Поместья Корифона. Серый принц

Со встречным возражением выступила Аделис Лам, тощая нервозная дама с костлявым лицом и бегающими глазами. Она говорила возбужденно и настойчиво, подчеркивая слова тычками указательного пальца в воздух: «Нельзя забывать о происхождении права собственности и законности наследования. Домине Йорис употребил выражения «доктринерские допущения» и «абстрактные понятия» в уничижительном смысле. Должна заметить, что любое право, любые этические нормы, любая нравственность основаны на доктринах и абстрактных принципах, служащих эталонами для оценки конкретных ситуаций. Применяя чисто прагматический подход, мы остаемся без морального компаса и лишаемся устоев цивилизации; этика, выгодная власть имущим, навязывается насильно и становится средством порабощения. Поэтому в своих указах Дума руководствуется не столько сиюминутными практическими потребностями, сколько фундаментальными теоретическими представлениями. Одно из таких фундаментальных представлений заключается в том, что приобретенное силой или обманом, похищенное или незаконно конфискованное право собственности никогда не вступает в силу, независимо от того, сколько времени прошло после захвата собственности, будь то две минуты или двести лет. Правонарушение остается правонарушением, и нанесенный правонарушителем ущерб должен быть возмещен его потомками и наследниками потомкам и наследникам потерпевшей стороны. Опять же, вы пренебрежительно отозвались о раскрепостителях. Я же, напротив, считаю, что раскрепостители заслуживают высочайшей похвалы за идеализм и энергию, позволившие им побудить нашу порой медлительную Думу к решительным мерам».

«Ваши замечания звучали бы убедительнее, — холодно вставил Джерд Джемаз, — если бы вы не были лицемерами, на каждом шагу попирающими...»

«Лицемерами? — вспылила Аделис Лам. — Домине Джемаз, меня поражает ваша неспособность выбирать выражения!»

Эррис Замматцен с укоризной произнес: «Я надеялся, что наше совещание обойдется без личных выпадов, угроз и оскорблений. Мне очень жаль, что домине Джемаз позволяет себе невоздержанность».

«Пусть обзывают нас, пусть оскорбляют! — воскликнула разгневанная Аделис Лам. — Наша совесть чиста, а именно этого они не могут сказать о себе!»

Джемаз спокойно выслушал ее, после чего продолжил: «Мое замечание — не личный выпад, а констатация факта, причем наглядно доказуемого факта. Вы издаете законы, карающие наши воображаемые преступления, а тем временем допускаете на территории Сцинтарре и всего Вольного Алуана правонарушение, запрещенное на всех обитаемых планетах Ойкумены: рабство. Подозреваю, что по меньшей мере некоторые из присутствующих делегатов Думы — рабовладельцы».

Замматцен поджал губы: «Надо полагать, вы имеете в виду эрджинов. Вопрос о правах эрджинов еще не решен».

«Эрджины не относятся к числу разумных существ! — заявила Аделис Лам. — Их способности не соответствуют ни юридическому, ни какому-либо иному определению «разума». Смышленые звери, не более того».

«Мы можем продемонстрировать обратное, устранив любые сомнения, — возразил Джемаз. — Прежде чем обвинять нас в абстрактных преступлениях, вам самим следовало бы не смотреть сквозь пальцы на заведомые правонарушения, совершаемые повсеместно и ежеминутно».

В голосе Замматцена появилась тревожная нотка: «Ваши аргументы достаточно убедительны, но их невозможно назвать неопровержимыми, если вы не предъявите фактические доказательства. А в вашей способности предъявить такие доказательства я сомневаюсь».

Аделис Лам протестовала: «Мы уклоняемся от обсуждаемого вопроса! Положение эрджинов не имеет никакого отношения к наследованию прав собственности в Алуане».

«У нас достаточно времени, — задумчиво сказал Замматцен. — Я был бы не прочь окончательно выяснить вопрос об эрджинах».

Известный сварливостью нотабль Таддиос Тарр пробурчал: «Если эрджины разумны, вся хваленая непредвзятость Думы не стоит ломаного гроша!»

Джерд Джемаз поднялся на ноги: «Думаю, мы сможем вас удивить».

Эррис Замматцен осторожно спросил: «Каким образом?»

