Двойная звезда [Двойник; Дублер; Звездный двойник; Мастер перевоплощений]

– Он надеется, что как только кровоизлияние в мозгу рассосется, все болезненные явления исчезнут. Но ему все же придется напрягаться поменьше, чем раньше. Но, понимаете, шеф, в настоящее время он действительно болен. Так что остаток кампании нам придется провести, рассчитывая только на собственные силы.

Я испытал такое же чувство утраты, как и тогда, когда умер мой отец.

Я никогда не видел Бонфорта и никогда не получал от него ничего, кроме нескольких исправлений в тексте речи. Но за это время я привязался к нему. Ведь именно то, что он находился в двух шагах от меня за запертой дверью и сделало возможным то, чего я достиг. Я сделал глубокий вдох, выдохнул и сказал:

– О'кей, Родж. Постараемся.

– Да, шеф. – Он встал. – Что же, нам пора на собрание. А как насчет этого? – он указал на список.

– О! – я постарался пораскинуть мозгами. А может быть, Бонфорт и не был против того, чтобы Биллу предоставили право называться «достопочтенным» просто ради того, чтобы он был счастлив. Бонфорт никогда не бывал мелочен по части таких вещей. В одном из своих трудов по политике он писал: «Я не могу назвать себя высокоинтеллектуальным человеком. Если я и обладаю каким-либо талантом, то это талант находить способных людей и давать им возможность проявить себя».

– Сколько лет Билли состоял при нем? – внезапно спросил я.

– Около четырех лет. Может быть чуть больше.

Значит Бонфорт был доволен его работой.

– Но ведь за это время уже прошли одни всеобщие выборы? Почему же еще тогда его не сделали членом парламента?

– Не знаю. Просто этот вопрос как-то не поднимался.

– А когда Пенни стала членом парламента?

– Три года назад. На дополнительных выборах.

– Вот вам и ответ, Родж.

– Не понимаю.

– Бонфорт мог бы сделать Билла членом Великой Ассамблеи в любое время. Но предпочел этого не делать. Так что внесите вместо него кого-нибудь другого. А в дальнейшем, если мистер Бонфорт пожелает, он может устроить специально для Билла еще одни дополнительные выборы – конечно, после выздоровления.

Выражение лица Клифтона оставалось прежним. Он просто взял список и сказал:

– Хорошо, шеф.

Вечером того же дня Билл ушел от нас. Скорее всего Родж сообщил ему, что номер не прошел. Но когда Родж сообщил мне об уходе Билла, мне чуть не стало худо, когда я осознал, что своим упрямством возможно поставил нас всех под удар. Так я ему и сказал. Он покачал головой, не соглашаясь со мной.

– Но ведь ему все известно! Ведь с самого начала это был его план. А сами подумайте, какой воз грязи он может притащить за собой в лагерь Партии Человечества.

– Не думайте об этом, шеф. Билл, может быть и вошь – иначе я не могу назвать человека, который бросает все в самый разгар кампании. Ведь даже вы так не поступили. Но он и не крыса. В его профессии не принято выдавать секреты фирмы, даже если поссорились навсегда.

– Надеюсь, что вы правы.

– Сами увидите. Не беспокойтесь. Продолжайте работать спокойно.

Прошло несколько дней. Я пришел к выводу, что Родж знал Билла лучше, чем я. Никаких известий о нем не было, равно как и от него, и кампания шла полным ходом, как обычно становясь все напряженнее и напряженнее. Не было даже никаких намеков на то, что наша афера разоблачена. Я почувствовал себя лучше и с жаром принялся составлять речи – стараясь выложиться в них полностью. Иногда мне в этом помогал Родж, а иногда он просто одобрял написанное мною. Мистер Бонфорт снова неуклонно поправлялся, но Кэнек предписал ему полный покой.

Роджу пришлось отправиться на Землю – бывают такие дыры в заборе, которые нельзя залатать с помощью дистанционного управления. Голоса постепенно набирались, поэтому надобность в речах постепенно уменьшалась. Но все же приходилось выступать с речами на пресс-конференциях. Я занимался этим при помощи Дэка и Пенни – само собой, теперь мне было гораздо легче: на большинство вопросов я мог отвечать, не задумываясь.

В тот день, когда ожидалось возвращение Роджа, проводилась обычная еженедельная пресс-конференция. Хоть я и надеялся, что он вернется до ее начала, но мог вполне сам провести ее, без посторонней помощи.

