Слива приветствует вас

Все время было "холодно".

В середине дня позвонила Таня, мы немного поболтали. В ее тоне уже не слышалось шутливой кокетливости, но прежней непосредственности тоже не было. Просто по-приятельски посудачили о том, о сем.

Поздно ночью - к половине второго - список был закончен: Янина Янковская, моя двоюродная тетя. Девяносто три года.

Это напоминало мучительные попытки решить неподдающуюся задачу. Ты уже заглянул в ответ и увидел там девушку с родинкой. Но сколько ты ни сидишь над задачей, сколько вариантов ни пробуешь, сколько женских лиц ни приходит тебе на память - ни одно из них не сходится с ответом.

Может, все-таки хверца откроет тайну? У меня оставалось три таблетки, и с досады, несмотря на предупреждения Тани, я принял все три. "Приснись мне, девушка с родинкой! - думал я, засыпая. - Приснись такой, чтоб я сразу тебя узнал".

Чуда не произошло, девушка не вняла моей молитве. Хверца представляла собой что-то дикое, невообразимое. Десятки мужских и женских лиц переслаивались на наволочке, врезались друг в друга. Абстракционизм здесь был ни при чем - Таня, видимо, не очень хорошо разбиралась в художественных направлениях, скорее это напоминало кошмары Сальватора Дали. Было лицо с огромной родинкой от лба до подбородка, было лицо с двумя родинками вместо глаз, но на правой брови - ни одной. Я, впрочем, этому даже обрадовался: представляю себе, как исказила бы лицо девушки третья таблетка!

Я уже набирал номер телефона Грушина, когда в дверь постучали.

"Войдите!" - крикнул я, и Грушин оказался на пороге.

- Как дела, капитан?

- Отвратительно. Я как раз звонил вам. Звонил, чтобы попросить не задерживать меня больше. Все равно у меня ничего не получается.

Инспектор подошел к столу и стал просматривать составленный мною список.

- Вы никого не пропустили?

- Думаю, что никого.

- Проверьте.

- Я уже проверял.

- Знаете, капитан, у каждого из нас мало друзей, но очень много знакомых. Даже после третьей и четвертой проверки в памяти обычно всплывают новые лица, список дополняется новыми именами.

- Ничего не получится, - повторил я. - Эта девушка - словно заколдованная.

- Вы даже осунулись за эти дни.

- Осунешься!

- Хорошо, капитан, я не считаю себя вправе задерживать вас. Летите, Но очень прошу вас: если вам удастся вспомнить что-нибудь - сообщите мне. Насколько мне известно, из всех планет, с которыми связана Слива, только Флаэма имеет в свою очередь регулярную связь с Землей. Вот через Флаэму вы и сможете сообщить мне все, что выясните.

- Обещаю вам.

* * *

Никто не провожал меня, и, кроме Тани, прощаться мне было не с кем, а на запертой двери ее кабинета, заткнутая уголком под табличку, висела записка: "Ушла на поле". На блокнотном листке я набросал несколько прощальных слов и заткнул листок под другую сторону дверной таблички.

Стартовав, выйдя на курс и включив автоматическое управление, я открыл свой чемоданчик, где на самом верху были уложены исписанные листы бумаги с гостиничными бланками. Как советовал Грушин, я решил еще раз проверить список.

И почти сразу же я обратил внимание на то, что уж очень мало знакомых записано у меня на букву "С". Скавронская, Сойка, Сверчевский, Стельмаховский... Неужели больше никого нет? А Смаглики? Одних Смагликов пять человек! Как же это могло произойти? Кажется, именно тогда, когда я трудился над буквой "С", позвонила Таня. А положив трубку, я решил, что с буквой "С" покончено, и перешел к букве "Т". Но ведь я проверял, как же я мог не заметить, что группа "С" так малочисленна? Впрочем, я уже давно подметил, что в полете голова у меня работает гораздо лучше.