«Продемонстрируем одну «забавную шутку», по выражению покойного Ютера Мэддока. Но вы смеяться не будете, за это я ручаюсь».

Шайна и Эльво Глиссам слушали дебаты, сидя в стороне, у стены парадной столовой. «Никак не возьму в толк: что тут смешного? — пробормотала Шайна и повернулась к Глиссаму. — Вы догадываетесь, о какой такой «шутке» писал отец?»

«Не имею ни малейшего представления», — покачал головой Глиссам.

Нотабли сели в серебристо-черный лимузин «Эллюкс». Джерд Джемаз взялся за штурвал, и экипаж поднялся в воздух в сопровождении десяти хорошо вооруженных аэромобилей. Джемаз взял курс на северо-запад, над самым впечатляющим районом Рассветного поместья — землей величественных видов и далеких перспектив.

Вдали появилась гигантская ступень эскарпа — за ним начиналась Пальга. Угрожающе вырастали пики Вольводеса, ландшафт становился пустынным, иссеченным руслами-каньонами. На дне широкого каньона блестела медлительная река, Меллорус. Джемаз изменил направление полета и спустился в речную долину, держась лишь в нескольких сотнях метров над водой.

Стены каньона становились все круче и выше, заслоняя небо. Через несколько минут лимузин пролетел над знакомыми Джемазу искусственно орошаемыми огородами и фруктовыми садами. Движение «Эллюкса» замедлилось — теперь они парили, едва перемещаясь вверх по течению реки, уже превратившейся в резвый горный ручей. Джерд Джемаз обернулся к нотаблям: «То, что я собираюсь вам показать, видели очень немногие. До сих пор очевидцами были главным образом ветроходы, потому что неподалеку находится лагерь, где разводят, дрессируют и готовят к экспорту эрджинов. Нельзя сказать, что предстоящая демонстрация не сопряжена с опасностью, но когда мы закончим, вы согласитесь, что у меня были достаточные основания для того, чтобы подвергнуть вас такому риску. В любом случае, огневая мощь десяти машин достаточна для отражения большинства нападений, а бронированный корпус «Эллюкса» защитит вас от пуль, выпущенных из длинноствольных ружей, популярных в Пальге».

«Надеюсь, — отозвался Джулиас Метейр, — что вы намерены показать нам нечто более убедительное, нежели парад эрджинов, обученных надевать штаны и маршировать в ногу».

Аделис Лам не скрывала неприязни: «Мне не следовало принимать участие в этой затее. С моей стороны было бы глупо погибнуть или даже получить пулевое ранение ради удовлетворения ваших беспочвенных фантазий».

Джерд Джемаз ничего не ответил. Он опустил черный лимузин на площадку перед святилищем из розового кварца с золотой филигранью. Двери открылись, трап опустился: нотабли вышли на розовые мраморные плиты.

«Что это?» — тихо спросил потрясенный Джулиас Метейр.

«По-видимому, храм или исторический монумент, возведенный задолго до появления первых людей на Корифоне. Барельефы отражают хронику развития цивилизации эрджинов».

«Цивилизации?» — отозвалась Аделис Лам.

«Убедитесь сами. Здесь изображены эрджины, управляющие, судя по всему, космическими кораблями. Большое внимание уделяется битвам с морфотами, также пользующимися оружием и другими принадлежностями, свидетельствующими о высоком уровне развития технологии. Таким образом, в свое время у морфотов тоже была своего рода цивилизация. Наконец, некоторые панно посвящены войне эрджинов с людьми».

Эррис Замматцен выступил вперед, чтобы изучить семиярусный фасад. Другие последовали за ним, разглядывая резные шедевры и с изумлением обмениваясь тихими фразами. Один за другим конвойные летательные аппараты опустились в каньон и приземлились. Их пилоты и пассажиры тоже вышли полюбоваться диковинным зрелищем.

Замматцен обратился к Джемазу: «Это и есть «забавная шутка», обещанная Ютером Мэддоком?»

«Надо полагать».

«Что в ней забавного?»

«Невероятная, превосходящая всякое разумение способность рода человеческого предаваться самообману».

«У большинства людей разочарование в себе вызывает сожаление и стыд, а не служит предметом насмешек, — сухо обронил Замматцен. — У покойного Мэддока было извращенное чувство юмора».