Мир приключений 1969 г.

— Когда это было?

— Н-ну... месяца три назад.

— А раньше он не приезжал?

— Точно не знаю, но, по-моему, приезжал. Я тут на новую работу переходила, ни до чего было. Но Зинка бегала сияющая. Поэтому думаю, приезжал. — И, предупреждая его вопрос, добавила: — Это еще в прошлом году.

— Вы на допросе об этом говорили?

— Нет. Не стоило. Зачем других людей втягивать, беды им нести? Им и без этого своих хватает.

Наверное, можно и нужно было спросить и еще о чем-нибудь. Петр Иванович наверняка сумел бы сразу сориентироваться в обстановке. Николай беспомощно, как всякий уходящий, посмотрел по сторонам и увидел через открытую дверь злополучное окно. Фанерки в нем уже не было. Отблесками от печного чела сияло самое обыкновенное оконное стекло. Почему-то Грошеву это показалось не столько важным, сколько удивительным: только что перешла в свой старый дом, а стекло уже вставлено. Ряднова перехватила его взгляд и усмехнулась:

— Сосед постарался...

Грошев попрощался и, уже шагая к автобусной остановке, отметил в памяти странное поведение соседа: Ряднову отказал в стекле, а его жене вставил без просьбы.

Первый свидетель по делу Ряднова теперь оказался дома. Плотный, краснолицый, коротко стриженный майор в отставке, не пригласив Грошева в комнату, в передней объявил, что он, как старший по наряду народной дружины, прекрасно помнит тот случай.

— Я считаю, что таких, как этот ваш Ряднов, нужно выжигать каленым железом. Цацкаются с ними, распустили. А нужно сделать так, чтобы они и пикнуть не смели.

— Простите, — перебил Грошев, — мне, собственно, интересно знать, как все это происходило.

— Как происходило, я рассказал на суде, и именно я потребовал, чтобы этому прохиндею дали пятнадцать суток, потому что наши чересчур... — Он вздернул поблескивающую благородной сединой голову и насмешливо протянул: — Гуманные законы больше этим подлецам отпускать не могут, а я считаю...

— И все-таки, как это происходило?

— «Как, как»! Затеял драку возле магазина, распивали на троих, а когда его одернули, стал сопротивляться. Потом...

— А мне докладывали, что он только разнимал дерущихся.

— Ну, положим-то, докладывать вам просто не могли — чином, как говорят, не вышли. И потому вам нужно верить старшим и по возрасту и по званию людям, которые...

— Простите, я действительно оговорился. Но мне хотелось бы уточнить: Ряднов первым полез в драку или он только пытался разнять уже дерущихся?

— Вы что, молодой человек, советскому суду не верите? Вы считаете, что вам дозволено контролировать действия советского суда? А ну, предъявите ваши документы!

Пришлось предъявить удостоверение, выслушивать наставления, на которые очень хотелось ответить резкостью, но привычная армейская выдержка взяла свое. Да и не стоило продолжать разговор, все равно ничего путного принести он не мог.

— Отметим, — сказал на прощание Николай, — что дружинник, майор в отставке, не захотел или не сумел оказать помощь работнику милиции.

Майор в отставке не нашел ответа, чуть приоткрыл рот, но Грошев уже захлопнул за собой дверь.

Второй свидетель по этому же делу не мог показать ничего вразумительного. Когда его позвал старший по наряду — сам свидетель в это время разговаривал со знакомой девушкой, — он увидел только Ряднова, отталкивающего от себя старшего по наряду.

«Ну отстань, отстань. Чего прицепился!» — сердито говорил тогда Ряднов.

Второй свидетель помог старшему патруля. Тут подошла милицейская машина, и они доставили Ряднова в милицию. Вот, собственно, все, что помнит свидетель, и именно это он изложил на суде.

— А сколько хоть их там было? Какие они? Неужели один Ряднов?

— Собственно, я не помню... Но, кажется, там стояло еще двое таких... в строительных робах — в известке, в краске. Они тоже говорили, что тут дело не так, но наш старший крикнул, чтобы и их прихватили. Они и убежали.