Пенни первой вошла в зал, неся с собой необходимые материалы. Вдруг я услышал, как она чуть слышно вскрикнула.

И тогда я увидел, что за дальним концом длинного стола восседает Билл.

Я, как обычно, окинул взглядом собравшихся и сказал:

– Доброе утро, джентльмены.

– Доброе утро, господин министр, – ответило мне большинство из них.

Я добавил:

– Доброе утро, Билл. А я и не знал, что вы сегодня будете здесь. Кого вы представляете?

Наступила тишина. Все уже знали, что Билл ушел от нас – или был уволен. Он улыбнулся мне и ответил:

– Доброе утро, мистер Бонфорт. Я представляю Синдикат Крейна.

И тут я почувствовал, что надвигается что-то плохое. Стараясь не доставить удовольствия ему заметить, что я заподозрил неладное, я спокойно заметил:

– Прекрасное место. Надеюсь, что они платят вам достаточно? А теперь перейдем к делу. Сначала – вопросы в письменном виде. Они уже у вас, Пенни?

Я быстро покончил с письменными вопросами, давая на них ответы, которые у меня было время обдумать, затем я снова сел и сказал:

– У нас еще осталось немного времени, джентльмены. У кого еще есть вопросы?

Было задано еще несколько вопросов. Только однажды я был вынужден ответить: «Комментариев не последует» – такой честный ответ Бонфорт всегда предпочитал уклончивому. После этого я взглянул на часы и сказал:

– Пожалуй, на сегодня все, джентльмены, – и стал вставать.

– Смайт! – крикнул Билл.

Я выпрямился, даже не взглянув в его сторону.

– Я к вам обращаюсь, господин обманщик Бонфорт-Смайт! – злобно продолжал он, еще больше повышая голос.

На сей раз я взглянул на него с удивлением, которое на мой взгляд приличествовало важной политической фигуре, которую оскорбили при неподобающих обстоятельствах. Билл указывал на меня пальцем, лицо его побагровело.

– Ты самозванец! Ты дешевый актеришко! Ты обманщик!

Корреспондент лондонской «Таймс», который сидел справа от меня, тихо спросил:

– Может быть вызвать охрану, сэр?

– Не нужно, – ответил я. – По-моему, он безобиден.

Билл рассмеялся.

– Так значит я безобиден, а? Сейчас посмотрим. – Нет, я лучше все-таки вызову их, – настаивал корреспондент «Таймс».

– Не нужно, – резко ответил я. – Ну, довольно, Билл. Лучше тебе уйти по хорошему.

– Конечно. Только этого ты и ждешь!

И он принялся торопливо выкладывать всю историю. Правда он ни словом не обмолвился о похищении, не отметил какую роль он сам играл во всей этой афере, но зато дал понять, что ушел от нас отчасти из-за того, что не хотел быть замешанным ни в чем подобном. Имперсонацию он привязал к болезни Бонфорта – сильно упирая на то, что мы же его и опоили чем-то.

Я терпеливо слушал. Сначала большинство репортеров просто слушали, храня на лицах выражение людей, оказавшихся свидетелями чужой семейной ссоры. Затем потихоньку кое-кто из них начал что-то записывать. Некоторые диктовали что-то на диктофоны.

Когда он кончил, я спросил:

– Это все, Билл?

– Кажется этого вполне достаточно.

– Даже более, чем достаточно. Мне очень жаль, Билл. Все, джентльмены.

Мне пора возвращаться к работе.

– Один момент, господин министр! – крикнул кто-то. – Собираетесь ли вы давать опровержение? – Еще кто-то добавил: – Будете ли вы подавать в суд за клевету?

Сначала я ответил на последний вопрос.

– Нет, в суд я подавать не буду. Нельзя же подавать в суд на душевнобольного.

– Это я-то душевнобольной? – заорал Билл.

– Успокойся, Билл. Что же касается опровержения, то я не думаю, что его стоит публиковать. Я заметил, что некоторые из вас делали заметки. Так как вряд ли кто-либо из ваших редакторов решится опубликовать подобный бред, но если бы это оказалось и не так, то мое опровержение только придало бы всему этому совершенно анекдотическому событию особую пикантность. Вам никогда не приходилось слышать историю об одном профессоре, который сорок лет угробил на то, чтобы доказать, что «Одиссея» была написана Гомером – но не тем, а другим греком по имени Гомер? Послышался вежливый смех. Я тоже улыбнулся и снова повернулся, чтобы уйти. Билл вскочил со своего места и, подбежав ко мне, схватил меня за руку.