Иоганн Буш

— Моя жена тоже не любит, когда я пью. Говорит, что я становлюсь свиньей. Но я никогда не свинячу, мой генерал, можете быть спокойны!

— Не беспокойтесь, маршал. Если б вы даже свинячили, я бы никому не рассказал об этом. Кстати, как зовут вашу жену?

— Мадлен.

— Красивое имя.

— Да, имя у нее красивое, и она тоже красивая. Однако, мы отвлеклись от темы, мой генерал.

— Так давайте вернемся к ней. На чем мы остановились? Ах, да! На еще одной рюмке.

— Вы правы, Иоханн, простите, мой генерал. Выпьем и будем есть.

Они выпили.

— Что у нас из съестного? — спросил Иоганн Буш.

— О, полковнику обязательно понравится, — сказал бармен.

— Я надеюсь, маршал. Это поднимет его боевой дух. Начальство должно заботиться о боевом духе своих подчиненных. Кстати: вы знаете, что если правильно есть, то можно пить до бесконечности?

— Не согласен, мой генерал. Наш желудок не безрамерный. Мне это говорил Ганс Гейнек, который, как вы знаете, в Германии был врачем. Так что когда-нибудь организм потребует освобождения. Если не перебарщивать, то освобождение произойдет через естественное, именно для этого сочиненное отверстие. Если переборщить, то через другое отверстие, прямо противоположное первому, то есть через рот…

— Да-а, маршал… Эстетом вас назвать тридно.

— Это вы вноваты, мой генерал. Я лишь защищал медицинскую точку зрения.

— Так давайте выпьем.

— За что, мой генерал?

— За Ганса Гейнека, маршал: он был врачом в Германии до того, как стал хозаином бара в Мескике…

А потом они ели. Иоганн Буш ел с большим аппетитом и думал о том, что, когда кто-то умирает, очень хочется есть… Почему это так? Может, это какой-то внутренний протест? Какое-то бессознательное неприятие смерти? Нечто жизнеутверждающее?

Иоганн Буш ел и время от времени смотрел, как ест под столом Берг.

— Есть нужно всегда, — сказал, словно читая его мысли, Виктор, хозяин бара "Нормандия". — Всегда есть — вот первое правило настоящего солдата.

— Согласен, маршал. Не будем слишком щепетильны, тем более, что мы этим вряд ли можем помочь Гансу.

— Никому этим не поможешь, — сказал Виктор. — И потом: может быть в том, что человек ест, когда кто-то умирает, есть какое-то преклонение перед усопшим, перед памятью о нем. В этом, наверное, есть какое-то нежелание воспринимать его мертвым. Поэтому и на поминках пьют за ЖИВУЮ памать покойного. Тем, что едят, люди делают как бы живым умершего.

— Это не приходило мне в голову, — сказал Иоганн Буш. — Вы правы, может быть, маршал. — А в уме подумал: "Бедный Ганс!" Потом вслух добавил:- Излишней щепетильностью никому не поможешь. И Экзюпери тоже.

— Что?

— Ничего… Сегодня с утра я почему-то думал об Экзюпери.

— Понятно. А вы знаете, что самолет Экзюпери нашли?

— Что вы сказали, Виктор?

— Я сказал, что самолет Экзюпери нашли. Сегодня утром по телевизору сообщали.

— Я не знал. — Писатель был очень взволнован. — Сегодня утром, вы сказали? Я был в машине, ехал в город… И как раз думал об Экзюпери…

— Я не знал, что для вас это так важно, — сказал Виктор.

— Важно, очень важно, маршал. Вы не представляете, как важно!

— Я рад, что сообщил вам приятную новость, мой генерал.

— Это, конечно, не притупляет боль за Ганса, но хотя бы какое-то утешение… — сказал Иоганн Буш.

Ну, вот видишь, подумал он, самолет Экзюпери нашли все-таки. Какое теперь будет утешение для Маленького принца! Ну и ладно, Иоганн Буш! Теперь опять подумай о Гансе. Думай, думай, приказывал он себе. Думай до тех пор, пока при воспоминании о нем ты уже ничего не будешь чувствовать… Не скоро это будет, сказал он себе и вздохнул.

На второе подали жаренное мясо, мелко изрубленное, политое острым горячим соусом.

— Послушайте, Виктор, вы видели после смерти Ганса его любовницу?

— Да. Много раз.

— Ну и как она?

— А как вы думаете?

— Думаю, плохо.

— Вы правильно думаете, мой генерал. Ей очень плохо. К тому же ей трудно приходится с детьми. Ей нечем кормить их. "Ганновер"-то пришел в запустение после смерти Ганса. Туда почти нитко не заходит, да и официанты все уволились, говорят, не хотят больше работать в «Ганновере». Короче говоря, ей очень трудно.

— Черт! Ганс умер почти месяц назад, а я узнаю об этом только сегодня. Почему мне никто не сообщил? Трудно было сделать это? Трудно было приехать ко мне?

— Не надо никого винить, мой генерал. Нужно подумать, как помочь ей и детям. Это дети Ганса. Мы собрались хозяевами баров, кафе, ресторанов нашего квартала и передали ей некоторую сумму.