Итак - Смаглик Вацлав, Смаглик Анна, Смаглик Элиза... Болеслав, Ришард... Даже если бы их было не пять, а десять, девушка с родинкой оставалась бы по-прежнему далека. Нет, так не годится, надо систематичной. Прежде всего родственные связи. Родственные связи Вацлава? Анна, Элиза, Болеслав и Ришард! Родственные связи Анны? Вацлав, Элиза и так далее. Какой же смысл толочь воду в ступе? Недоставало еще, чтоб я копался в любовных и деловых связях девятилетних близнецов Болеслава и Ришарда Смагликов! Дальше, дальше. Кто еще? Самборский... Ну об этом я и вспоминать не хочу. Такая девушка, как дочь Урусовых, надеюсь, не станет водиться с подобным типом. Мимо! Станиславский... О, Збигнев Станиславский! Интересно, где сейчас Збигнев - снова где-нибудь в полете или сидит дома со своей молодой женой? Так ведь это и есть... Горячо, Ийон, горячо!.. Это ведь и есть молодая жена Збигнева Станиславского! Ну конечно, это она, он же знакомил меня с ней!

Не прошло и трех минут, как, развернувшись на сто восемьдесят градусов, я снова летел к Сливе.

Когда Таня подбежала ко мне, я сказал:

- Теперь, Танечка, вы действительно можете поздравить меня с благополучным возвращением.

...Мы шли по космодрому пешком. Таня несла мой чемоданчик и, все время забегая то справа, то слева, нежно брала меня под руку. От избытка чувств она, кажется, готова была повиснуть у меня на шее и болтать ногами в воздухе.

Как и пять дней назад, мы зашли в ее кабинет, и прежде всего она позвонила Грушину. Его помощник сказал, что инспектор выехал из города на какое-то срочное расследование, но если надо, с ним можно связаться по рации.

- Надо! Свяжитесь, пожалуйста, мы будем ждать. Передайте, что дочь Урусовых найдена. Капитан Тихий видел ее лишь за несколько дней до отлета с Земли.

Таня держала трубку так, чтобы я тоже слышал ответ. Вскоре в трубке послышалось:

- Татьяна Сергеевна? Инспектор передаст капитану Тихому свою сердечную благодарность и просит вас обоих немедленно посетить родителей девушки. Сам он пробудет в отъезде не меньше недели. По дороге заверните, пожалуйста, к управлению милиции, я буду ждать вас у подъезда: инспектор просил захватить для Урусовых две хверцы капитана Тихого.

И вот мы сидим в столовой Урусовых, пьем чай. Мои хверцы стоят на серванте, прислоненные к стене, хозяева не сводят с них глаз. "Господи, я до сих пор не могу поверить", - время от времени повторяет хозяйка, поднося к глазам платок.

Архитектор Урусов - высокий, худощавый, очень красивый старик, совсем уже седой. Его жена много моложе, полнее. Она тоже поседела, но по всей видимости - преждевременно. Дочь, как я теперь вижу, очень похожа на мать. Только черты лица у матери менее четкие, а родинку на правой ее брови уже, пожалуй, вернее будет назвать бородавкой, хоть мне известно, что бородавки это вовсе не "родинки в старости". Впрочем, лицо хозяйки еще не лишено приятности.

- Господи, я все еще не могу поверить! - в который уж раз говорит хозяйка. - А как ее там зовут?

- Она носит фамилию мужа - Станиславская. Что же касается имени... Я не знаю, подлинное ли это имя, не сменила ли она... Мне она представилась как Зейнап.

- Зейнап! - влюбленно шепчут губы отца и матери.

- Нет, нет, - говорит отец, - она не сменила, это ее настоящее имя.

- А она работает где-нибудь? - спрашивает мать. - Ведь у нее, бедняжки, никакой специальности...

- Работает, и очень успешно. Старший художник текстильного комбината. Но этим она не ограничивается. Недавно она получила первую премию за эскизы росписи Зала сказок во Дворце октябрят. Они показывали мне эскизы, это действительно очень здорово!

И вдруг я замечаю, как радость начинает угасать в глазах родителей, как тревожно они переглядываются.

- Тут что-то не так, - с трудом произносит мать. - Этого не может быть. Она не умеет рисовать, совсем не умеет. Это единственное, к чему она совершенно неспособна. И она с детства ненавидит рисование!

- Видишь ли, Машенька, - неуверенно говорит Урусов, - художественные критерии не везде одинаковы. Может быть, там ценится совсем не то, что у нас.

Он пытается утешить жену, но я вижу, что и он мне не верит.

- Оставь, Рашид! - говорит она. - Это он во всем виноват, он обязательно хотел, чтобы она стала художницей, - объясняет она мне, чуть смягчая упрек улыбкой. - Отдали ее в школу с художественным уклоном, хотя тогда уже было ясно, что ничего из этого не выйдет. Если бы не его имя, ее бы туда и не приняли. Сколько слез мы пролили за десять лет, сколько раз она просила забрать ее оттуда!