Фата-Моргана 3

После этого он показал отряд за работой. Я увидела улицу, похожую на нашу, и около дюжины человек, продвигающихся по ней.

Они были одеты во что-то вроде черных мешков, которые покрывали все тело и даже голову, с застекленными прорезями для глаз. На их руках были огромные толстые перчатки того же цвета. Они несли цилиндр, похожий на папин излучатель, только больше и длиннее.

Внезапно появились три или четыре пузырька, которые быстро плыли к ним. Люди направили на пузырьки свою трубу, и из нее вырвалось что-то голубое, ослепительно сверкающее, от чего заболели глаза и пузырьки лопнули. Но на земле, а не на людях.

Как чудесно было видеть, что уничтожаются эти ужасные пузырьки! Я возгласами подбадривала этих людей.

Мать-слуга хотела накормить меня. Может быть, я ее напугала. До еды ли мне тут, когда видишь такие необычные вещи и скоро увидишь мир таким, каким он был раньше. 21 сентября

Ну, наконец-то! Я видела людей, я говорила с ними!

Я не могу больше терпеть. Я целыми днями сижу у окна, но там все та же улица, за исключением того, что не видно ни одного пузырька и ни одного другого.

Я несколько раз слушала по телевизору того молодого человека, но он повторял все одно и то же: терпение, вас найдут. В конце концов он начал действовать мне на нервы. Я ведь ждала достаточно долго. Весь день я пугала мать-слугу. Она, наверное, кипела от ярости.

Но именно она позвала меня. Я смотрела телевизор.

– ИДИ, ПОСМОТРИ, МОНИКА.

Я подбежала к окну. По моей улице шли люди в жутких черных мешках!

Я закричала, я забыла, что они не могли меня слышать. Но я, как сумасшедшая, начала жестикулировать, и меня наконец заметили; люди подошли к дому и помахали мне.

Я уже три дня назад сняла блокировку рычага защиты, с таким нетерпением я их ждала. Я ринулась к двери, широко распахнула ее, и они вошли,

Они быстро закрыли за собой дверь и сняли свои черные мешки.

Их было двое. Высокий и низенький. У высокого были черные волосы и сияющие от радости глаза. Когда он улыбался, все его лицо словно освещалось. Низенький был довольно полным, у него были кудрявые светлые волосы, маленькие голубые глазки, прячущиеся в жирных складках щек.

Высокий сказал:

– Посмотрена это! Лорелея с длинными волосами. Ундина с зелеными глазами, в золотом платье.

Низенький ответил:

– Тише! Ты напугаешь мадемуазель своими нелепыми выражениями – они понятны не всякому.

Это была правда, я не поняла, но не боялась этих людей.

Они назвали себя. Высокого звали Фрэнк. Низенького – Эрик. Я назвала себя: "Моника". Мы пожали друг другу руки, и им захотелось, чтобы я их обняла. Высокий сказал:

– Кроме всего прочего, сегодня особенный день.

Я сделала это, и у меня появилось странное чувство, потому что, кроме папы, я никогда никого не обнимала.

Фрэнк спросил:

– Где ваши родители, Моника? Вы одна?

Я быстро ответила:

– Мама умерла, а папа… вышел наружу.

Он печально посмотрел на меня и положил руку на мое плечо.

– Вы давно одна, Моника?

– Три года.

Он вздохнул, потом сказал:

– Теперь вам больше не надо думать об этом. Вам действительно очень повезло. Сколько вам лет?

– Шестнадцать.

Они молча переглянулись.

Фрэнк сказал:

– Только шестнадцать? Я было подумал, что вам…

Эрик быстро прервал его:

– Когда вам исполнилось шестнадцать?

– В последний месяц.

Они оба замолчали. Потом опять переглянулись; у них обоих было такое выражение, словно им было за что-то стыдно. Я ничего не понимала. Почему мне только шестнадцать? Может быть, я показалась им слишком молодой? Маленькой девочкой? Но, с другой стороны, казалось, что им было жалко меня, очень жалко.

Фрэнк потрепал меня рукой по щеке, а Эрик опустил взгляд.

Внезапно я стала чего-то стесняться, меня охватила печаль, но почему – я не знала. Я охотно спросила бы у них, что они имели в виду, но теперь я не доверяла самой себе. 22 сентября

Я жду Фрэнка, который должен забрать меня.

Я придвинула к окну маленький столик, чтобы не пропустить его, пока я пишу. Конечно, теперь мне не нужно вести этот дневник, потому что время пузырьков закончилось. Я думаю, что это последняя моя запись.

Представить себе, что я выхожу наружу… Я просто не могу в это поверить. Я спросила у Фрэнка:

– Вы покажете мне этот мир, каким он был раньше?

Сначала он озадаченно посмотрел на меня, потом ответил:

– Ну конечно, малышка, я покажу вам мир, каким он был раньше.

Но он казался не слишком радостным. Почему? Разве мир раньше не был так прекрасен, как я его себе представляла? Или, может быть, он никогда больше не станет таким?

Ax, это ничего не значит. Я выйду наружу, и все равно это будет чудесно.

Я буду совершенно счастлива, даже если не увижу ничего особенного… Теперь я тоже понимаю, почему другая хотела, чтобы я взяла ее малыша. Я должна была сделать это, потому что вчера слышала, что сказал Фрэнк Эрику, а сегодня утром сама видела это по телевизору.

Я вчера на несколько мгновений оказалась одна, потому что хотела привести себя в порядок, а также потому, что решила надеть мамино платье. Они сидели в библиотеке, и мать-слуга подала им напиток, который иногда давала папе, а мне никак не хотела дать.

Я вернулась тихо, чтобы послушать, и я услышала.

Фрэнк сказал:

– Мы ничего не должны делать. Это бесчеловечно! Несмотря ни на что, у нее такие же права на жизнь, как и у нас, это в конце концов не ее вина. Мне кажется, тут надо действовать иначе, может быть, отправлять в резервацию.

А Эрик ответил:

– Нельзя никакого "иначе", ты же сам великолепно это знаешь. Не существует средства, чтобы помочь ей, и она, может быть, заразна. Нет никакого другого выхода. Это нужно сделать.

Фрэнк гневно ответил:

– Тебе, может быть, это нравится, мне – нет, я не могу ее просто застрелить! Я просто не могу этого сделать! Это чудовищно, поступать так! Мне стыдно за это.

Эрик коротко ответил. Было странно видеть, как он защищается. Совсем как я, когда мать-слуга дает мне советы и я знаю, что она права, но не хочу с ней соглашаться.

Он сказал:

– Это закон; Мы ничего не можем поделать. Она не должна иметь потомства.