Двойная звезда [Двойник; Дублер; Звездный двойник; Мастер перевоплощений]

– Способны! – он наклонился ко мне и настойчиво произнес: – Мы уже обсудили все за и против, и мы не хуже вас представляем все опасности. Но ведь у вас будет возможность врасти в этот образ. Для начала – две недели в космосе – хоть месяц, если потребуется! И все это время вы будете учиться – его журналы, детские дневники, записные книжки; вы просто пропитаетесь им насквозь. А мы поможем вам.

Я молчал. Он продолжал:

– Послушайте, шеф, теперь вы знаете, что крупный политический деятель – это не один человек – это коллектив, сплоченный общими целями и убеждениями. Наша команда потеряла капитана. Но ведь команда-то вся в сборе. И теперь нам нужен другой капитан.

Кэнек стоял на балконе. Я не заметил, когда он вернулся. Я обратился к нему:

– Вы тоже так считаете?

– Да.

– Вы должны согласиться, – добавил Родж.

– Я бы не стал утверждать это так категорично, – медленно произнес Кэнек. – Я думаю, что вы сами решите. Но я не собираюсь быть вашей совестью. Я верю в свободу воли, каким бы фривольным не казалось подобное утверждение в устах медика. – Он повернулся к Клифтону. – Лучше нам сейчас оставить его одного, Родж. Теперь ему все известно. Дальше решать предстоит ему самому.

Но хотя они вышли, один я не остался. Появился Дэк. К моему облегчению, он не стал называть меня «шеф».

– Хелло, Дэк!

– Привет. – Он немного помолчал, куря и глядя на звезды. Затем повернулся ко мне. – Старина, мы с вами на пару прошли кое через что. Теперь я знаю, что вы из себя представляете, и всегда с радостью помогу вам с помощью оружия, денег или кулаков в любое время и даже не спрошу, зачем вам понадобилась моя помощь. Если вы решили уйти, я не скажу вам ни слова и ничего плохого о вас не подумаю. Вы сделали все, что было в ваших силах.

– Спасибо, Дэк.

– Еще одно слово и я исчезаю. Вы должны понять только одно: если вы уйдете, значит тот грязный негодяй, который всадил ему эту дрянь – победил. Победил, несмотря ни на что.

Он вышел.

Я почувствовал, что меня раздирают самые противоречивые чувства – и я дал волю жалости к самому себе. Я имел полное право жить своей собственной жизнью. Сейчас я находился в расцвете сил, мне еще только предстояли мои величайшие профессиональные триумфы. И нельзя же было ожидать от меня, что я добровольно соглашусь заживо похоронить себя на годы безвестности – а за это время публика забудет меня; продюсеры и агенты забудут меня и скорее всего будут уверены, что я давно мертв. Это было нечестно! Это было слишком!

В конце концов я немного успокоился и на некоторое время перестал думать обо всем этом. В небе все также висела огромная и прекрасная Мать-Земля, как всегда неизменная и величественная. Интересно, какими же должны быть торжества по поводу выборов там? Нашел я в небе и Марс, и Юпитер, и Венеру. Ганимеда, конечно, видно не было, равно как и одинокой земной колонии на далеком Плутоне.

Бонфорт называл их «мирами надежды».

Но он был мертв. Они лишили его священного права на жизнь. Его не стало.

И на меня собирались возложить тяжелое бремя его возрождения, хотели с моей помощью вновь заставить его жить.

Способен ли я на такое? Смогу ли я стать таким же как он? Чего бы хотел от меня он сам? Что бы делал он сам, окажись на моем месте? Не раз во время кампании я задавал себе этот вопрос – а что бы сделал на моем месте Бонфорт?

Почувствовав движение позади меня, я обернулся и увидел Пенни. Я посмотрел на нее и сказал:

– Это они послали вас ко мне? Наверное, они решили, что вы сможете уговорить меня?

– Нет.

Больше она ничего не сказала, да кажется и не ждала ответа от меня.

Друг на друга мы не смотрели. Молчание затянулось. Наконец я произнес:

– Пенни, а если я попробую – вы поможете мне?

