Конец эры

По мере того, как семеро охотников приближались, я разглядел в бинокль, что их кровавая окраска — это не только игра сумеречного света. Они и правда были тёмно-красного или коричневого цвета, а их шкуру покрывали плотно упакованные круглые бляшки, делая её похожей на кукурузный початок. Под нижней челюстью болталась туда-сюда складка кожи — что-то вроде подгрудка. Крошечные двупалые передние конечности, на вид сухие и бесполезные, постукивали массивному брюху, словно барабанные палочки.

Когда рептилии оказались в тридцати метрах от нас, их строй распался. Ведущий тираннозавр направился по правую сторону от нас. Следующий отправился налево, и так далее, кроме последнего, который просто остался на месте, помахивая хвостом влево-вправо.

Те из них, что находились в голове процессии, попытались зайти за корабль сзади, но, по видимому, кратерный вал, на гребне которого мы угнездились, поставил их в тупик. Один из них попытался взобраться на его крутой склон, но его коротенькие передние лапки были бесполезны в качестве точки опоры. Тираннозавры, теперь уже лишь смутные тени в сгустившейся тьме, разглядывали нас. По-видимому, они пытались понять, что это за сплюснутый металлический диск вторгся в их владения.

Примерно через пять минут тот, который пытался влезть на вал, отошёл назад метров на двадцать пять. Он зарычал низким, вибрирующим рыком, а затем ринулся вперёд; его ноги били в землю как поршни. Инерция двух тонн разъярённой плоти внесла его на гребень вала к нашему кораблю. Громадное тело цвета крови мощно ударило в корпус прямо у меня перед носом; от удара «Стернбергер» качнулся назад. Бронестекло окна деформировалось в месте удара и частично утратило прозрачность. Массивная бугристая голова щелкнула челюстями, как кастаньетами, пытаясь вцепиться в корпус. Зубы с зазубренными краями, многие не меньше пятнадцати сантиметров в длину, царапнули по бронестеклу со звуком бормашины. Несколько из них, предположительно те, что и так были готовы выпасть, выскочили из альвеол и разлетелись. Наконец, не найдя, за что зацепиться, тираннозавр соскользнул вниз и съехал по осыпающемуся склону кратерного вала обратно к своим.

А потом они удалились в том же стиле, в каком пришли: колонной и шагая в ногу; топанье их ног слышалось ещё долго после того, как они исчезли из виду. Наверху, на небе, которое было яснее и чище, чем любое небо Земли после начала промышленной революции, светил, словно бриллиантовая река, Млечный Путь.

Обратный отсчёт: 17

Ну, и что нам теперь делать? В том смысле, что мы встали лишь четыре часа назад; снова ложиться спать ещё рановато. Впрочем, я всё равно был слишком возбуждён, чтобы заснуть. Я чувствовал странную лёгкость, слегка кружилась голова. После того, как тираннозавры удалились, стало так темно, что Кликс включил внутреннее освещение. Но я почти тут же спросил его, не возражает ли он, если я его выключу.

— Собрался так рано на боковую? — спросил он.

— Просто хочу посмотреть на звёзды.

Он крякнул, но выключил свет. Прошло некоторое время, пока наши глаза снова привыкли к темноте, и скоро небеса предстали перед нами во всём великолепии. На юго-западе виднелась светлая точка ярче всех остальных. Я подумал, что знаю, что это такое; я нашарил бинокль — 7 X 50 — и приставил окуляры к глазам. Да, галилеевы спутники отлично видны, три по левую сторону, один по правую. Галилеевы? Строго говоря, на данный момент я был первым человеческим существом, увидевшим четыре самые крупные луны Юпитера. Возможно, теперь их следует называть Теккереевыми?

В остальном небо представляло собой полную неразбериху. Мы переместились во времени достаточно далеко, чтобы звёзды, даже в своей весьма неторопливой манере, заняли на небе совершенно иное положение. Зная, где село солнце и где находится Юпитер, я мысленно провёл по небу линию эклиптики и стал искать вдоль неё собратьев Юпитера.

