Бензин

– Предположим, ты не метешь. Но зачем мне тебя отпускать? Загляну в твою станцию и выясню, что надо.

Ташевский засмеялся:

– Вы не разберетесь, к тому же я взорвал оба винчестера.

– Умник, – ласково сказал Семен. – И что же мы теперь будем делать?

– Вы освободите мне руки, и я уйду, – постепенно успокаиваясь, проговорил Ташевский. – Вы заберете прототип и тоже уйдете. А завтра я переправлю на вашу почту подробные инструкции. Все будет выглядеть вполне безобидно, в крайнем случае как дурацкая шутка.

– Я бы предпочел получить информацию сейчас.

Ташевский замотал головой:

– Тогда нет гарантии, что вы меня отпустите.

– Верно, нету, – согласился Семен.

– Да вы ничего не теряете, – заговорил Ташевский просительно. – Я вас не собираюсь обманывать. На вашей стороне власть. Вы можете объявить меня в розыск, и тогда мне…

– «Табуретка», – подсказал Атутин.

– Да, «табуретка». Вы думаете, я не понимаю, отчего этот сыр-бор? Не знаю, куда деваются такие, как Рейнгольд, почему случаются несчастные случаи с такими, как Баскаков или Веншин? Я прекрасно понимаю, что такое нефтяные акции и сколько они сейчас стоят. И сколько будут стоить потом. Нас, альтернативщиков, давят, как крыс. Вашими руками душат. Законами душат. Зачем мне вас обманывать?

– Обманывать незачем, – опять согласился Семен. – Хотя есть еще один вариант. Сейчас я вкачаю в тебя кубика три «ацетона». Твой язык станет мягким-мягким. И ты все объяснишь мне сегодня, без всякой почты.

Ташевский заметно побледнел.

– Как видишь, дружок, выхода у тебя нет, – сказал Семен и полез во внутренний карман.

– Не надо уколов, – севшим голосом сказал Ташевский. – Помогите мне встать.

Инструктаж со связанными руками занял минут пятнадцать.

– Все тривиально, – подытожил Семен, он был слегка разочарован.

Ташевский виновато и жалко улыбнулся:

– Да, тривиально… Я вашего товарища… не нарочно… Вы меня простите, если можете.

– Бог простит, – отрезал Атутин – А ну повернитесь спиной.

Ташевский послушно повернулся. Семен снял с него липучки.

– А теперь отойдите на четыре шага назад!

Ташевский так же послушно отошел и стал грустно наблюдать, как Атутин упаковывает прототип в черный пластиковый мешок. Когда Атутин шагнул к двери, он сказал:

– Прощайте и простите.

– И вы прощайте, – сказал Семен и, быстро подняв руку, выстрелил навскидку.

Ташевский упал навзничь. Семен поставил упакованный прибор на стол и подошел взглянуть на труп.

– Надо же, – пробормотал он, – точно в лобешник.

Семен задержался ровно на пять минут, стирая запись с личных диктофонов своего и Колькиного. Потом он ушел к вертолету, неся под мышкой вещь, значения которой еще не оценил и даже не понял.