Она порывисто обернулась ко мне.

– Да, конечно же да, шеф! Я с радостью буду помогать вам!

– Ну что ж, тогда я попытаюсь, – неуклюже сказал я.

Все это я написал двадцать пять лет тому назад, чтобы немного привести в порядок свои расстроенные чувства. Я честно пытался писать правду и ни в коем случае не преувеличивать своей роли в описанных событиях, так как эти записи предназначались только для меня самого, да еще моего врача, доктора Кэнека. Конечно, странно сейчас, через четверть века, перечитывать эти глуповатые и немного напыщенные строки, теперь я уже с трудом осознаю, что когда-то я в самом деле был им. Моя жена, Пенелопа, утверждает, что помнит его даже лучше, чем я – и что никого, кроме него, она никогда не любили. Так что время меняет нас.

Я обнаружил, что «помню» ранний период жизни Бонфорта лучше, чем свою подлинную жизнь в качестве этой более чем патетичной персоны, Лоуренса Смайта, или как он любил величать себя – Великого Лоренцо. Не сводит ли это меня с ума? Даже если это так, то это просто необходимая для меня толика безумия, потому что для того, чтобы дать возможность жить Бонфорту, нужно полностью подавить актера.

Безумен я или нет, я точно не знаю, что когда-то он существовал и что я был им. Как актер, он так и не добился успеха – мне даже кажется, что иногда его охватывало самое настоящее безумие. И последний выход вполне отвечал его характеру: у меня до сих пор хранится пожелтевшая вырезка из газеты, в которой говорится, что его нашли «мертвым» в комнате одного из отелей в Джерси. Причина смерти – чересчур большая доза снотворного – возможно принятая им в результате утраты последних надежд, так как его агент заявил, что несчастный не имел никаких предложений вот уже на протяжении нескольких месяцев. Лично я считаю, что им не следовало писать о том, что он остался без работы – не говоря уже о том, что это было еще и недобро как-то, что ли… По чистой случайности дата заметки доказывает, что ни в Новой Батавии, ни где-либо еще он во время избирательной кампании …15 года быть не мог. Наверное, мне лучше сжечь ее.

Хотя сейчас в живых уже не осталось почти никого из тех, кто знал правду – только Дэк и Пенелопа – да еще люди, которые убили плоть Бонфорта.

С тех пор я три раза становился Верховным Министром и нынешний срок скорее всего последний для меня. Первый раз меня свалили после того, как мы все-таки протащили неземлян – венерианцев, марсиан и обитателей Внешнего Юпитера в Великую Ассамблею. Но внеземляне входят в нее и до сих пор, а я вновь был избран. Люди не могут переварить сразу много реформ, время от времени им нужен отдых. На самом деле люди не любят реформ, не любят никаких изменений – да и ксенофобия имеет очень глубокие корни. Но мы усовершенствуемся, иначе и быть не может – если мы хотим выйти к звездам.

Снова и снова я спрашивал себя: «Как бы поступил Бонфорт?». Я не уверен, что мои ответы всегда были правильными (хотя я уверен, что я самый крупный специалист в Системе по Бонфорту), но исполняя его роль, я всегда старался ей соответствовать. Давным-давно кто-то – Вольтер – в общем кто-то сказал: «Если бы Сатана когда-нибудь занял бы место Бога, он наверняка счел бы необходимыми и атрибуты божественности».

Я никогда не испытывал сожалений по поводу утраченной профессии. В определенном смысле я не оставлял ее. Виллем был прав. Аплодисменты могут быть и не хлопаньем в ладоши, а хорошее представление всегда и так заметно. Я постарался, как мне кажется, создать идеальное произведение искусства. Может быть это мне и не совсем удалось – но мой отец, я уверен, оценил бы это как «хорошее представление».

Нет, я ни о чем не жалею, даже хотя прежде я был счастливее – по крайней мере спал я крепче. Но есть какое-то огромное удовлетворение в том, чтобы посвятить свою жизнь на благо восьми миллиардов людей.

Может быть, конечно, их жизни и не имеют космического значения, но у них есть чувства. Они могут страдать.