Бунт обреченных

Я чувствовал себя абсолютно пустым, будто не было у меня ни внутренностей, ни мыслей, когда она, встав на колени, расстегнув ремень, сняв с ног ботинки, помогла мне выйти из брюк. Женщина прижала лицо к моему животу и начала массировать его языком, затем поднялась и отошла. Ночной ветер приятно холодил влажные следы, оставленные ею.

— Боже, как ты прекрасен, — прошептала Алике, глядя на меня, словно на икону.

Шагнув к ней, я расстегнул ее блузку, лифчик, упавший к ногам, на груду моей одежды, и, держа ее за талию, начал целовать грудь. Потом, наклонившись, развязал шнурки ботинок и снял их, спустил вниз брюки своей подруги и провел языком по ее коже, почувствовав, как Алике дрожит от моих прикосновений.

Сомнение закралось в мою душу. Почему-то мне всегда кажется, что это должно что-то означать, особенно если произносятся какие-то слова. Однако наложницы тоже трепещут от моих прикосновений и говорят что-либо приятное, если их попросить.

Мы скользнули в воду, ее холод заставил нас содрогнуться, а конечности онеметь. Затем кожа приобрела сверхчувствительность. Я прижал Алике к себе, ощутил ее грудь, почувствовал ее руку на своих гениталиях. И вновь на меня нахлынули воспоминания: Алике и я, немного повзрослевшие, исследуем начало совместной жизни в развалинах. Юные герои, строящие воздушные замки, а сами такие счастливые, находящиеся в мире грез…

Я просунул руку между ног женщины и, приподняв ее на ладони, начал целовать; пространство перестало для меня существовать, а время превратилось в вечность.

Я ощутил, как внутри Алике начинает разгораться пламя страсти. Вложив пальцы в ее сокровенное место, я начал целовать ее почти бездумно, подчиняясь только каким-то импульсам, возникшим в мозгу.

Мы вышли из пруда и, упав на землю, яростно занялись любовью, подчиняясь древнему инстинкту, крича от страсти. На нас взирали равнодушные, холодные звезды. Испытав блаженство, я понял, что внутри меня осталась ничем не замененная пустота.

Поднявшееся солнце робко заглядывало в нашу палатку. Алике сидела напротив меня, прислонившись спиной к тенту, подтянув одно колено к груди, а руку положив на лоно. Волосы, обрамлявшие его, делились на две части, и их с трудом можно было представить в форме треугольника, о котором постоянно пишут в книгах.

Отвечая на ее вопрос, я произнес:

— Да, я думал об этом.

Она никак не отреагировала, только-смотрела на меня, ожидая продолжения. Воспоминания о прошедшей ночи нахлынули на меня. Мы лежали в объятиях друг друга, наблюдали за перемещением звезд, слушали ночные звуки и биение двух сердец. А потом гуляли по лесу, под ногами пищали какие-то зверьки или насекомые. Забравшись в палатку, мы сбросили одежду, свернулись клубком и натянули легкие одеяла.

Стук наших сердец перекликался с криками ночных птиц.

Я медленно погружался в сон, постоянно ощущая присутствие Алике. В сознание вмешивалась отдаленная мысль: «все практически закончилось».

Но я чувствовал ее ягодицы у своих бедер и исходящее от нее тепло. Какое значение имеет будущее?

Оно еще не наступило.

Мне нравилась эта ночь, наполненная полузабытыми мечтами и снами. Пробуждение тоже к числу неприятных нельзя было отнести: Алике повернулась в моих руках и прижалась ближе, бормоча что-то вроде «как приятно проснуться в твоих объятиях, ощутить тебя рядом и понять, что это не сон».

Потом действительность, горькая и суровая, вступила в свои права — она вопрошающе посмотрела на меня своими серьезными глазами:

— Ну, скажи, что ты решил, Ати. Думал ли ты об этом?

Последовала продолжительная пауза. Наконец мне надоело мучить свою подругу:

— Не знаю, смогу ли я чем-нибудь помочь твоим лесным друзьям, Алике. Не знаю, верю ли я в мечту Дэви. Многие пытались осуществить ее, воплотить в жизнь, но сама понимаешь, к чему это привело.

В ее глазах появилось сожаление, сменившее страх: — Но…

Протянув руку, я дотронулся до колена женщины.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе, Алике, тебе и моим старым друзьям, научить вас всему, что знаю и умею. И подумать обо всем остальном. — Трудно произносить такие слова, будучи уверенным в их фальши.