В конторе поднялся жуткий шум. Оперативники пили за упокой Колькиной души. Аналитики ходили гордые неизвестно чем. Швейнеца посмертно наградили медалью. А Атутина едва не отправили на психореабилитацию. Когда всё утряслось, Семён перепрятал прибор из надёжного места в место сверхнадёжное и забыл о нём аж на восемь лет. Переход с оперативной работы в ОПЗ освежил память. Семён Егорыч вдруг как-то сразу, с пугающей отчётливостью понял, что уже не молод, что ещё пять-шесть лет, и его спишут на обочину. Он так же, как все, будет раз в месяц получать карточки, а потом экономить каждый грамм бензина. Сколько карточек получает пенсионер? А сколько раз может заправиться на свою пенсию за деньги? Раза два в месяц, если питаться одной лапшой в пакетах. Семён Егорыч захандрил. Семён Егорыч начал интересоваться ценами на общественный транспорт и приходить от этих цен во всё большее уныние. Слово «лишенец» снилось Атутину в кошмарных снах. И тогда Семён Егорыч наконец решился. Из сверхнадёжного места он перетащил Прибор в свою квартиру и, следуя инструкциям, извлечённым из старой записной книжки, изготовил первый флакончик мегазина. Эффект оказался невероятным. Оперативник Семафор прекрасно понимал: стоит только засветиться с капелькой чудесного препарата, как товарищи по ВНАПу скушают бывшего сотрудника вместе с костями и прошлогодними заслугами. И Семён Егорыч взялся за разработку общей концепции своего дальнейшего существования. Во-первых, он заказал в четырёх разных местах детали для потайного сейфа. Собственноручно выдолбил нишу в стене ванной комнаты. Затем приступил к обдумыванию того, как регулярно пользоваться Прибором, не попадая при этом в поле зрения конторы и получая из плексигласового «клондайка» хотя бы минимальную выгоду. Решение пришло не сразу, зато оно оказалось простым, гениальным и почти безопасным. Когда его отправят на покой, заберут удостоверение, когда перекроется допуск к служебным заправкам, он начнёт потихоньку производить топливо сам для себя. Только для себя! Чтоб ни одна живая душа не знала! А вот карточки на бензин можно продавать честным дилерам. Так и пошло, тьфу-тьфу, без всякого конденсата. Отставной майор ездил на том, что вырабатывал Прибор, бензиновые же карточки сбывал на несколько надежных контактов. Дилеры по его намекам считали, что он старается для своих приятелей, полных «лишенцев», которые не отказались от карточек в счет пособия, и все было шито-крыто. У Семена Егорыча водились деньги, он не зарывался, не сибаритствовал, но имел возможность удовлетворить свои маленькие слабости. Подвернулась работа в «Кабриолете», и Семен Егорыч подумал о небольших накоплениях, так, на всякий случай. Он открыл в различных банках несколько анонимных счетов. Чуть-чуть рискованно. Да ему ли бояться риска? Он не Ижич, он не будет гоняться за миллиардами и ловить пули. Ему хватает того, что есть…

…За стеной раздался протяжный удар гонга. «К вам пришли», – прокомментировал домашний компьютер. Семен Егорыч поднялся с унитаза, пригладил волосы и пошел в коротенькую прихожую. Гонг прогудел вторично. Что за черт? Семен Егорыч несколько раз глубоко вздохнул. В последнее время его настораживали неожиданные визиты. Нервишки сдают, что ли? Атутин отодвинул стальную пластинку антикварного глазка. Он не подключался к коридорным камерам и не имел дверного монитора, потому что Петруша не советовал. Он сказал, дескать, световод в квартире снижает гарантию приватной защиты от прослушивания и проглядывания. Атутин доверял Петруше и не доверял световодам. За дверью стояла молодая, хорошенькая, абсолютно незнакомая девушка. Она нерешительно протянула руку к звонку, потом как будто передумала и собралась идти дальше по коридору.

– Вам кого? – спросил Семен Егорыч в последний момент.

– Извините, ради бога, – девушка вернулась к двери. – Можно с вами поговорить? Я ваша новая соседка. Я из шестьсот двенадцатой.

Семен Егорыч еще раз взглянул в глазок, отодвинул щеколду и открыл дверь. Не искаженная линзой глазка девушка оказалась не просто хорошенькой, а очень хорошенькой. Невысокая, ладная, в простеньких светлых джинсах. И улыбка такая. (Семен Егорыч некоторое время не мог подобрать слова)… милая.

– Я знаю, уже поздно… – девушка переступила с ноги на ногу.

– Да вы проходите, – неожиданно для себя пригласил Атутин и отступил в прихожую.

Девушка вошла и с интересом огляделась.

– Как вас, кстати, зовут, соседка?

– Марина, – сказала девушка, разглядывая немой головизор со скачущими внутри яркими фигурками. – Протянутая модель.

– Не жалуюсь, хороший кубик, – сказал Атутин. – Меня можете величать Семеном.

– А по отчеству? – спросила девушка.

– Егорович, но без отчества удобней.

Девушка пожала плечами:

– Можно и без отчества. У вас две комнаты?

– Зал и спальня.

– Небедно, – уважительно сказала девушка. – У меня одна.

– Марина, вы, может быть, выпить хотите? – предложил Семен Егорыч, указывая на столик с початой бутылкой и лимонами. – У меня еще пара яблок есть.

– Да я вообще-то на минутку, – девушка опять переступила с ноги на ногу. – Хотела помыться, а фильтры для душа кончились. Фармарка на этаже закрыта. Вот я и подумала, позвоню к кому-нибудь, или фильтр одолжу, или на каком этаже «незакрывашка» спрошу. А то здесь нигде картинок нет.