Ураган (сборник)

Говоря, он все время бросал быстрые взгляды на друга. Наконец спросил, словно невзначай:

— К лечению уже приступили?

— Приступим, — медленно произнес профессор.

«…Если будет чем…» — мысленно добавил Евгений Максимович, и ему стало еще холодней, несмотря на двадцать четыре градуса, которые показывал комнатный термометр. В тон Пете, как бы вскользь, заметил:

— По моим сведениям у нас в запасе еще примерно две недели. Ты сможешь уточнить?

— Попытаюсь. Это бы лучше и скорее сделали в институте энтомологии…

— Что имеете в виду вы? — вскинулся Владимир Игнатьевич. — Петя рассказывал, как мухи «заботятся» о кормильцах их деток. Одним словом, о том, чтобы «и стол и дом» в одном лице не погибли прежде, чем перестанут быть необходимы личинкам… А если помните, Т-анемия убивала наших больных не раньше чем через две с половиной — три недели. Причем в одинаковый срок и молодых, и старых, и сильных, и слабых. Откуда такая точность?

— Интересно, — сказал профессор и умолк. Повторил: — Интересно… Помните, все мы еще в институте учили, что паразиты «заботятся» об организме-хозяине? Глисты, к примеру, ни за что не допустят скоропостижной гибели человека, в котором паразитируют. Да, это известно, но кто-то сказал, что «произнесение расхожей истины в нужную минуту умножает ее значимость». Спасибо вам.

— За что? — удивился Петя. Почти так же он удивился, когда узнал, что на основе его материалов и наблюдений была выстроена большая часть кандидатской диссертации Вадима Орлюка.

— За то, что напомнили старую истину и тем умножили ее значение.

VIII

На звук открывшейся двери швейцар резко обернулся, готовый указать нежеланному посетителю на табличку, навещавшую белым по черному, что до конца месяца билеты распроданы. Но его лицо тут же изменило выражение. Оно все словно расплылось в радостной улыбке:

— Ах, Владимир Игнатьевич, бога ради, извините, — не встретил, старый друг отвлек. А вас там уже ждут. Вот и билетик для вас оставили. Пожалуйста. Разрешите портфелик…

Мимо сидящих на стульях вдоль стены счастливчиков — билеты здесь приобретались за две недели, как же — лучшая в городе финская баня! — мимо долготерпеливой очереди — провел к деревянной лестнице. Хотел и выше, но Стень кивком головы поблагодарил и зашагал — через ступеньку — на второй этаж.

Повеяло теплом, запахом воды и мыла, послышались голоса:

— Сюда, Вовчик! Штрафную сегодня заработал! Завидя его, Вадим сразу же начал раздеваться, Тихон предупредительно открывал дверку еще одного шкафчика.

— Давай в темпе, старик. Мы засиделись.

Стень открыл «молнию» на куртке, ловко — одним махом — снял ее, бросил в шкафчик. Достал из портфеля резиновые тапочки, шлепнул их на пол.

— Догоняй! — крикнул Вадим уже из облака пара, вылетевшего из открытой двери душевого отделения.

Через десяток минут, пройдя «чистилище», они уселись рядышком в парилке. Сухой благодатный жар колол иголками, пробиваясь под кожу, добирался до «нутра», разгонял и очищал кровь, изгонял усталость. Вадим глянул на ртутный столбик термометра и начал рассказывать новый анекдот. Тихон хохотал, постанывая от удовольствия.

— А то вот еще такой… — начал Вадим, но внезапно умолк и повернулся к Стеню: — А ты, старик, сегодня не в форме… Что-то стряслось? В клинике? Дома?

Владимир Игнатьевич только теперь почувствовал, что напряжение целого дня начало ослабевать. Подействовала-таки парилка, а еще больше заинтересованный голос друга. Он знал: Вадим Орлюк спрашивает не просто так, любопытства ради. На его помощь можно рассчитывать. Но рассказывать рано. Замысел ворочался где-то в глубинах сознания, медленно обрастая деталями, смутный, расплывчатый, еще чужой, как и тот, вскользь проронивший несколько слов человек. Но Владимир Игнатьевич безошибочно чувствовал своим особым «стеневским» чутьем, что замысел прорастет, как зерно, даст всходы — и это будут уже его всходы. Правда, до этого должно пройти немало времени — он должен оформиться, затем его придется доказывать и отстаивать… И только затем… Спешить бесполезно. Но в том-то и дело, что в данной ситуации спешить придется — и от этой горестной необходимости ему было не по себе. Хотелось перепрыгнуть хоть через одну ступеньку, как он привык это делать на лестницах, а поступать так не следовало — здесь каждая пропущенная ступенька могла оказаться главнейшей…

— Послушай, Вадим, что твоей науке известно о том, как паразиты берегут жертву-донора?

