Дом, который построил

— Придется, Филя, все-таки нам с тобой этим заняться, — повернулся Тимофей к дружку. — Сыграем в «коробочку»?

— А кто ему пятый угол покажет? — прогундосил тот.

— Тита с собой возьмем, он дело туго знает — мастер!

— Только попробуйте, — пригрозил Кузьма, сидевший до этого момента тихо и безучастно в уголке. — Я вам ухи-то живо пооткручиваю, и Тит не поможет.

— Так, — подвел черту Архип Захарович, — чую, аргументы исчерпаны, фантазия истощилась… — И вдруг повернулся к хитро поглядывающему на всех Кузьке: — Ну-ка Кузьма Василич, выкладывай! Я ведь слышу, как у тебя в голове мыслишка колготится, наружу просится. Давай-давай, выпущай!

Кузьма выскочил кузнечиком на середину комнаты и подбоченился.

— Эх, стра-те-ги! — язвительно сплюнул он. — Пока вы тут молоко с печеньем трескали, мы с Кешей дельце провернули.

Кузька яростно поскребся и выудил из-за пазухи сонно упирающегося лесного клопа.

— Хватит дрыхнуть, Кеша, иди-ка пожуй! — Он сунул клопа усами в молоко, и тот сразу принялся громко, с аппетитом хлюпать и причмокивать. — Намаялся, бедный, по замкам-от лазать. Поешь, родной, заслужил!

— Кузьма Василич, не томи! — взмолился Петр Игнатьевич.

— Не томи!.. Легко сказать! — куражился тот, чувствуя всеобщее внимание. — Цельный день на ногах, с голодухи чуть не помер: в ихних столовых окромя гастриту ничего не схватишь!

Кузьма шмыгнул носом и начал загибать пальцы:

— Во-первых, мы с Кешей подчистили кое-какие буковки в исполкоме — лишние буквочки, рискуя здоровьем, съел! Спаситель наш, благодетель, отпаивайся молочком, отпаивайся! — Голос его задрожал от переполнявших чувств. — Ну и таперича наша коммуналка числится у них, как и следовает, самым что ни на есть ценным памятником. Во-вторых, я на всякий случай у строителей маненько покурочил сакаватор. Ну, тарахтелку, которой они удумали дом-от сносить, — пояснил Кузька. Еще пужанул пару раз главного умника из реставрации, что ту бумагу с приговором подписывал. Ужо, почитай, готов! — Он хихикнул и довольно прижмурил глаза. — Но все это так, мошкара и мелочь! — неожиданно закончил Кузька.

Жадно слушавшая аудитория недоуменно всплеснулась:

— Как мелочь?!

— А так! — Кузька назидательно поднял сухой палец. — Перерешить могут обратно: одну бумажку написали — другую напишут, не уследишь. А чтоб сработало, надо… как это у них называется? Поднять обчественность!

— Чего-о?! — Тимофей с Филиппом едва не свалились с комода.

— Сильно тяжелая? — испугался Серафим Гаврилович.

— Пудов сто будет! — авторитетно поддакнул Петр Игнатьевич. Одному не справиться — только миром. Придется попотеть!

— Мудрецы! — закатил глаза Кузька. — Грамотеи! Газеты надо читать хотя бы по праздникам, — не удержался, уколол сотоварищей он. Поднять обчественность — значит, уговорить тех же построителей, чтобы они выступали с почином. Мол, отремонтируем дом-от, сохраним для потомков как ценный памятник. И чтобы об ихнем почине в газете написали: против гласности никто не попрет — ни начальник, ни власть. Все ее боятся, поболе чумы, да!..

