Агнец в львиной шкуре (СИ)

Он по-солдатски сжал в руках оружие, вытягиваясь во весь рост.

— Ладно, верю, — дружески похлопал я его по плечу, уже собираясь идти спать.

— Послушай, Максим! — остановил меня Хрящ. — Вот тут промеж нас спор вышел… никак не можем разрешить кто прав. Рассуди ты нас, если сможешь.

— Попробую, — улыбнулся я. — А о чем ваш спор?

— Да вот, никак не верится нам, что у вас, на Земле, все люди считают себя братьями, и нет промеж ними вражды и злобы… Неужто, и в правду такое возможно? — Хрящ посмотрел на меня доверчиво и просящее, словно ученик на учителя.

— Сколько живу на свете, — продолжал он, — всегда знал, что каждый человек строит свое счастье в одиночку, своими собственными руками. Другие ему в этом не подмога! Каждый за себя, и все врознь. И отец мой так жил, и дед, и прадед…

Он замолчал, недоуменно пожимая плечами.

— Да, на Земле люди живут по-иному, — помедлив, согласился я. — Трудовое Братство объединило всех в единую семью, вселило в людей веру в необходимость совместного труда, через который достигается благосостояние всего общества, всей планеты. Но произошло это не сразу, не вдруг, а через тяжелый путь борьбы, потерь и находок. Не одно столетие минуло на Земле, прежде чем мы стали такими, какие мы теперь… Вот ты сказал, что каждый человек должен строить свое счастье в одиночку, иными словами, каждый человек — кузнец своего собственного, маленького счастьица? В этом и есть твоя главная ошибка! Счастья нельзя добиться в узком мирке одного или нескольких человек, в мирке своего одинокого «я», в отрыве от всего остального мира. Ни к чему иному, как к черствости и равнодушию это не приведет. Настоящее счастье нужно строить всем вместе, ибо только общими усилиями можно изменить к лучшему мир вокруг. Разве ты сможешь быть счастливым, когда вокруг тебя кто-то страдает, льются чьи-то слезы, кто-то голоден и умирает от болезней и нищеты, кто-то унижен и ввергнут в рабство?.. Неужели ты сможешь веселиться и наслаждаться полнотой жизни, зная, что такое творится вокруг?

Я пристально посмотрел ему в глаза.

— Нет, конечно, — сконфужено потупился Хрящ. — Что я, зверь какой-то что ли?

— Вот тебе и ответ на твой вопрос! Если в обществе правит несправедливость, если только единицы способны вкушать жизнь полной чашей, а тысячи других прозябают в нищете и бесправии, значит, такое общество необходимо исправить, потому что все люди, без исключения, имеют право на счастье! Как этого добиться?.. Не просто. Прежде всего, необходимо еще с детства, с самого младенчества, приучать людей к осознанной необходимости самодисциплины и самопожертвования ради общего блага. Два-три поколения правильно воспитанных детей дадут новые ростки новой жизни, и дело сдвинется с мертвой точки. Процесс пойдет дальше, раскручиваясь, как тугая пружина.

У нас, на Земле, этим занимается мощная сеть воспитательных школ, научных институтов и академий, к решению этой задачи подключены Советы Экономики и Планирования Материальных и Духовных Ресурсов Общества. Сотни тысяч людей — опытнейших учителей и чутких воспитателей — растят будущее поколение Земли. Благодаря неусыпной заботе Трудового Братства наши дети вырастают благодарными, отзывчивыми, честными героями, неустанными тружениками и строителями нового общества, отважными звездопроходцами, несущими свою доброту и заботу на просторы Вселенной. Они готовы защитить любого нуждающегося в безграничном хаосе звезд и галактик… Теперь вы понимаете, какой это грандиозный и кропотливый труд? Но ради всеобщего счастья стоит жертвовать собой, своим личным счастьем и благополучием.

— М-да… — задумчиво протянул Хрящ, после продолжительного молчания. — Нам до такого еще далеко! Да и под силу ли нам такое? — Он вопрошающе посмотрел на меня.

— Под силу! Ты же видишь, я здесь, перед вами! Нужно только начать, сделать первый шаг. Ведь все, что делалось на Гивее до сих пор: и эта революция, и все, кто стоял за ней, кто обманывал народ, суля ему сказочные богатства в одночасье, просто так, ни за что, все это произошло с одной единственной целью — вознести над вашим народом маленькую кучку олигархов, бесталанных и никчемных людей, чем-то обиженных на прежнюю власть. Они сами сделали из себя «великих вождей» и присвоили себе все привилегии прежних диктаторов. Но они не хотят и не могут дать своему народу счастья и процветания, потому что народ нужен им лишь для личной наживы, власти и стяжательства!