— Вот что, маршал, — сказал Иоганн Буш, — вы должны помочь мне в одном деле.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, мой генерал. Я поеду с вами к ней. Ей понадобятся деньги. То, что мы собрали, она спустила на адвоката.

— А в чем дело?

— Да так… Неприятность одна. Объявились родственники Ганса из Германии, а ей никак не убедить их представителя, что Ганс отнюдь не стал миллиардером. Их представитель, который что-то вынюхивает здесь в городе и родственники в Германии естественно не верят.

— Кто этот представитель?

— Я не видел его, мой генерал.

— Все ясно, маршал. Давайте выпьем, мы уже достаточно поели.

— Отличная мысль, мой генерал.

Иоганн Буш знал, что не сможет поехать домой и что переночует в отеле. За 7 лет, что он жил в этой стране, такое с ним случалось лишь однажды, когда он опять надрался, как последний сукин сын, вместе с Гансом, и не мог вести машину. И теперь тоже самое. Виктор вызвался проводить "своего генерала и его собаку" до отеля, и они всю дорогу пели французские песни, потом немецкие песни, а когда они почти дошли до отеля, они пели песни уже на идиш. Взяв ключи у портье, Иоганн Буш вместе с Бергом поднялся в номер, из номера заказал бутылку джина и, когда рассыльный принес его, он разделася и лег в постель. Он знал, что не сможет заснуть, и посмотрел на часы: дело шло к полуночи. Ты не сможешь заснуть, Иоганн Буш, и ты это знаешь, подумал он. Что же мне делать? — спросил он самого себя и сам же и ответил: что ты еще можешь делать? Ничего. Налей себе в бокальчик и начни думать о Гансе. Ты должен думать о Гансе, чтоб завтра держать себя в руках. Да, сказал он себе. Завтра я постараюсь держать себя в руках. Ведь теперь ты абсолютно одинок, сказал он себе. Правда, у тебя появился Виктор, и самолет Экзюпери нашли, но все-таки ты теперь абсолютно одинок. Даже если знаешь, что у тебя есть Берг… У меня все еще есть Берг, да он тоже уже старый. Все мы старые!.. Боже, как одинок человек! Слышишь, Берг, человек все-таки существо одинокое…

4

— Вот именно, Берг, — сказал он собаке. Он был очень пьян, и все же не так пьян, чтоб сразу отключиться и заснуть. Он чувствовал в себе непреодолимое желание поговорить с кем-нибудь ("не надо было уходить от Виктора, хотя ему ты все равно все бы не рассказал"), и он теперь говорил с Бергом. — Сароян был прав, Берг, человек — существо одинокое. При всем при том, что у него есть 6 миллиардов собратьев, таких же, как и он, «человеков», человек все равно остается одиноким. И знаешь почему, Берг? Потому что он думает, и он не может не думать. Человек думает всегда, каждую секунду, о чем-либо. То есть, если выражаться точнее, человек каждую секунду что-то чувствует, ощущает, видит, осязает, и это приводит к мыслям, картинам, образам, ассоциациям. Вот невозможность рассказать кому-либо о том, что ежесекундно происходит в голове, и делает человека существом одиноким. Значит, человек одимок всегда. Чем больше людей, кому человек может рассказать о себе, тем меньше он одинок. Когда кто-то говорит, что он он одинок вообще, это означает, что ему некому рассказать о себе. Можно выразиться даже в числах: " я одинок на четыре человека", или: "я одинок на пятнядцать людей"…"Я одинок."- говорит абсолютно одинокий человек. Это тот, наверное, который вообще молчит. Ведь если даже на улице ты спрашиваешь, который час, это означает, что ты говоришь о самом себеКто-то ведь узнал, что тебя интересует время; значит, ты куда-то спешишь, или кого-то ждешь… Человек одинокий (человек вообще) живет иллюзиями, иначе он сойдет с ума или повесится. Он гиляет по парку и мысленно говорит с деревьями, птицами, другими людьми ("посмотрел бы на себя, урод!"). Если он позволит себе додуматься до того, что он не нужен никому — ни деревьям, ни птицам, ни другим людям, он не выдержит. Одинокие люди заводят себе кошек, собак, выращивает растения ("ну, как вы, мои милые розы? Соскучились по мне?..); человек заводит себе друзей, подруг, жену (а то и нескольких жен!), детей и т. д. "Я одинок на 150 моих собратьев!" — восклицает он. Но все дело в том, что ни один человек не может сказать: "Я одинок на шесть миллиардов людей". А жаль. Хотя, знаешь, Берг, наверное, нет, не жаль… Может, через два-три столетия придумают такие аппараты, которые надевают на головы и которые показывают все, что ежесекундно происходит в голове того, или иного человека. Тогда не будет ни воров, ни убийц, потому что тогда будут видны все намерения, желания человека. Все будет ясно, наглядно. Но тогда человечество умрет. А знаешь почему? Да потому, милый Берг, что человеку захочется быть абсолютно одиноким. Вот и все. Но все это — пустая болтовня, Берг. Мы с тобой одиноки и никому не нужны. Во всем этом большом мире! Никому…