятежно, легко и свободно, как в прежние времена, когда они с Сантой только познакомились. Случившееся с ними разрушило все его попытки вернуть к жизни те особенные чувства и краски, по которым он тосковал и без которых не мог нормально жить, и перебороть страх он уже не мог.

В конце концов он признался себе самому, что живет с ней ради сына, ради манящего своей недоступностью и спокойствием прошлого, ради той, безвозвратно утерянной Санты, которую он хотел вернуть уже дважды, и оба раза до обидного неудачно. Это мучило его, заставляло жить в постоянном внутреннем самоистязании, проявляющемся и в отношении к сыну, и, разумеется, к жене. Он стал замкнут, неразговорчив, редко выезжал из дому.

Юл запирался в своем кабинете, садился за машинку и старался выжать из себя хоть что-нибудь новое, свежее. Но во всем, что у него получалось, сквозило мучительное беспокойство и раздражение.

Вот и сегодня весь день до позднего вечера он просидел за столом и ничего не написал, кроме каких-то нелепых строк про женщин.

Он отодвинулся от стола, намереваясь встать, но услышал шаги, приближающиеся к его кабинету. Юл поудобнее устроился за столом и притворился, что сосредоточенно работает.

Санта тихо постучала и, не услышав ответа, открыла дверь. Юл сидел к ней спиной, подперев голову руками, и не двигался.

Она подошла поближе и коснулась его плеча. Юл не пошевелился. Санта заглянула в его лицо и увидела голубые, удивленно раскрытые, безжизненные глаза с большим, до предела расширенным зрачком.

Она быстро нажала на его шею, пытаясь определить пульсацию сонной артерии - пульса не было...

Санте вспомнился голос Клода Бьюара:

- При отключении сердце остановится сразу. У людей, бывает, оно сокращается еще некоторое время за счет более медленного отмирания подкорковых отделов мозга, когда сама кора уже мертва. Здесь же все дело в батареях - при их отключении жизнь остановится сразу.

"Не успела, - с досадой подумала Санта, - отключился сам... Боже, кто бы знал, что это за мучение - отключать его".

Ласково поправив волосы, она поцеловала его в висок, потом присела рядом на стул, устало прижалась щекой к его плечу и разрыдалась.

Успокоившись, она вытерла слезы и, шмыгая носом, стала наводить порядок на рабочем столе. Взяв отпечатанный лист, Санта поднесла его ближе к глазам и прочла то, что осталось невычеркнутым:

"Женщины - животные ночные, и до сих пор, при кажущейся доступности и простоте контакта, их поведение остается малоизученным, а порой и вовсе необъяснимым и загадочным..."

"Странно, - подумала она. - Зачем писать такое?.. Мне кажется, я не давала повода... Да-а, он стал совершенно чужим, далеким, отрешенным от всего: от меня, от сына. Отчуждение пролегло между нами, глубокое и непоправимое, как походка слепого... Может, я поторопилась, давая согласие на его восстановление? Ах, если бы я не лежала тогда в больнице, возможно, все было бы по-другому..."

Услышав шаги в коридоре, Санта прервала чтение. Ей не хотелось, чтобы Чед увидел отца в таком жутком виде. Она решила встретить сына до того, как он войдет в кабинет, и отвести обратно в детскую.

Мальчик открыл дверь и заглянул в комнату. Отец неподвижно сидел за столом; казалось, он о чем-то сосредоточенно думает, уставившись взглядом в одну точку. Мать застыла рядом; лицо ее было растерянно и встревоженно, словно недавно ей сообщили неприятное известие.

Чед вошел и осторожно приблизился.

- Па? - спросил он, тронув отца за плечо. - Она отключилась? Па?

Он хотел спросить отца еще о чем-то, но стремительно отдернул пальцы и отскочил назад. Тело отца медленно поехало на стол, одновременно заваливаясь в сторону, и остановилось. Мать по-прежнему стояла неподвижно, держась за спинку стула.

Мальчику стало страшно, губы его задрожали, он захотел выбежать из кабинета, но, подумав, что будет в пустом доме один, ощутил еще больший прилив страха и решил остаться на месте.

Было тихо. Чед боялся пошевелиться и, замерев, попеременно наблюдал за обоими родителями. Они не двигались.

И тогда он заплакал, сначала негромко всхлипывая, словно боясь, что его услышат, затем все громче и громче, давясь своими рыданиями и сотрясаясь всем телом.

Простояв несколько минут и не переставая судорожно всхлипывать, Чед на цыпочках подошел к телесекретарю, стоявшему на отцовском столе. Набрав нужное имя на клавишах, он поднял трубку, одновременно включив изображение на экране.

- Клод Бьюар слушает вас, - донесся до мальчика голос из трубки.

- Пожалуйста, приезжайте скорее, - запинаясь, заговорил Чед. - Они оба... Я боюсь.