— В чем же выход? — взволнованно спросил Стоян, и глаза его загорелись, словно угли растревоженного костра.

— В борьбе! — уверенно ответил я. — Вот почему мы с вами сейчас здесь, с оружием в руках! Мы первыми ступили на правильный путь, и обязаны повести за собой всех остальных. Отступать нам уже нельзя, каких бы жертв и лишений не потребовала от нас эта борьба, потому что только от нас с вами будет зависеть судьба этой планеты! Поверьте мне, если не у ваших детей, то у внуков и правнуков обязательно будет достойная жизнь и светлое безоблачное будущее.

Я вернулся к себе в домик. Здесь было темно и тихо. Иногда, когда далекая луна вырывалась из плена облаков, в воздухе повисали полосы тусклого серого света, проникавшего в окно, ложились на дощатый пол призрачной дорожкой. Прислушавшись, я быстро разделся и лег на топчан рядом с Юли, осторожно нащупав в темноте ее горячее мягкое тело. Сонно замурчав, она повернулась ко мне, уютно устраиваясь на моем плече. Я обнял ее — самое дорогое, что было в моей жизни — чувствуя, как мерно бьется ее сердце там, где гулко и тревожно стучит мое.

Громады облаков плыли по небу, то, сплетаясь сказочными замками и снежными вершинами, то, дробясь и растекаясь зыбкой туманной пеленой, в которой плавился огненно-красный шар гивейского солнца. Гравиплан легко и плавно скользил над равниной, то, взмывая вверх, то, опускаясь ниже в восходящих токах воздуха.

Я сидел за управлением, молча, взирая на пробуждающийся внизу мир, по иронии судьбы так много теперь значивший для меня. Справа и чуть сзади от меня расположился Хо, молчаливо созерцавший неведомые дали восточного горизонта, еще скрытые в сером предутреннем мраке. Сухой жар, сменивший приятную прохладу ночи, почти ощутимо обдувал купол кабины, стекая по каплевидному корпусу аппарата к жерлам хвостовых стабилизаторов. Спустя минуту где-то на севере, еще едва различимо, забрезжили алые всполохи переливавшейся под лучами всходившего солнца воды — это безграничные океанские просторы неторопливо и неуклонно разворачивались перед нашими глазами, стремясь предстать во всей своей красе и величии. Еще немного, и изогнутой подковой белоснежная громада Шаолинсеу всплыла из трепещущего жаркого марева, чернея провалами разрушенных кварталов, словно пустыми глазницами черепа.

Я уменьшил скорость аппарата почти наполовину, выравнивая его и опускаясь на несколько сот метров ниже. Затем взглянул на Хо. Темные угольки его глаз казались непроницаемыми, а плотно сжатые губы, в обрамлении седых усов и бороды, говорили о безмятежном спокойствии и душевной силе. Сейчас он был похож на статуэтку китайского мудреца, вырезанную из твердой желтой кости, какие я видел во множестве на Земле, в Музее Истории Религий и Традиций.

— О чем задумались, Хо? Какие мысли терзают вас в столь ранний час?

Он оторвал взор от далекого горизонта и внимательно посмотрел на меня. Спокойно произнес:

— Мои мысли легки и прозрачны, как утренние облака над океаном… А вот что тревожит тебя? Твоя душа томится сомнениями, и они сгущаются, словно тучи в ясный день, омрачая твои мысли.

— Неужели это так заметно со стороны? — усмехнулся я, пытаясь казаться беззаботным, но это у меня плохо получилось.

— Послушай, Максим! Путь мести никогда не бывает прямым. Он подобен лесу, в котором легко заблудиться и забыть, зачем ты пришел сюда. Подумай, что движет тобой, прежде чем принять решение…

Хо положил сухую ладонь на мою руку и заглянул мне в глаза.

— Нет, это не месть, — покачал я головой. — Я не стал бы идти туда только ради мести, потому что это приведет меня к еще одной трагедии. Подобное уже случалось в моей жизни, и я не хочу повторения старых ошибок! Но я хочу понять имею ли я право вершить правосудие от своего имени?