— Голова! — не сдержал восхищения Архип Захарович. — Но как же их убедить, строителей-то? Поймут ли нас?.. Первое впечатление, — он запнулся, подбирая слово помягче, — варвары какие-то…

— Во, братцы, — прищурился Кузька. — А таперича ухи распахни — и слухайте. Сработаем так…

5

Сеня Пенкин лежал на тахте и напряженно думал, пытаясь осмыслить происшествие на Береговой. Цепочка выстраивалась довольно простая. Мотор вывел из строя тот странный дед — в этом Сеня не сомневался ни минуты. Зачем?.. Предположим, негде жить, но всем выселенцам предоставляется жилплощадь, с теплым, кстати, сортиром, что на старости лет не последнее дело. Боится одиночества?.. Ерунда! В стране сейчас развернулось такой силы движение милосердия, что впору защищаться от него. Память дорога?.. В подобные сантименты Пенкин не верил принципиально. Остается одно: в доме сокрыта тайна. Клад!.. Хозяин-купец припас, так сказать, на черный день, да революция его опередила. И лежит-полеживает сундучок где-нибудь в подвале, или в стену замурован, или в колодце утоплен и ждет, чтоб его подняли…

Сеня аж застонал: вот она, синяя птица! Манит, подмигивает, крылом уже опахнула — только схватить! Да чтоб не вырвалась! Но — как?.. Пенкин взмок от напряжения, никогда ему еще не приходилось так интенсивно работать головой.

Итак, задача: оттянуть время сноса дома хотя бы на недельку, отыскать деда и войти с ним в долю. А может, он и есть хозяин? Бастрыгин?.. Правда, видок у деда еще тот, но, с другой стороны, это вполне может оказаться маскарадом: прикинуться бедненьким, несчастненьким, чтоб жалели сильней. Елки зеленые — Бастрыгин!.. Елизар Матвеевич! Если бы так! Тогда взять за жабры, коли упрется. Тогда — верняк!.. На миг у Сени потемнело в глазах: мелькнул «Мерседес», шикарная блондинка, очень похожая на Липочку, нежно склонившая лохматую головку ему на плечо, и он сам — респектабельный, «преисполненный»…

У Пенкина засосало под ложечкой, как всегда в минуты особого душевного волнения, возвращая в реальный мирок двенадцатиметровой малосемейки. Голод напомнил, что сегодня — суббота, следовательно, рабочая столовая закрыта и предстоит выматывающая душу процедура приготовления на мерзкой электроплитке «Метеор», которая искрила, била током, бастовала, задавшись целью, по его глубокому убеждению, свести хозяина в могилу или, в крайнем случае, заставить жениться. Сеня неохотно слез с тахты, где так замечательно мечталось, и с тоской открыл холодильник. Нет, чудеса еще не начались: в морозильнике среди сугробов по-прежнему скучал в одиночестве желтоватый кусочек сала.

Побренчав в кармане мелочью, голодный прораб обреченно побрел в соседний с домом овощной ларек. Лифт, по обыкновению, отдыхал, и Сеня отметил, что третий этаж имеет свои преимущества. Машинально сунув руку в почтовый ящик, он неожиданно обнаружил твердый бумажный пакет. Письмо? Бандероль? От кого?!

«С.И.Пенкину», — значилось на конверте. Странно, очень странно… Заинтригованный и несколько встревоженный прораб вскрыл пакет крепкими молодыми зубами и нетерпеливо выудил оттуда сложенный вчетверо плотный серый лист.

Сверху корявыми буквами было написано:

Н.Д.? Кто он?.. Сеня озадаченно теребил нос: ни одного знакомого с такими инициалами он вспомнить не мог. Может быть, «неизвестный доброжелатель»?.. Ну конечно! Доброжелатель, и обязательно неизвестный, ведь истинное добро всегда анонимно, иначе о нем бы так быстро не забывали.

Пенкин развернул лист, и… у него подкосились ноги. План! Настоящий, желанный, который снился ему ночами, о котором грезил наяву!..

На кривом квадратике стоял жирный красный крест и подписи: «погреб» и чуть мельче: «левый угол за ларем».

У Сени захватило дух — наконец! В подлинности чертежа он не сомневался. Мама всегда верила в его звезду, а Сеня верил маме. Но вот так, сразу, в самом начале трудового пути?!..

Пенкин, опасливо оглянувшись, спрятал пакет за пазуху и через три ступеньки помчался домой, готовиться к ночной операции.