Жизнь на обочине

Можно ли было это предотвратить? Думаю, нет! Сложившиеся условия жизни и отношения людей, ставших отбросами общества, другого развития событий и не допускали. Да и в обычной жизни разве не так? Ослабевшего, зарвавшегося всегда съедают. Иносказательно или натурально.

А пока у меня всё было хорошо. Работал, копил деньги, платил оброк, носил продукты. Был сыт и счастлив. Так проходили дни. Иногда в редкие минуты отдыха предавался размышлениям.

Интересно устроен человек! За пример брал себя. Беспристрастно смотрел на себя и свою жизнь со стороны.

Жил, работал, имел квартиру, достаток. Отдыхал, гулял, пользовался всеми благами и вдруг всего лишился. Остался один! Без ничего и никого в этом безжалостном мире. Нормально было бы просто прекратить это бессмысленное существование. Так ведь было бы проще и легче! Так нет! Продолжал цепляться за жизнь. Терпел побои, холод, голод, унижения. Ел отбросы, старался жить. Это понятно! Когда так живут животные. Бог не дал им разума. Наверно это и есть благо!

А я человек! Он дал мне разум! И что? Существую. Влачу жалкое существование. Питаюсь объедками. Сплю в подвале. И рад этому существованию! Целый день от зари до поздней ночи тружусь. Что ждёт меня впереди? Болезни? Лишения? Даже подумать страшно! Да и не хочется заглядывать в это безрадостное завтра.

Странно! Но такая не предсказуемость роднит обитателей дна и тех людей, кто живёт сегодня в роскоши. Только Бог ведает, что уготовано кому! Вот и получается, что жизнь это испытание и наказание? Зачем? Почему?

Эти страшные мысли старался гнать от себя. Но они всё равно заполняли голову. Тревожили душу. Ответов на эти вопросы не находил. Или может просто боялся их? Слишком мрачно и безрадостно было то, что подсказывало моё сознание. Старался усердно работать, что бы изгнать эти мысли. Ибо понимал, что под их влиянием мог наложить на себя руки. Как не боялся самой смерти. Мог просто не выдержать. Или мог сойти с ума. Это понимал! Правду говорили. Человек утратил смысл жизни и умирает душой. Даже если тело ещё живёт.

Тогда эти мысли и размышления мне удавалось изгнать. Перебороть. Но они вновь и вновь наседали на меня. Давили и мучили.

Моё одиночество и эти страшные мысли разгонял Митяй. Иногда он звал меня к себе. Мы подолгу разговаривали. Прихлёбывая крепкий чай. В одной из таких бесед и высказал свои мысли ему. Он слушал меня. Не перебивал. И поведал одну историю. Вернее эпизод из своей жизни. Рассказ Митяя запал мне в сознание и душу. Часто он всплывал в памяти. Старался осознать, понять, с чем довелось ему столкнуться. Проще будет рассказать всё так, как изложил мне он. Его словами.

… Криминальный мир тоже не прост. Его жестокие законы не отличаются от законов, по которым живут нищие и бездомные. По существу те и другие отверженные. Отличие только в одном. Криминальный мир сознательно отвергает законы жизни общества и живёт по своим законам и понятиям. А мир выброшенных из общества людей? Он вынужден существовать по необходимости. Жить, руководствуясь основным инстинктом жизни. Выживанием. Поэтому он так уродлив. Ибо этот мир основан на жестокости и праве силы. В нём правит беспредел. Самые низменные инстинкты человека. По праву силы.

Но есть ещё один мир. Мир духовности и у него совсем другие понятия и законы. Митяю пришлось столкнуться с представителем этого мира. Голодного, холодного и тяжёлого мира жизни, но полного сострадания к людям. Это мир доброты и подвижничества. Того чего не хватает в нашей не простой и не лёгкой жизни. Это просто рассуждения или предисловие к рассказу Митяя. А вот дословно и сам рассказ.

… Мне было 25 лет. Не смотря, на такой молодой возраст это была моя четвёртая ходка. Так на нашем языке называется судимость. Родиться мне повезло в 1930. Родителей помню очень смутно. Голод 1933 года лишил меня родителей и определил в детский дом. Нравы, условия жизни, законы выживания способствовали тому, что я сбежал. Попал к беспризорникам. Это и привело меня в криминальный мир. Не утверждаю, что все воспитанники детских домов становятся преступниками или сбегают. Просто так сложилось у меня. А тут ещё и война. Беспризорные ватаги детей помогли моему становлению.

