Гражданская война

-- Ты не испытываешь к нему особой приязни,.. -- заметил я.

Скотт промолчал. Тогда я спросил, в Париже ли он.

-- Хочешь познакомиться с ним? -- ответил Скотт, посмотрев мне в глаза. -- Знаешь, встреча с Томашевским не сулит ничего доброго. Недавно его убедили не выступать с серией статей о мутантах, у него были крупные неприятности... Одним словом, это не та тема, о которой говорят вслух... Потому-то и книга его не увидит свет... Впрочем, вот его адрес, -- и Скотт протянул мне свою записную книжку.

* * *

Уже на следующий день я решил удовлетворить свое любопытство.

Я оставил свой "ситроен" в ста метрах от дома Томашевского. Было около одиннадцати часов дня. И без того редких прохожих в этом тихом квартале распугал по-осеннему моросящий дождь, но утопающая в зелени каштанов набережная отметала всякую мысль о том, что лето уже покинуло Париж. И все-таки непогода именно по-осеннему словно нашептывала: "Какое, собственно, тебе до всего дело?.."

Однако в тот момент я поравнялся с четырехэтажным, одновременно богатым и изящным, особняком в стиле барокко, из которого выходил солидный господин в черном элегантном костюме. Он был шатен, роста -- выше среднего, с сердито-сосредоточенным и в чем-то печальным лицом, спрятавшимся за очками с толстенными стеклами; что-то было в нем от Пьеро, но Пьеро, ставшего совсем взрослым, с крупным носом, округлым подбородком, по-бульдожьи отвисшими щеками. Прячась под зонтиком, поеживаясь от непривычной для августа прохлады, он осмотрелся по сторонам, перешел улицу в двух-трех шагах от меня и направился вдоль набережной, приближаясь к тому месту, где стоял мой автомобиль.

Это и был профессор Томашевский, я не мог ошибиться,-- просматривая намедни старые журналы, я нашел его фото.

Павел Томашевский не спешил. Я без труда нагнал его и представился.

-- Простите... Я Вас не знаю, -- вежливо-холодно отвечал он.

-- Но Вы знаете доктора Скотта? -- несмело спросил я.

-- Вильяма,.. -- брови его взлетели кверху, он усмехнулся наполовину грустно, наполовину, уж так мне показалось, презрительно, -- ...Вильям Скотт. Вы друзья, коллеги?.. Так чем обязан?

Я солгал, сказав, что хочу подготовить статью для одного научного журнала...Однако Томашевский, услышав, что речь идет о мутантах, напрочь отказался иметь со мной дело. Сколько красноречия и сил потратил я, чтобы убедить профессора в моих честных намерениях, и все впустую.

Так ни с чем я и вернулся домой.

Вопреки обещанию вечером не заехал Скотт.

Дождь усилился. Уютно расположившись в кресле, я сел у открытого окна... Наполненный пьянящей свежестью воздух, шелест листьев, вздрагивающих под ударами капель, и их барабанная дробь о крышу дома и дорожки сада, раскаты грома за вдруг расщепившими небо молниями, и безумного нрава ливень, то низвергавшийся сплошной лавиной, то резвящийся, как игривый котенок...

Я любил такую погоду, особенно ночью.

-- Мсье, -- прервал мой отдых вошедший в кабинет Гарольд, -- Прошу прошения, принесли письмо...

Я взял конверт, бросил мимолетный взгляд -- обратного адреса не было, -- быстрым движением вскрыл его и пробежал глазами четыре короткие строчки.

"Месье де Санс!

Я располагаю сведениями, которые несомненно заинтересуют Вас. Это касается Вас и Вашей семьи. Жду Вас завтра в 12.00 у бара "Глобус".

Доктор Рейн".

Я не знал никакого доктора Рейна, кто он и что ему от меня надо, но, раздумывая над тем, что бы это значило, с чем связано, почувствовал взгляд Гарольда.

-- Что-нибудь еще? -- увидев, что он еще здесь, удивился я.

-- Мсье, сегодня утром Вы говорили, что едете в Пюто... возможно Вас это заинтересует -- там какое-то убийство...

Я кивнул, отложил письмо. У меня и в мыслях не было, что то, о чем сообщил мне Гарольд, хоть как-то касается моей поездки, но тем не менее включил телевизор и застал уже конец репортажа:

"Итак, сейчас трудно сказать, чей это труп -- хозяина ли дома, или неизвестного пока полиции лица," -- закончил его молоденький репортер.

На экране выплыла заставка вечерних новостей, затем появился диктор, заговоривший о политике, терактах, наводнениях, футболе и прочем. Но я не слышал его, у меня перехватило дыхание... Репортер стоял на фоне дома Томашевского.

6.

Скотта я пытался найти на протяжении всего последующего дня, почему-то уверовав в то, что он многое сможет мне объяснить, что о Томашевском, об убийстве он знает гораздо больше всей пишущей братии. Но в клинике его не видели, дома отзывался автоответчик, не брали трубку и в машине. В конце концов, отчаявшись найти Вильяма (Филидор же уехал еще днем раньше), я с бесполезной и глупой злостью на своих друзей, вернее, на их отсутствие, томясь от бездеятельности, заперся у себя в кабинете. Вы спрашиваете о докторе Рейне? Я не встречался с ним. Письмо вылетело у меня из головы. Я был рассеян, интуитивно ощущая приближение беды. До сих пор не могу понять, что подтолкнуло меня тогда, около 21.00, сорваться с места и помчаться в Пюто.

В этот раз я оставил машину за квартал от дома Томашевского, у моста через Сену, и, спустя десять минут, притаившись в тени дерева, находился рядом со знакомым особняком. Двое полицейских у дверей, изнывая от скуки, рассказывали друг другу что-то смешное, то и дело нарушая тишину ночи раскатами грубого приглушенного смеха. Они не заметили меня. Некоторое время я наблюдал за ними, изучал дом, раздумывая над тем, как проникнуть внутрь, пока не обнаружил то, что искал: крайнее, ближнее ко мне окно второго этажа было приоткрыто; не составило бы труда и забраться наверх, так близко к стене здания одно из деревьев протянуло свои ветви. Однако раньше надо было перелезть через освещенную фонарями высокую чугунную ограду, почти на виду у полицейских.

Я все же рискнул... и, спрыгнув с ограды, прижался к газону, словно страус, зарывшийся головой в песок, не смея поднять взгляд. Обошлось -- они слишком увлеклись разговором. Прячась за кустами роз, я подобрался к дереву, что должно было мне помочь, вскарабкался по нему на карниз, еще немного -- и осторожно открыл окно пошире. Вновь донесшийся снизу смех заставил меня вздрогнуть. Я отпрянул от окна, наверное, слившись со стеной здания. Но размеренный гул голосов успокоил меня.