Цепь (СИ)

Буклешев Александр

Цепь

Александр Буклешев

Цепь

"Женщины - животные ночные; и до сих пор, при кажущейся доступности и простоте контакта, их поведение остается малоизученным, а порой и вовсе необъяснимым и загадочным..."

Он вынул отпечатанный лист из машинки и положил на самое видное место письменного стола, не сомневаясь, что она прочтет; завтра же, пока он будет завтракать, по привычке заглянет в кабинет навести чистоту и порядок и, переворошив бумаги, украдкой посмотрит, что он успел сделать за ночь.

Раньше он не скрывал своего недовольства, заставая ее за чтением рукописи. Он свято верил в приметы и считал, что неоконченные вещи нельзя показывать никому, иначе из них ничего толком не получится.

Иногда по утрам он выходил из кабинета со стопкой листков в руках или в кармане халата, желая прочесть ей наиболее удавшиеся, как ему казалось, куски. Он спешил в гостиную, где она обычно ждала его, сидя за накрытым столом, усаживался напротив, многозначительно прокашлявшись, заявлял:

- Я кое-что написал... Хочу, чтобы ты послушала...

Прочитав несколько предложений, он замолкал и смотрел на нее. Она перепархивала к нему на колени и, обняв за шею, говорила, улыбаясь:

- Ну интересно же, милый. Мне понравилось, честное слово! Умница!

А после, чмокнув его в лоб, садилась рядом, откладывала рукопись в сторону и, тряхнув головой, приказывала: "Ешь!"

До еды ли ему было, когда, словно увидев впервые, он не мог оторвать глаз от ее лица, одухотворенного радостью и потребностью жизни, от непокорной завитушки спадавших на лоб и пьянящих своим запахом и цветом волос, от обтянутой легкой тканью халата груди. Желание слиться с нею, прикоснуться губами к ее шее, к ее мягким податливым губам вытесняло все другие желания и мысли. С глубоким вдохом, несколько ослаблявшим его внутреннее напряжение, он осторожно касался ее руки.

Она мгновенно поворачивала к нему голову, и в ее вопрошающем выражении лица и глаз появлялись едва уловимые искорки всепонимающего лукавства.

Сейчас он удивлялся, как можно было что-либо скрывать от нее, запрещать что-то, уходить в себя, удаляясь от ее жизни. Конечно, он смирился с тем, что она читает его сочинения в зародышевом виде, для нее он готов был открыть не только свои записи, но и душу, вывернуть всего себя наизнанку.

Вспоминать о тех прекрасных солнечных днях их совместного житья было особенно горько и тоскливо. Он облокотился на стол, подперев висок ладонью, и тяжело вздохнул.

"Я давным-давно ничего не писал... Признаться, ничего стоящего на ум не приходит... А стоит ли вообще писать? Я же чувствую, что не получается так, как раньше". Он снова вздохнул и, подняв вокруг себя непроницаемым щитом многочисленные и тяжелые волны былых воспоминаний, погрузился в прошлое так же, как погружается в холодную мутную воду бассейна белый медведь, доведенный до отчаяния зноем, мухами и толпой зевак, наполняющей зоосад.

Раньше... Просто рядом была она - его Муза из плоти и крови, дарящая ему и свое зрение, сливавшееся с его видением, и свои нервы, переплетавшиеся с его нервами, и любовь, благодаря чему ему было доступно многое, что ускользало от других, и он мог писать, не стыдясь за свой труд. Во всяком случае, так ему казалось сейчас.

Он представлял ее прежней, живой, улыбающейся из окна отходящего поезда. Поезда, канувшего в никуда и не достигшего станции конечного назначения, потому что спустя час сорок минут с момента отправления весь состав и все его пассажиры были погребены под снежной лавиной. Лишь единицам посчастливилось выжить среди искореженной груды металла и пластика под безжалостно удушливой громадой снега, камней и льда.

Он вспомнил, как все началось...

Они позвонили во вторник, через три месяца после ее похорон. Было десять часов утра. Обычно в это время по многолетней привычке он садился работать, но в тот день, как, впрочем, и во все предшествовавшие дни бесконечно тягучих и липких своей горечью трех месяцев одиночества, скорбь господствовала над его мыслями и сердцем.