И вот в феврале 1955 уже авторитетный человек в криминальном мире я получил свой четвёртый срок и прибыл на зону. Она находилась в глухой тайге. Суровые условия таёжного лесоповала меня не пугали. Как и все авторитеты криминального мира жил по его законам. Отрицал законы общества осудившего меня. Это значило, что я не работал. Не признавал лагерного начальства и лагерных порядков. При этом жил нормально.

Лагерная администрация с криминальными авторитетами не воевала. Любые попытки прижать их оборачивались не приятностями на зоне. Тогда о бунтах заключённых, голодовках и других протестах особо не говорили. Всё решали тихо. Келейно. Не вынося сор из избы. Но хозяину зоны и некоторым районным, областным чинам все эти неприятности могли стоить места. Вот и научились не задирать авторитетов. Получали взамен спокойствие на зонах. Так и жили рядом два мира. Две реальности. Мир закона страны и власти с миром криминальным.

Сам мир лагерной жизни тоже не был однородным. За оградой из колючей проволоки, вышками с автоматчиками и конвойными с собаками жили разные люди. Политические, давно осуждённые по 58 статье. Уголовники всех мастей. Хозяйственники. Это люди, осуждённые за хозяйственные преступления. Одиночки. Осуждённые по разным статьям. Разношерстный народ. Многие просто попавшие под очередную борьбу власти с чем-то не приемлемым ей. Были и просто люди. Они оказались не в том месте и не в то время. Так в жизни тоже бывает.

Время репрессий, издевательства конвойных начало затихать. Пережило свой пик. В стране наступила оттепель. Политических начали освобождать уже после смерти вождя. Изменялись и отношения между конвойными, лагерной администрацией и заключёнными. Но в семье не бывает без урода. Не стоит думать, что не попадались отдельные люди среди конвойных и лагерной администрации творившие произвол. Нет! Это было тогда. Это есть и сейчас. Наверно, не исчезнет и в будущем. Безграничная власть над жизнью человека очень тяжёлое и суровое испытание. Выдержать его не стать зверем? Трудно. Но речь не об этом.

Прибыл я в зону с очередным этапом. Был встречен ласково и уважительно местным авторитетом. "Малява", это на языке моего мира известие, о моём прибытии и моём месте в епархии криминального мира пришла раньше. Она опередила мой этап.

Державший лагерь Глеб "Астраханский" вор в "законе" был патриархом нашего мира. Человеком уважаемым и известным. Ему было на тот момент 67 лет. В криминальный мир он вошёл ещё до революции и считался самым главным знатоком и толкователей законов. Находиться рядом с ним было престижно для любого авторитета уголовного мира. Сказал ему об этом сразу.

По моему рангу мне сразу же освободили нижнее место на нарах в углу. Рядом с кроватью авторитета. Проведенное рядом с ним время было самым счастливым временем в моей жизни. Освоился быстро. Получил подкормку из "подогрева" присылаемого с воли. И осмотрелся.

Барак как барак. Сырое, полутёмное строение с длинными рядами деревянных нар в три яруса. С "буржуйками" в проходах. Они давали тепло. Свет давали лучины и лампы "летучая мышь" такое чудо на керосине. Условия в таких зонах находящихся в глухих местах были одинаковы. Электричество шло на прожектора и освещение жилого посёлка администрации лагеря и казармы охраны. Его получали от генераторов.

До ближайшего жилья было 300 километров глухой тайги и болот. Зона трудилась на лесоповале. Мороз, снег, дождь, грязь на положенный план валки леса влияния не имели. Плюс обязательное перевыполнение плана вставшими на путь исправления заключёнными. По догмам тех лет тяжёлый труд исправлял всех.

Для тех, кто от этого труда загибался и умирал. Было место за зоной небольшой участок земли. С разрушающимися холмиками брошенных могил. За смерть заключённых лагерное начальство не третировали. Умер и умер! Умирает же народ и на воле? Послушный врач всегда напишет мудреный диагноз смерти на латинском языке. Всё равно читать будут только при проверке. И совсем не важно, что умерший от воспаления лёгких, сердечной недостаточности или другой болезни был раздавлен упавшим деревом. А то и имел на теле следы побоев от сапог и прикладов конвоиров или ножевые раны, или след от "заточки". Главное было то, что указанно в отчётности. Такова лагерная жизнь. Её законы и правила. Вот такие прелести жизни на зонах не исправляли, а озлобляли, ожесточали человека. Делали его зверем.