Нф-100: Адам в Аду (СИ)

Не Левченко. Разумовский. Ро не мог ошибиться, глядя на Разумовского в профиль -- упрямый подбородок, прищуренные глаза, сжатые губы. Снег в черных волосах, на разгоряченном лице -- влага.

Ро тоже стоял теперь на краю. Внизу лица сливались в дымку белесого цвета на фоне темного от отпечатков ног асфальта. Страшно было упасть туда, и в то же время край притягивал его.

"Я самоубийца, -- сказал себе Ро. -- А Разумовский -- борец за свободу. Саша был прав. Он будет бороться за нее даже если ее принесут ему на блюде. Будет бороться с призраками, которых сам придумает."

-- Он уже договорился об этом, -- тихо сказал Ро. -- Или договорится. Верни его. Пожалуйста.

-- Это ты самоубийца, а не я! -- расхохотался Разумовский. -- Знаешь, в чем люди правы? Люди! -- повернулся он к собравшимся внизу. -- Вы правы в том, что цените нейрокристаллы больше людей! Живой Левченко ничего не мог изменить! А кристалл его изменит все! Я никогда не брал в заложники людей, потому что вам на них насрать! Эй, не приближаться, а то я его расхреначу!

Сквозь гул в голове Ро услышал звук подлетающего вертолета. Он нерешительно кружился над роботами, не решаясь садиться. Ро заметил надпись, и сердце его упало -- не полиция. Телевизионщики.

Разумовский тоже заметил это.

-- Эй, вы, те, у кого власть! -- орал он, развернувшись к вертолету. -- Кому три миллиона долларов? Кому ученого с мировым именем? Кому убийцу человечества? Я прошу за него только свободы, ничего больше!

Ро подумал, что стоит, наверное, попытаться отобрать кристалл. Мысль была страшной сама по себе.

Маленький Ро стоял, зажатый, как в тисках -- двое мальчишек держали его за локти, третий замахнулся. Ро зажмурился, потому удар утонул в темноте, но отозвался болью в животе. Ро согнулся пополам. Крыша, край рядом... Ро широко распахнул глаза и увидел ухмылку на лице своего мучителя. Потом отец что-то сделал, и эти трое обходили его стороной, но у сегодняшнего Ро нет никакого потом... Край, под ногами снег, внизу лица, скрывшиеся за метелью, безучастный глаз камеры и стрекот, то ли вертолета, то ли его собственный гул, ставший привычным фоном.

Ро, полуслепой от бьющего в лицо колючего ветра и застившего глаза прошлого, рванулся вперед. За усиливающейся метелью не было видно ни края, ни соперника. Белизна вокруг как чистый холст. Звуки потонули в гуле. Из глаз лился слезами талый снег.

Ро упал на твердую, мокрую поверхность крыши. Прислушался, вгляделся. Прошлое наступило, и он закричал, прогоняя его. Мелькнула какая-то тень справа, и Ро, собравшись, прыгнул туда. У Разумовского заняты руки, а мышцы у них одинаково механические... Да, Левченко был прав, и если за всю жизнь он не совершил ничего такого, чем стоило бы гордиться, то и сейчас, после смерти, не совершит. Не стоит и пытаться...

Его Адам останется незаконченным. Не огонь, а снег, вечная белизна -- его, Ро, персональный ад.

-- Ты никогда не создашь ни Джоконды, ни Руанского собора, ни Герники!

-- Ты бездарь!

Ро зарычал и снова бросился вперед, навстречу белому холсту.

25. Бладхаунд

Вернувшись от Майка, Бладхаунд лег спать. Слишком устал, чтобы разумно действовать дальше. Проспав часа четыре, он почувствовал себя гораздо лучше. Тоша, оставленная в режиме сиделки, хлопотала вокруг него. Бладхаунд механически запихивал в себя завтрак.

Разумовский оказался фикцией. Можно было бы допустить, что Бладхаунд имел дело с кем-то, выдающим себя за Разумовского, но вчерашний сценарий был написан для конкретного человека и ошибку исключал. Был или нет настоящий кристалл, кому он принадлежал, и как получилось так, что имя ему дал Разумовский и никто не заметил подмены?

И что было на экспертизе в институте мозга?

Бладхаунд прикрыл глаза и припомнил все события последних дней. Письмо Разумовскому о том, что его ищут, тоже пришло из института. Пожалуй, у него и вариантов-то не осталось, все ниточки сходятся там.