Ночью, ворочаясь, Николай оценивал первый день своей работы. Честно говоря, он был неудачен хотя бы потому, что все, на что надеялся Грошев, не принесло никаких результатов: осмотр места преступления и попытка психологически проанализировать поведение преступника не состоялись. Свидетели оказались не только никчемными, но и, возможно, вредными: если майор в отставке пожалуется, будут... ну не то чтобы неприятности, но косые взгляды.

Положительным было то, что прибавились кое-какие неизвестные до сих пор данные: почти подтверждалось, что Андреев не встречался с Рядновой, хотя, честно говоря, утверждать или отрицать подобное почти невозможно. Во-вторых, Андреев имел подружку и приезжал в город неоднократно.

Что делать дальше? Через Зинку, может быть, удастся установить и прежние связи Андреева, и тогда, возможно, разрешится самый главный вопрос: зачем и к кому шел Андреев в поселок Южный. Ведь через Зинку он должен был знать, что Ряднова не живет в своем доме. Так к кому он шел? И почему не открыто, а закоулками?

Вопросы и сомнения одолевали Николая, но он решил не отвлекаться, до конца выяснить дело о мелком хулиганстве Ряднова.

«Закончим одно, а потом пойдем дальше».

После дежурства Грошев сразу же поехал на стройку, где недавно работал Ряднов, разыскал его бывшую бригаду и прежде всего обратился к бригадиру:

— Скажите, вы не знаете, с кем был Ряднов в тот день, когда его взяли в милицию и арестовали на десять суток?

Бригадир ничего об этом случае не знал. Потом, подумав, указал тех, кто иногда выпивал с Андреем Яковлевичем. Все они находились на рабочих местах, но оказалось, что никто из них в тот раз с Рядновым не выпивал.

Не то что обозленный — к неудачам Николай готовился, он понимал, за какое сложное дело взялся, — а просто расстроенный, он спустился по внутренним лестничным маршам и вышел на улицу.

Мороз ослаб, тянул мягкий, влажный южный ветер, нанося на город терпкие, свежие запахи лесов и далеких снежных просторов. Подумав, что опять начинается очередная оттепель, Грошев рассеянно вытирал испачканные на стройке сапоги о рельс. Рядом с ним остановилась тележка подъемного крана и оттуда сверху послышался женский крик:

— Товарищ следователь! Подождите! Разговор есть

Крановщица ловко, как опытный матрос, спустилась по лестнице и спрыгнула на землю — кургузая, в ватных брюках, в стеганке под брезентовой робой, в платке. Раскрасневшаяся она была очень миловидна и взволнованна.

— Вы... Вы не насчет Ряднова?

— Да.

— Моя фамилия Петрова, Лариса Федоровна. Меня уже допрашивали, так что вы не бойтесь. Может, и помогу.

Так славно она волновалась, так была решительна и хороша собой, что Грошев, сдержанно улыбаясь, рассказал, зачем он пришел на стройку.

— Ах, паразиты, трусы несчастные! Как милицию увидят, так и душа в пятки. Ладно! Следуйте за мной.

Грошев не мог не усмехнуться, услышав уже привычную по новой работе фразу в чужих устах. И он последовал за Петровой.

Она легко вбежала на самый верх строящегося дома и крикнула:

— Березин! Иди сюда. И ты, Хамидуллин, и ты давай сюда!

Они подошли неторопливо, смотрели исподлобья и на Ларису Федоровну, и на Грошева.

— Ну вот что, милые мои, не могли тогда Ряднова отстоять, хоть теперь говорите честно.

И они, словно нехотя, стали рассказывать:

— Выпили с аванса, показалось мало, сообразили еще на троих. В магазине к Андрею Яковлевичу все время приставали трое каких-то парней — толкали, пытались доказать, что Ряднов лезет без очереди, но Ряднов молча взял водку и закуску и вышел на улицу. Тут эти же трое парней опять пристали к нему, требуя отдать какой-то долг.

— Тогда я сказал, — продолжал рассказ Хамидуллин, — чтобы они шли... — он виновато посмотрел на Петрову и, вздохнув, закончил: — подальше. Один сразу меня ударил. Второй ударил его. — Хамидуллин показал на товарища. — Так было?