Потаенные ландшафты разума
Потаенные ландшафты разума читать книгу онлайн
Погружение в глубины собственного подсознания доступно немногим. Среди избранных, наделенных недюжинной фантазией, силой воли и способностью к концентрации мысли и, как его зовут друзья "Маэстро". Но путь к совершенству сложен и таит в себе смертельные опасности...
В оформлении обложки использована работа художника Маурица Корнелиса Эшера "Автопортрет" 1943 г.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Отвлекшись на секунду от своих мыслей Марина с тревогой посмотрела на Маэстро: "Как он?", но дыхание его было ровным, лицо по-прежнему безучастным. Сама Марина никогда не видела, как на теле у трассера в считанные секунды образуются кровоточащие раны, язвы с тошнотворным запахом, но она неоднократно слышала об этом, да и посажена она для этого - позвать на помощь, перевязать, не дать истечь кровью. Эта мысль настолько въелась в ее сознание, что глаза уже сами быстро пробегали по угадываемому контуру тела, рука сама тянулась к его запястью - пульс, слух улавливал короткое поверхностное дыхание. Мать на ее месте не была бы столь чутка, ведь мать не знала страха перед внезапными трассер-эксцессами.
Эхо успокоено откинулась на спинку стула. Надо бы выключить надоевший свет, но она оцепенела от усталости так, что невозможно пошевелить даже ресницами. Сопение одного из больных кажется таким родным, как будто он по меньшей мере ее брат. Марина не замечает, как из разжавшихся пальцев выскальзывает и падает на пол книга, раскрывшись на странице, где Робинзон обнимает смуглокожего Пятницу.
Проходит час, другой, Марина все спит. Она не видит, как медленно розовеют щеки Маэстро, дыхание становится глубоким, он чуть шевелится, еще во власти дремоты, но и она спадает. Маэстро открывает глаза, смотрит удивленно на спящую, на обшарпанные больничные стены, поднимает безвольно висящую руку с часами. "Четыре часа двадцать минут, - беззвучно шевеля губами читает он, - двадцать первого пятого месяца".
Хочется пить, но под рукой нет одежды, впрочем... Маэстро беззвучно выскальзывает из-под одеяла, косясь на спящую, и, подкравшись к койке соседа, снимает со стула его больничную пижаму. Линолеум в коридоре холодный и бодрящий, мигающий свет пыльных ламп тускл, и не раздражает глаза. "Где же туалет?" Туалет оказывается в конце коридора и Маэстро, обрадовавшись всемогуществу стандарта, трижды шепотом кричит ему "Ура!". На обратном пути он представляет себя лазутчиком и, следуя роли, войдя в палату, приближается к Эхо и уже нависнув над ней, останавливается, представив вдруг ее истошный крик, ну и все прочее с падением лампы и руганью разбуженных соседей. Тогда он раздевается, и, юркнув под одеяло, снова бережно берет ее за нежную ручку с часиками и тихонько дергает.
- А? - говорит Эхо, протирая глаза.
Он быстро прячет свою руку под одеяло, притворившись спящим. Марина сонно поднимает книгу, выключает свет и идет к окну, вдохнуть свежего воздуха, едва дойдя до него, она вспоминает о своих обязанностях, возвращается к Маэстро и, вздрогнув, замечает происшедшие перемены.
- Можно я тебя обниму? - спрашивает Маэстро.
Она поводит плечами: "Мне все равно" и тогда он обхватывает ее за талию и приближает к себе.
- Представляешь, пройдет лет этак тридцать, - начинает он патетическим шепотом, - и мы с тобой как-нибудь соберемся вместе и вспомним эту ночь, - его голос звучит мягко, почти вкрадчиво, или ей это кажется, но так или иначе, все равно вот он - живой и невредимый, а значит конец их дежурствам, значит можно снова спать ночью, как все нормальные люди...
- ...тогда, разумеется, т-дао будут преподавать в институтах и ореол таинственности будет давно рассеян. В книжных магазинах будут пылиться солидные монографии на тему, скажем, "Стаффаж. Его значение в т-дао и приемы разработки" того же Элефанта или Монаха, а нас с тобой, как ветеранов, будут приглашать на разные открытия, симпозиумы и вообще на крупные политические события и показывать, как доисторические редкости. "Посмотрите, вот сидят Маэстро и Эхо, те, кто начинал в эпоху Элефанта, они были даже знакомы с легендарным Факиром". Может быть нам припишут и знакомство с самим Экс-Со-Катом, как знать...
Маэстро говорит мечтательно-приподнято и вместе с тем убежденно, не замечая, что пристроившись к его плечу, Эхо давно уже спит, пошмыгивая носом, он говорит еще и еще, жестикулируя свободной рукой, а за окном уже светает...
Марине же снится бестолковый сон, то кальмары, ползающие по празднично накрытому столу, то свое собственное лицо, повзрослевшее, с морщинками и пятнышками, которые она старательно замазывает крем-пудрой, то вдруг перебегающая дорогу черная кошка. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее она съезжает головой с Маэстрова плеча, чуть не падает и, едва-едва удержав равновесие, просыпается.
Уже наступило утро, и солнце золотит окна дома напротив. Бесполезно светит настольная лампа. На полу лежит упавшая книга, где на раскрытой странице братски обнимаются Робинзон и Пятница.
Марина растерянно обводит взглядом больничную палату, и до нее потихоньку доходит, что это был лишь сон...
Многократное отражение солнца пылает в зеркалах стекол дома напротив, за окном птичье сборище выводит жизнерадостные трели, но распростертый на койке мертвенно-бледный Маэстро ничего не видит и не слышит.
Эхо содрогнулась от ужаса и торопливо схватила сумочку. Руки предательски дрожат, пальцы никак не сгибаются, точно чужие. "Ворона, ворона, проклятая ворона", - повторяет без конца Эхо, и на ее глаза наворачиваются бесполезные слезы. Они мешают ей найти шприц и ампулы, но все же, как-то совладав с вещами, Эхо делает укол.
А на пододеяльнике, у правого бока Маэстро, все расплывается красное кровавое пятно.
Глава XVII
Волки приходили часто. Они сидели и смотрели на меня, задрав головы. Выли. И от их воя что-то шевелилось в моей душе. Когда же их не было, то я переворачивался на спину и пустым взором смотрел вверх, туда, где сплетались тяжелые ветви мощного дуба, закрывая от меня небо.
Время больше не существовало для меня. Был только день и была ночь, был дождь, поивший меня, и был ветер, ласкавший меня своим теплым дыханием. Был дуб, в тени которого стоял настил - грубо сработанное сооружение из трех кольев и сплетенных меж собой кожаных ремней, на котором я лежал. И были волки.
Раз они затеяли возню, и это меня удивило. Нет, мыслей по-прежнему не было, лишь удивление и недоумение. Иногда прилетали птицы, садились возле и смотрели, склонив голову набок и заглядывая на меня то одним, то другим глазом, будто спрашивая: "Ты чего здесь?"
Я давно забыл вкус еды, да и помнил ли я его, будет вернее спросить. Дождь поил меня, когда его долго не бывало, жажда мучила меня, и тогда я метался в бреду, но он не заставлял ждать себя подолгу, и тогда, напившись его струями, я вновь успокаивался. И еще мне стали досаждать волки. Они все чаще скулили и теперь даже прыгали, пытаясь достать мою кожаную плетенку, ударялись о врытые в землю столбы, сотрясая мое ложе, и тогда мне хотелось взять нож и перерезать им глотки, всем по одному.