Женщина подалась вперед, и моя рука оказалась на ее бедре, дотронулась до интимного места. Она обняла меня, прижав лицо к моей шее:

— Я знала, что ты приедешь и будешь с нами, Ати, я знала…

Дэви сиял от счастья и от переполнявших его надежд. Стоуншэдоу казалась задумчивой и серьезной, обмениваясь со своим партнером ничего не выражавшим взглядом. Марш был задумчив и молчалив. Вчера за ужином он накачался пивом и, вероятно, сегодня его мучило похмелье.

Все остальные возбужденно переговаривались, смеялись. Предметом их веселья являлся я: «Наемник с нами, научит нас бороться, чтобы снова стать свободными».

Большинство этих людей до Вторжения были малышами, а некоторые и вовсе еще не родились.

Поэтому они не помнят, как раньше жил мир людей, и рассказы стариков о нем для них, словно сказка для малышей.

— Я сделаю все, что смогу, обучу пользоваться имеющимся у вас оружием, основам тактики. Эти знания немного помогут вам выжить, ну хотя бы на первых порах, — заявил я.

Марш впервые серьезно взглянул на меня. Вполне возможно, что он понял, о чем я говорю.

— Я не знаю всего остального и не могу ни в чем быть уверенным, Дэви. Поживем-увидим…

Мейс все так же смотрел в небо, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Может, размышлял по поводу того, выступим ли мы в открытую с таким устаревшим и неэффективным вооружением. Дэви, радуясь, как ребенок, счастливо смеясь, хлопнул меня по плечу. Мне немедленно захотелось стукнуть его. но я передумал — пустая трата времени.

Я построил повстанцев, раздал ружья. Взяв одно у Дэви, проверил магазин и удостоверился, что там нет ничего, кроме обычных пуль. В небе постоянно кружат наблюдатели, и вспышку из ружья класса X они непременно бы засекли. Если кого и поймают с такими игрушками, то всегда можно отговориться — мол, нашел ящик с оружием, которое решил использовать для охоты. Между прочим, эти штуки и предназначались для охоты. За такой проступок виновнику назначат несколько сотен плетей и пожизненное заключение с отбыванием наказания в какой-нибудь каменоломне, может, пару месяцев он потаскает плуг на полях.

Передернув затвор, я прижал ружье к груди и спросил:

— Видите ту птицу? — Никакой реакции не последовало. — Она на верхушке вон той сосны.

Несколько человек посмотрели в нужном направлении.

— Птица сидит на последней ветке, серая, с белыми полосками на крыльях.

— Пересмешник, — вмешался Марш.

Я взглянул на него:

— Ты видишь ее? — Тот кивнул. — Стоуншэдоу? — Она также кивнула.

Дэви спросил:

— Где? — И посмотрел вверх, прикрывая глаза рукой. Я поднял ружье, прицелился и выстрелил, выбив кусок ветки из-под птицы. От неожиданности пересмешник камнем рухнул вниз, но затем, взмахнув крыльями, выпрямился и полетел. Дэви не скрывал восхищения: — Ого!

Я выстрелил снова, почти не целясь, и птица, упав, исчезла за деревьями.

— Когда вы сможете это сделать, то будете имееть полное право записаться в наемники.

Глаза Дэви округлились.

Стоуншэдоу протрусила ко мне, зажав ружье под мышкой, и уселась рядом, все еще глядя на верхушку дерева. Немного подумав, она сказала: — Меня захватили после сражения с наемниками. Шестеро из восьмидесяти одного бойца остались в живых.

— Сражалась когда-нибудь с хруффами?

Кентавр повернулась и глянула мне в лицо:

— Я ведь жива, не так ли?

Хороший ответ, ничего не скажешь.

На нас внезапно обрушилось послеполуденное солнце, согревая наши спины, когда мы наконец подготовились к выполнению задачи.

Я и Марш стояли рядом с человеком в черном боевом скафандре с опущенным лицевым щитом.

На заднем плане виднелись Дэви и Алике, позади них сидели саанаэ; остальные повстанцы расположились кто где, беззаботно держа в руках ружья. Я глянул на свою тень и отправился осматривать человека в военном облачении. На одном его плече виднелся изящный знак Североамериканской армии Обороны в форме двойной звезды с номером соединения и части. Может, эту форму носил армейский рейнджер, однако на ней не наблюдалось следов участия в каком бы то ни было бою. На левом локтевом сочленении имелась небольшая течь, то есть пятнышко влажного силикона, которому там не место.