Любимые враги (СИ)

Вдруг раздался громкий хлопок. И клякса исчезла.

- И что это было, ребята!? - спросил командир.

- Скорее всего, откуда-то снизу сработал не до конца раскуроченный во время боя проектор фильмотеки местного дома культуры, - выдвинул предположение один из спасателей - рослый ветеран. - А облака отразили кадры из фэнтези-сериалов.

- Жаль, что придется писать в рапорте о том, что мы видели всяких голых теток на метлах и летающие замки, - огорчился командир. - Могут и за психов принять.

- Могут и принять, - согласился ветеран. - А могут и похвалить за наблюдательность. Как знать, может виденное нами окажется более важным, чем доклады и рапорты всех остальных подразделений.

ГЛАВА 2. МНЕ ПРОСТО ПОВЕЗЛО

1

На борту "Алексея Тишайшего" над Семеном три часа колдовали медики, пытаясь обнаружить в его теле либо присутствие инородных ему структур, либо серьезный дефект. Не найдя искомого, врачи передали сержанта сотрудникам пресс-центра корабля.

Те наскоро опросили Оленова, одели, обули и накормили его, а потом отправили сержанта в конференц-зал - на телемост с живущими на планетах метрополии журналистами самых популярных СМИ Русского сектора.

Сначала акулам пера показали снятый на Кобо во время боев фильм, сопровождаемый звучавшим за кадром текстом диктора - весьма эмоциональным, но политически весьма тщательно выверенным. И только потом журналистам разрешили задавать сержанту вопросы.

Положение обязывало. И Семен - сам поразившись внезапно пробудившемуся ораторскому дару - выдал десятиминутную пафосную речь. Рассказал о том, как ошиблись ученые. Поведал о мужестве и героизме коллег. Похвалил военных за свое спасение. В конце выступления, сделав полный трагизма вздох, сержант радостно завопил:

- Я знал, что меня спасут! Ура военному флоту!

- Как ты уцелел? - спросил у Оленова один из корреспондентов. - Известно, что ты и на Орсине тоже выжил - один из всех. У тебя что, есть какая-то система выживания в катастрофах?

- Мне просто повезло, братцы, - заявил Семен. - Я побежал за оружием к Утюгу... так у нас склады звались. И вот, бегу, и вдруг вырубился, а очнулся здесь. Наверное, приложило взрывов, и меня сунули в капсулу. Сражался бы дальше, наверняка бы погиб.

- А что конкретно произошло с базой? - спросила Семена блондинка-репортер. - Какое оружие применялось?

- Не помню, хоть режьте! - всплеснул руками Оленов. - Помню, как все завертелось из-за Шролла. Еще помню, как все кинулись его бить. Я побежал, чтобы тоже... И - бац! - вот я тут и больше ничего вспомнить не получается. Уверен, врачи мне помогут.

Следующие полтора часа журналисты провели в бесплодных попытках выведать у Семена сведения о последних мгновениях жизни "Апельсиновки".

Он с радостью рассказал бы об этом дотошным репортерам, однако память сержанта упрямо отказывалась выдавать ему сведения о том, что случилось после того, как он выбежал из штаба "Апельсиновки", побежал по раздолбанной гусеницами бронетехники дороге, поскользнулся и упал, ударившись обо что-то головой и потеряв сознание от такого удара.

- Как ты выжил, Семен? - задала вопрос дама из телеканала "Как стать сверхгероем". - Я слышала, что ты самым загадочным способом и на Орсине уцелел. Один из всех тех, кто работал на базе. У тебя есть какая-то система выживания в катастрофах?

- Системы у меня нет, - ответил сержант. - Просто повезло. А главное, я верил, что меня спасут. Ведь русские своих не бросают.

С самого начала телемоста Оленова не оставляло чувство какой-то неестественности происходящего. Но только сейчас он понял, что причиной появления такого чувства послужила театральность поведения самого сержанта.