Венера, будь она над горизонтом, была бы заметна сразу. Марс тоже выделялся бы своим красноватым светом. Я видел яркую цветную точку примерно в тридцати градусах над горизонтом, но её цвет был скорее зеленоватым, чем красным. А вот и ещё одна — вероятно, Сатурн? Я поднёс бинокль к глазам. Колец я различить не смог, но это ни о чём не говорило. Даже «Хаббл» не различит кольца, когда они повёрнуты ребром.

Я отложил бинокль и стал просто впитывать в себя ночь. И, как всегда по ночам, мои мысли быстро вернулись к Кликсу и Тэсс.

В последнее время мы с Кликсом почти не разговаривали. Не то чтобы я ничего не хотел у него спросить. Я хотел знать, как дела у Тэсс, как развиваются их отношения, собираются ли они съехаться, как часто они… в общем, у меня была целая куча вопросов о том, что было не моим собачьим делом, но что я тем не менее всё равно хотел знать.

Чёрт возьми, ведь мы с Кликсом были друзьями. Хорошими друзьями. Он работал ассистентом у Бернстайна, когда я учился в Университете Торонто. Мы подружились и поддерживали связь, когда я уехал в Беркли в аспирантуру. Когда годы спустя я женился на Тэсс в ходе помпезной церемонии, на которой настояли её родители, Кликс совершенно естественно оказался моим шафером.

И пусть победит лучший. [6]

Не знаю, то ли из-за переполнявшего меня сдерживаемого гнева, или потому что мы и правда выдышали в тесном помещении весь кислород, но мне вдруг стало ужасно душно.

— Наверное, надо проветрить, — сказал я.

Кликс буркнул в знак согласия, и мы взялись за рукоятки, с помощью которых открывались жалюзи в верхней части внешней стены. Когда давление уравнялось, у меня глаза чуть не вылезли из орбит. Внутрь сразу нанесло пыльцы, и я порадовался, что перед заброской принял терфенадин.

Ночь оглашали странные звуки: треск, пощёлкивания, стрекотание, низкое пульсирующее жужжание. Вентиляционные отверстия были закрыты металлической противокомариной сеткой, но при мысли о завтрашней встрече с тучей доисторических насекомых лицом к лицу меня передёргивало.

— Луна встаёт, — сказал Кликс. Я повернулся и посмотрел в окно. Она была толстая и жёлтая, между первой четвертью и полнолунием; её рябое лицо отражалось в неподвижных водах южного озера.

— Что за черт? Ты видишь? — воскликнул Кликс. Мне понадобилась пара секунд, чтобы понять, что конкретно не так в лунной физиономии. Оно было повернуто так, что стал виден здоровый кусок обратной в наше время стороны. На восточном лимбе я разглядел пятно, которое могло быть только Морем Москвы. В двадцать первом веке узкие полоски обратной стороны можно увидеть в результате либраций, но Море Москвы находится под 140 градусом долготы, слишком далеко для либраций. Моей первой мыслью было, что вращение Луны ещё не синхронизировалось с периодом обращения, но я тут же отбросил эту мысль: её орбита слишком близка к Земле, чтобы вращение было несинхронным. Нет, вероятнее всего, именно этой стороной она была обращена к мезозойской Земле. Интересно, что заставило её впоследствии повернуться?

— Маленькая какая-то, — заметил Кликс.

Я подумал об этом. Луна и правда выглядела меньшей, чем обычно. И это было странно, потому как я полагал, что она будет, наоборот, ближе к Земле — Луна очень медленно удаляется от Земли, в то время как суточное вращение Земли замедляется. Впрочем, видимый размер Луны может меняться на тридцать процентов в зависимости от того, находится она в перигее или апогее своей орбиты, однако большинство людей этого не замечает; люди вообще плохо оценивают такое вещи.

Но Луна и правда казалась маленькой.

В бинокль я мог видеть и другие свидетельства того, что смотрю на более молодую Луну. Я попытался отыскать кратер Бруно. Обычно он находится прямо на лимбе полной луны, но сейчас он должен оказаться далеко от края диска. Как я и подозревал, венчика 500-километровых лучей разлёта нигде не было видно. Пять британских монахов в 1178 году, вскинув голову к небесам, своими глазами видели удар метеорита, образовавшего этот кратер.