Институт мозга встретил его гулом. На крыльце, словно стража, стояло несколько местных роботов. Бладхаунд выбрал их них того, кто выглядел поновее, и велел вести его к Молодцову.

-- Ваше имя? -- уточнил робот.

-- Бладхаунд.

-- Пойдемте, -- сказал робот и покатился впереди.

У Бладхаунда мелькнула мысль, что его ждали.

Оказавшись в кабинете директора, Бладхаунд почувствовал себя так, словно ушел отсюда минуту назад, но зачем-то вернулся. Седой и прямой, как жердь, старик стоял спиной к Бладхаунду, у окна, опираясь на массивный подоконник.

На столе был включен терминал, настроенный на новостной канал. Бладхаунд выключил звук.

-- Здравствуйте, Ефим Всеволодович.

-- Здравствуйте, молодой человек, -- произнес директор, медленно отворачиваясь от окна. -- Садитесь, пожалуйста. Кофе?

-- Я постою. И от кофе откажусь, спасибо.

-- Зачем вы пришли, Бладхаунд?

-- Вы заказали тело Артемию Стогову. Мое тело.

Ефим Всеволодович удивленно вскинул брови. Бладхаунд промолчал. К чему объяснения, если Молодцов сам писал письмо Разумовскому, а Бладхаунд его прочел?

-- Курите? -- спросил директор. -- Нет? Это правильно. Я вот бросил -- в восемьдесят семь, знаете ли, не покуришь... О чем я? А, да. Тело.

Молодцов вздохнул. Как показалось Бладхаунду -- искренне.

-- Вы знаете, люди коллекционировали нейрокристаллы, а я -- людей. Если вдуматься -- это одно и тоже, но в общественном сознании разница, согласитесь, огромна. Я всегда жалел, что вы работаете не на меня...

-- И потому решили меня убить?

-- Убить? -- Молодцов издал странный звук, который Бладхаунд посчитал за смешок. -- Разумовский истолковал мою просьбу привести вас сюда слишком вольно. Нет, я не хотел убивать вас. Скорее купить.

-- Купить?

-- Конечно. Но, посудите сами, чем мог такой старик, как я, привлечь такую ищейку, как вы? Денег у меня особых нет, наука всегда финансировалась плохо. Зато у меня есть то, от чего мало кто откажется -- я могу предоставить вам бессмертие. Настоящее, в прекрасном теле, вашем теле, нестареющем, с расширенными функциями... Мое предложение и сейчас в силе, Бладхаунд. Конечно, мне теперь приходится делать его не в столь торжественной обстановке, как я собирался, но все-таки. Тело почти готово, оно в любой момент поступит в ваше распоряжение. Прошивка -- за наш счет, Чистяков -- отличный мастер.

-- Это он вас прошил?

Молодцов сел в кресло, провел рукой по лбу. Затем рассмеялся тихим старческим смехом.

-- Я не ошибся в вас Бладхаунд. Да сядьте, сядьте вы наконец. Да, Олег сделал мне это одолжение. У меня, знаете ли, сердце отказало аккурат в день принятия закона Левченко. Я человек старый, бессмертием занимался не один десяток лет, связи были, вот я ими и воспользовался. Олег меня прошил, Стогов привез тело. Не было меня несколько дней, ну так я старик, здоровье, понятное дело, сердечко шалит... А через неделю вышел на работу, как ни в чем не бывало, кроме вас никто не заметил.

-- Чистяков тоже робот?

-- Нет. Но тело у него в лаборатории лежит, на всякий случай. Когда надо будет, я сам прошью его. Сноровки я не утратил, нейрокристалл это такая память, знаете, которая не стирается. Хоть какой-то от них прок... Но вы так и не сказали, как догадались.

-- Вы повторяетесь.

Молодцов поднял брови:

-- Надо же. А я и не замечал... Но вы правы. Увы, и Левченко был более чем прав.

-- Зачем он вам понадобился?

-- Левченко? Э-эх, молодой человек! Я-то думал, вы все поняли.

Директор встал, снова подошел к окну.

-- Тоскливая это штука, бессмертие, -- сказал он тихо. -- Я старик. Я хотел вернуть времена моей молодости. Я, Олег, Саша, Веня... И вы -- я всегда жалел, что вы работаете не на меня. Впрочем, я опять повторяюсь.

-- Вы заказали и тело Левченко тоже?

-- Конечно.

Бладхаунд прикинул в уме. Сумма выходила огромная. Вряд ли у старика есть такие деньги. Значит, и Стогову тоже было обещано бессмертие.