Дневники голодной акулы

Доктор Трей Фидорус. Я и в самом деле его отыскал. Все, что я был в силах делать, так это смотреть на него.

Доктор вынул ручку изо рта и тоже меня разглядывал.

— Эрик Сандерсон. — В том, как он произнес мое имя, было что-то грубое, что-то такое, от чего меня покоробило. — Что ты здесь делаешь?

— Он ничего не помнит, — сказала Скаут, заводя руку мне за талию, просовывая большой палец под ремень и притягивая меня к себе.

— Не помнит? Совсем не помнит?

— Я нашла его, когда он пытался идти по Текстовому следу с востока на запад, но на деле от этого следа ничего уже не осталось…

— И с чего это ты решила, что я захочу его видеть?

— Куда же ему еще податься?

— Не имею ни малейшего представления.

— Ради бога, Трей. Он вернулся к вам за помощью, ему требуется помощь.

— Ему требуется помощь? И по этой причине ты, Скаут, притащила его сюда?

Безмолвная секунда, жирная и тяжелая, нависла над нами, как паук.

— Здравствуйте, — сказал я, не зная, что говорить, но отчаянно желая что-то сказать, чтобы перебить это настроение, этот спор, которого я не понимал, но в самую сердцевину которого был в то же время вовлечен. — Здравствуйте, здравствуйте. Это я. Я и в самом деле здесь.

Фидорус метнул на меня сердитый взгляд.

— Сомневаюсь, Эрик, — сказал он, — потому что если ты — это действительно ты, то явиться сюда захотел бы в последнюю очередь.

Я заметил, что сделал полшага назад.

— Я не… — выдавил я, чувствуя, что в животе у меня ворочается что-то твердое и тяжелое.

С самого начала я был занят поисками доктора Трея Фидоруса, этой легенды, этого отчасти мифа из моего далекого прошлого, единственного человека в мире, способного мне помочь. Только теперь я понял, что понятия не имел, кем на самом деле был этот человек. Какие отношения существовали между ним и Эриком Сандерсоном Первым. Я взялся за поиски совершенно неподготовленным.

— Я не… — повторил я.

— Но ты пошел на это, не так ли? Ты пошел, и ты сделал, и тебе было совершенно наплевать на…

— Прекратите, Трей, — сказала Скаут, и я снова почувствовал в ней эту силу, эту властность. — Он не помнит, что произошло. Он ничего не помнит. Он все это потерял. У него все забрали. Теперь он уже другой человек. Вы только посмотрите на него.

«Он не помнит, что произошло?» Но ей-то откуда знать, что произошло? Скосив глаза, я на мгновение перехватил взгляд Скаут. Там снова был этот холод пустого пляжа. И что-то еще, какое-то другое чувство, которое я не вполне понимал, что-то спрятанное за маской злости, напрягавшей ее лицевые мускулы. Чем бы оно ни было, она сморгнула это прочь, слегка сжав рукой ремень моих джинсов и одними губами произнеся слово «потом», при этом ни на миг не спуская глаз с доктора.

Старик был на грани того, чтобы взорваться. Его лицо исказилось гневом, пространство вокруг него уже всосало в себя воздух, как море, откатывающееся назад перед волной цунами, но потом все остановилось, он остановился. В самой сердцевине этой скороварки что-то сломалось.

Фидорус стянул с лица свои очки в толстой оправе и тщательно протер их рукавом халата. Теперь, когда его злость улеглась, он устало защемил переносицу большим и указательным пальцами, прежде чем водрузить очки обратно.

— Ладно, — вот все, что он сказал тихим голосом.

— Хорошо, — кивнула Скаут.

Я решил, что мне лучше вообще ничего не говорить.

— Ладно, — снова сказал Фидорус, озираясь вокруг и словно бы впервые замечая, что стоит по пояс в бумаге. — Полагаю, ты потрясен?

Резкость из его тона ушла. Теперь он старался быть вежливым.

— Отчасти, — сказал я, заводя руку себе за спину, обхватывая ладонью пальцы Скаут и пожимая их.

Ее ответное пожатие придало мне сил.

— Вряд ли это самая совершенная из систем хранения документов, — Фидорус начал выбираться из осыпающегося бумажного тороса. От шума Иэн заворочался в своем контейнере. — И все же я придерживаюсь того мнения, что если мне понадобится найти нужную бумагу, то я ее найду. Обычно, однако…

Требовался какой-то ответ. Я приподнял брови, надеясь, что поступаю правильно.