Поэтому он не сразу услышал сигнал видеотелефона.

Мягкий мужской голос участливо спросил:

- Господин Юл Кейн? Добрый день. Говорит представитель компании "Нью Велд Электроник Систем" Клод Бьюар.

- Добрый день, - нехотя ответил он и потянулся включить экран, но передумал. - Слушаю вас.

- Приносим вам свои глубокие соболезнования, господин Кейн. Извините за внезапное вторжение. Как известному писателю и человеку, уважаемому в общественных и деловых кругах, наша компания желает оказать одну очень важную, как нам кажется, услугу, касающуюся вашей жены, госпожи Санты Фло... Не могли бы вы уделить нам полчаса на этой неделе? Время и место выбирайте сами. Если желаете, я могу посетить вас. Если нет - после обеда, с вашего позволения, вам доставят проспекты нашей фирмы, где указаны адрес и телефон.

- Не беспокойтесь, мистер Бьюар. Могу встретиться с вами в четверг в одиннадцать часов. При возможных изменениях предупрежу вас заранее.

- Благодарю, господин Кейн. До скорой встречи.

- До свидания, - ответил Кейн и положил трубку.

До четверга он жил в смутном беспокойстве ожидания, догадываясь, что должно произойти нечто важное. Казалось странным, что совершенно посторонние люди проявляют интерес и не забывают о Санте, в то время как друзья и близкие уже свыклись с мыслью о ее кончине.

В четверг он подъехал к одиноко стоящему на небольшой площади высотному зданию, на котором огромными, сияющими перламутром буквами светилась надпись: "Нью Велд Электроник Систем".

В вестибюле его ждал Клод Бьюар. Поднявшись на восемнадцатый этаж, они долго шли по длинным, хорошо освещенным коридорам, устланным каким-то мягким синтетическим покрытием, поглощающим практически все звуки, миновали массу дверей со всевозможными надписями на входных сигнальных табло и, наконец, вошли в зал, две дальние стены которого составляли наружные стеклянные окна.

Направо от двери, в самом углу, стоял массивный подковообразный стол, за ним сидел худощавый светловолосый мужчина с правильными, почти классическими, чертами лица. При их приближении он встал, протянул руку и, поздоровавшись, представился: "Пол Исон".

Исон предложил им сесть и улыбнулся.

- Мы искренне рады видеть у себя такого известного человека, как Юл Кейн. Но, разумеется, не желание познакомиться с вами поближе дало повод для приглашения. - Говоривший замолчал и внимательно посмотрел на Юла. Мы действительно заинтересованы оказать вам... не знаю, как лучше выразиться. Давайте посмотрим кое-что, может быть, тогда нам легче будет объясняться.

Окна автоматически задернулись плотными белыми шторами, не пропускающими свет. Наступивший полумрак прошили два тонких пучка света. Коснувшись штор, они превратили их в киноэкран.

Санту он узнал сразу. На двух огромных экранах, в незнакомой ему обстановке, она танцевала в широком голубом наряде, кружась под какую-то приятную мелодию. Сначала он решил, что его просто шантажируют и, желая содрать как можно больше денег, показывают пленку, порочащую репутацию его бывшей жены. Но затем на экране произошло событие, приведшее его в полное замешательство, и мысль о шантаже он сразу отбросил.

Санта подошла к телевизору и, нажав кнопку включения, встала рядом, пальцами указывая на загорающийся экран. Вскоре на нем появилась заставка ведущей телекомпании страны, означавшая начало передач, и известный миллионам телезрителей диктор с торжествующей стандартной улыбкой провозгласил:

- Доброе утро, сограждане! Начинаем нашу программу. Сегодня - четверг, четырнадцатое мая 20...6 года.

После этой фразы Санта выключила телевизор и, подойдя к столу, написала на лежавшем там перекидном календаре: "Милый, я очень прошу тебя верить этим людям". Последнее было показано крупным планом.

На этом кадре пленка кончилась. Шторы автоматически разъехались в разные стороны, и в комнату снова полился дневной свет.