Улыбка оставалась на лице Вадима несколько минут, но по мере того, как он «переваривал» вопрос, она, становясь задумчивой, утрачивала яркость. Он привык к таким неожиданным вопросам друга и соратника по многочисленным научным и околонаучным стычкам.

— Интересная мысль, старик. Факты в энтомологии есть. Но, пожалуй, никто их так не обобщал, как ты сейчас. Если хочешь, через недельку-другую подготовлю тебе выборку…

— Хочу, но завтра, — сказал Стень, глядя в глаза Другу. Брови Вадима поползли вверх. — Так серьезно? — спросил он. Владимир Игнатьевич утвердительно кивнул и, уже поворачиваясь к Тихону, сказал:

— А тебя, Тиша, прошу: подготовьте у вас в лаборатории аппаратуру для очистки и анализа биопрепаратов животного происхождения по таблице. Я тебе завтра передам таблицу — и сразу же приступайте. Поговорка, что промедление смерти подобно, в данной ситуации должна пониматься буквально.

Тихон знал, что Стень словами не бросается. Раз говорит «срочно» значит, по-иному нельзя.

— Баньковский пикничок отменяется, — невесело подытожил он, уже обдумывая план работы на завтра.

— Оставим до лучших времен, — вздохнул Стень.

Холодная вода бассейна остудила горячую кожу. Он заставил себя еще немного расслабиться, но мозг работал напряженно, без передышек, как хорошо отлаженная вычислительная машина, мозг просчитывал сотни вариантов, нащупывая среди них наилучший, выигрышный, учитывая, кому, как и что придется доказывать, при каких обстоятельствах и где надо будет пробивать и утверждаться…

IX

Профессор пришел к Евгению Максимовичу на второй день сразу же после обеда. Хрустя накрахмаленным халатом, придвинул табурет к самой постели, сел.

— Считаю излишним скрывать от вас, коллега, — положение серьезное. Приступать к лечению надо немедленно, а специфических препаратов пока нет. Я выпросил один, только проходит испытания на животных. Зарекомендовал он себя отлично, но очистка его оставляет желать лучшего. Именуется фостимином фосфорсодержащий. Вот его химическая формула, — Владимир Игнатьевич подал Евгению Максимовичу бумажку и очки. — Некоторые побочные эффекты неизбежны, в частности — сужение зрачков. Зато полинэстеразу разрушает. Рискнем?

Он наклонился и заглянул в самые глаза больному. В значении этого взгляда трудно было ошибиться. Евгений Максимович хотел ответить бодро и насмешливо, но получился жалобный шепот:

— А что нам еще остается? От меня требуется расписка?

Профессор встал, освобождая табурет и одновременно жестом фокусника положил на него бумагу и ручку. Помог Евгению Максимовичу приподняться. Увидев, что он тянется за «рабочим календарем», подал его.

Все время, пока Евгений Максимович писал расписку, профессор молча ходил по палате. Замирая расписку, сказал:

— Препарат опробован достаточно. Побочные эффекты пройдут быстро. Я не хотел обнадеживать преждевременно и влиять на решение ваше. Но потерпеть придется.

Евгений Максимович кивнул и спросил: — Пруд на карантине? — Конечно. Дезинфекция идет полным ходом. Хорошо, что ваш друг успел отловить несколько десятков, этих «милых созданий» для коллекции. Еле выпросил у него несколько. — А вам зачем? Владимир Игнатьевич заложил руки за спину, чуть наклонившись вперед.

«Все-таки позер, — подумал Евгений Максимович. — Все ему кажется, что он перед аудиторией, пусть и из одного человека…»

— Разрешите напомнить один небезынтересный факт вам, коллега. В лекциях по энтомологии его приводят часто. Так вот, в американском городе Энтерпрайз есть статуя богини плодородия Цереры, которая в руках держит металлического жучка. Хлопкового долгоносика. Не помните? Обычно студенты удивляются, за что злейшему вредителю такая честь. А на пьедестале есть надпись, что благодарные жители штата Алабамы воздвигли памятник в знак глубокой признательности хлопковому долгоносику. Он, видите ли, поедал их посевы, пока не «доказал предметно», что нельзя сеять на полях один хлопок. Тем самым он заставил фермеров ввести систему севооборота. Тогда-то, кроме хлопчатника, начали они выращивать кукурузу, земляной орех, картофель, различные травы. В результате долгоносик исчез, урожаи стали обильными, фермеры — богатыми.