Доктор пробился через бумажные сугробы и теперь отряхивался.

— Обычно, однако, я ее не нахожу.

Я сжал пальцы Скаут.

— Доктор, — сказала Скаут, — можно нам?..

Где-то над нами раздался приглушенный вой сирены.

Фидорус подпрыгнул, широко раскрытыми глазами уставившись в потолок.

Проследив за его взглядом, я оглянулся на Скаут.

— Что это?

— Мальки. — Старик вдруг весь насторожился, как встревоженный кот. — Мальки в системе. Скаут, вы вход в туннель за собой закрыли?

— Я об этом не подумала.

— Сейчас же сезон, они мигрируют. Все туннели должны быть закрыты.

— Что происходит? Господи, это людовициан?

— Нет, — сказала Скаут, — это мальки — мелкие концептуальные рыбешки. Сами по себе они безвредны, но если соберутся здесь в косяк, то могут привлечь внимание и более крупных рыб.

Доктор кивнул.

— И если им когда-нибудь удастся добраться до исследовательского центра… Скаут, мне надо, чтобы ты вернулась и закрыла тот вход, которым вы воспользовались. И проверь заодно туннели Милос и Иос, вдруг они там просачиваются. Эрика я беру с собой.

— Я думаю, что Эрику лучше пойти со мной.

Я кивнул, поворачиваясь к Скаут:

— Я пойду с тобой. Если он где-то там…

— Очень маловероятно. Даже если людовициан где-то поблизости, то она будет в большей безопасности и вернется быстрее, если ты не будешь тащиться следом. Идем, время дорого; если слишком много мальков пробьется в туннели, мы никогда от них не избавимся.

— Он прав, — сказала мне Скаут. — Там я и одна прекрасно управлюсь, а здесь вам надо как следует поддерживать защитные сооружения.

— Защитные сооружения?

— Я все объясню, когда вернусь. — Потом, оборачиваясь к Фидорусу, она сказала: — Доктор. Прежде чем я…

— Хм?

— Мне надо попросить вас не терять времени…

— Думаю, что тебе надо попросить меня о многом, но, Дороти, прошу тебя, мы должны поскорее закрыть эти туннели. А уж о Железном Дровосеке я сам позабочусь.

— Это не смешно.

— О! — Через секунду вид у доктора сделался смущенным. — В самом деле? Меня иногда заносит.

— Перестаньте. Мне надо…

— Скаут, отправляйся в туннель. Пожалуйста.

Сирена продолжала завывать.

Скаут переводила взгляд с него на меня. Я беспомощно вскинул ладони — мол, решать тебе. Она успокоилась — видимо, пришла к какому-то решению. Кивнув доктору, повернулась ко мне.

Внутри у нее опять был холод.

«Ты как?» — беззвучно спросил я.

Она блеснула легкой, сухой улыбкой, потом сунула руку мне в карман и взяла фонарь.

— Здесь с тобой все будет в порядке. Я вернусь быстро.

Я едва успел сказать: «Хорошо», как она отвернулась и стала пробираться сквозь бумаги.

Она ушла, и я ощутил внутри себя глухой удар, как будто поезд подскочил на стыке рельсов.

— Пошли, — Фидорус уже шел к винтовой лестнице. — Нам надо быть в центре управления. — Потом, повернувшись ко мне и увидев, что я поднимаю контейнер с Иэном: — Нет-нет-нет, свои вещи оставь. Возьмешь их позже.

— Это мой кот.

Доктор остановился, повернулся и недоуменно уставился на меня:

— У тебя есть кот?

Винтовая лестница привела нас к уступу, находившемуся прямо под потолком, и уступ этот оказался задней стороной полки высокого и широкого книжного шкафа. Сначала я подумал, что все книги были поставлены на эту полку задом наперед, то есть корешками внутрь, но потом вспомнил, что мы — и комната с бумагами, и словесные туннели, и все вообще — находимся за книжным шкафом, глядя на него сзади. Я старался сохранять равновесие, поднимаясь вслед за Фидорусом, держа в левой руке контейнер с котом, а правую вытянув на манер канатоходца, а Иэн все вертелся и вертелся в своем ящике, по-видимому крайне недовольный тем, как исчезает внизу пол по мере того, как мы поднимаемся. Я его не осуждал, мне и самому было не по себе. Отсутствовавшие в центре полки книги образовывали достаточно широкую брешь, чтобы через нее можно было проползти, что и сделал доктор, неожиданно продемонстрировав удивительную для своего возраста гибкость.