Он бы не смог понять этого, если бы в свое время не поучаствовал в репетициях постановки "Фауст". Тогда Семен впервые ощутил, как вживается в роль и начинает мыслить, говорить и действовать как персонаж пьесы, но при этом не теряет и собственную личность; она просто задвигается на задний план и оттуда наблюдает за тем, чем другая - выдуманная драматургом - личность занимается на сцене.

Главным отличием театрального поведения от естественного являлось, по мнению Семена, заточенность каждого действия не решения своих проблем, а на то, чтобы доказать публике, что ты являешься именно тем, кем является твой персонаж.

И сейчас Оленов очень четко ощущал, что играет на публику, пытаясь убедить ее в том, что... Вот только в чем именно он ее хочет убедить, самому сержанту пока было невдомек. Та личность, что контролировала его поведение, не шла на контакт с сознанием сержанта.

Впрочем, под конец телемоста грань между этими личностями истончилась и устами Семена заговорила та из них, которая до этого скрывалась в глубинах его подсознания.

- Почему именно обычный сержант, а не Академия наук узнал про опасность, скрытую в Саркофаге, нет? - спросил Оленева шустрый вихрастый корреспондент научно-популярного канала "Загадки и тайны Мироздания".

Семен хотел было ответить что-нибудь вроде "На моем месте мог оказаться любой" или "Даже обычный сержант порой может разглядеть то, что и сотня академиков не увидят". Однако неожиданно для себя Оленов произнес:

- У одного древнего народа Земли был ритуал "Азазель". Жрец селения обвинял в грехах его жителей козла. И того с шумом гнали в пропасть, приносили в жертву или просто изгоняли, списав на животное свое слабоволие, глупость и подлость. Потом сего козла назвали Сатаной и стали списывать на его проделки самые гнусные злодеяния человечества.

Семен задумался. Но никто не решился прервать его размышления. Ушлые репортеры чувствовали ценность такого откровения. И хоть и не понимали его смысла, все равно боялись спугнуть нежданно-негаданно разоткровенничавшегося сержанта.

А тот продолжил монолог:

- Мне самому когда-то пришлось побывать в шкуре такого козла отпущения. Мой родной город, в котором процветали казнокрадство, бандитизм и тотальное воровство вдруг сплотился против меня - обычного, ничуть не модифицированного школьника. А я всего лишь отомстил тварям, сожравшим моих друзей. Их не защитил никто, а на защиту тварей встал весь город. И мне пришлось бежать с родной планеты. Не исключаю, что память об этом помогла мне взглянуть на детище извращенного ума кобонков под совершенно иным, нежели специалисты, углом зрения. И у меня даже возникла мысль о том, что и человечеству пора бы завести своего Шролла, способного всерьез угрожать его существованию.

- Зачем!? - одновременно спросили сразу три журналиста.

- Дабы спасти человечество от самого себя, - объяснил Семен. - Оно настолько близко подошло к бездне, что, как знать, не пора ли создавать людям собственного Шролла, чтобы объединиться перед угрозой уничтожения и проветрить протухшие мозги.

Семен печально вздохнул и замолчал, задумавшись.

А в конференц-зале повисла тишина. Экраны показывали озадаченные лица репортеров, пытающихся переварить сказанное сержантом и усвоить смысл его слов. После плоских, пафосных речей о героизме сотрудников погибшей станции и бойцов военфлота, а также щедрого потока благодарностей спасателям, столь глубокие размышления Семена - простого сержанта, чудом уцелевшего в бойне, - вызвали шок даже у бывалых акул пера.

2

На этом праздничная часть спасения сержанта Оленова завершилась. И началась часть бюрократическая.

Она была полна неприятных ему процедур. Для каждой из проверяющих сержанта инстанций ему приходилось вспоминать всю свою жизнь от начала до конца. Психиатр требовал обязательного рассказа о детских страхах. Чиновник из контрольно-ревизионного департамента "Роскосмофлота" расспрашивал сержанта о том, не крал ли он у одноклассников деньги и откуда у Колобка на счету в банке Зыкинска сумма, равная ста годовым окладам майора. Офицер инженерной службы пытался выпытать у Семена, с какого возраста он изучал фортификацию и военную технику, раз так хорошо разобрался с направлением научно-технической мысли кобонков.