На крыльях удачи

- И это тоже жалко, Фу Джордж, - буркнула она. - Ужасно жалко.

Майджстраль, облаченный в костюм-невидимку, катил по коридору тележку с постельными принадлежностями, а информационная сфера, запущенная Дрекслером, летела за ним по пятам. Дрекслер понимал, что костюм-невидимка Майджстраля оборудован детекторами, которые могли засечь сферу, поэтому он выдерживал необходимую дистанцию, осторожно направляя сферу на поворотах. К счастью, ему не нужно было следовать за тележкой на близком расстоянии: она представляла собой весьма заметную цель. Дрекслер был ужасно доволен собой.

Но он был бы куда меньше доволен собой, если бы знал, что за ним тоже следят.

Следом за микросферой Дрекслера летела другая - летела очень осторожно - такая вот цепочка, а впереди Майджстраль с тележкой, направлявшийся к месту хранения сокровищ.

Оператор второй сферы был очень доволен собой. Он строил планы на завтра.

Дольфусс ждал Майджстраля, распахнув дверь своего номера. Майджстраль вкатил туда тележку. Как только Дольфусс закрыл дверь, Майджстраль отключил свой голографический камуфляж, отстегнул колпак костюма-невидимки и встряхнул длинными волосами.

- Все прошло хорошо, сэр? - спросил Дольфусс.

- Да, очень хорошо.

Майджстраль поднял шестнадцатифутовый алмаз - снабженный антигравитационным аппаратом, он был невесом. На миг он нахмурился и направился к шкафу.

- Там уже полным-полно шедевров, - напомнил ему Дольфусс.

- Ладно. - Майджстраль опустил алмаз на пол. - Придется ему постоять в углу.

- Лучше бы больше не красть ничего такого громоздкого, сэр, - выразил пожелание Дольфусс.

Майджстраль снял с пальца перстень, надетый поверх перчатки, и, стаскивая костюм-невидимку, отозвался:

- Я больше вообще ничего красть не собираюсь. Мудрый грабитель, добавил он, - всегда делает это вовремя - пока он впереди.

- Я бы сказал, у вас есть все причины радоваться. - Дольфусс взял лежавшее на крышке бюро "Эльтдаунское Крылышко". - Жаль, я не видел, как вы его добыли.

Темный камень мягко светился на его ладони.

- Но плебеев - даже тех, кто притворяется плебеем, - на светские вечеринки не приглашают. Я весь вечер древнюю пьесу смотрел. "Принц Тирский" [у Шекспира такой пьесы нет] Шаксберда [фамилию Шекспира здесь и в третьей части трилогии произносят с ошибками - вероятно, это следствие вольностей тогдашних переводчиков]. Ну и дрянь!

- Мне больше другие его вещи нравятся. - Майджстраль, прищурившись, посмотрел на актера. - Вам бы "Лир" подошел. И возраст подходящий для главной роли.

- Очень тоскливая пьеса. Я больше уважаю сатиру.

- Сатира устаревает быстрее, чем прочие комедийные пьесы.

- Это верно, сэр. Но сатирические пьесы живут, они здорово кусаются.

- А я подписался на переводы Аристида. В следующем томе - "Комедия ошибок".

- Фарс. Еще хуже. Вот уж дрянь так дрянь.

- Но если учесть события последних дней, фарс не так далек от жизни.

- И я так думаю, сэр. Если мое мнение что-то для вас значит.

- Отложим литературные споры на потом, пожалуй. Сейчас мне бы под душ да поспать.

- Ну тогда я пойду, сэр, - сказал Дольфусс.

- А тележку можете захватить, Дольфусс? Просто оставьте ее где-нибудь, и все.

- Как скажете, сэр. - Но Дольфусс вдруг растерялся и, сдвинув брови, посмотрел на лежащее на ладони "Крылышко". - Мистер Майджстраль, а вам кажется, что "Крылышко" стоило всего этого? Всех жизней, что отданы за него?

Майджстраль довольно улыбнулся:

- Моей жизни отдавать, во всяком случае, не пришлось.

Дольфусс улыбнулся:

- Угу.

Он положил ожерелье на бюро и направился к двери.

- Доброй ночи, сэр.

- И вам.

- Ваш покорный слуга.

Дольфусс выкатил из номера тележку. Майджстраль дал команду комнатному освещению убавить яркость, а туалетной комнате приготовить ванну. Из ванной послышался плеск наливаемой воды.

Майджстраль посмотрел на висевший на стуле костюм Грэта Дальтона и улыбнулся. Даже братьям Дальтонам ни разу не удавалось столько награбить, сколько ему.

Как Дрекслер, как Фу Джордж, как оператор загадочной информационной сферы, он был крайне доволен собой.

А где-то в ночи, никем не видимое, происходило чудо. Обернутые в темную ткань, лежащие в уголке комнаты, два странных предмета преображались. По их поверхности пробегал холодный огонь: вспыхивал красным, фиолетовым, электрически-зеленым светом... они мерцали, переливались, они были прекрасны.

Бесшумные. Невидимые. Совершенно неожиданные.

9

- Мисс Асперсон? Киоко? - Грегор барабанил в дверь номера. Ответа не было. "Наверное, спит крепко", - подумал он, сунул руку в карман, вытащил проволочку-отмычку, открыл замок и вошел в номер. - Киоко?

В номере было пусто. Шесть сиротливых информационных сфер кружили над кроватью, словно спутники, лишенные планеты. Видеомагнитофон работал.

Он снова и снова повторял все известные подробности биографии мистера Сана - начальника службы безопасности станции Сильверсайд. Несколько минут Грегор смотрел на экран и, не узнав ничего интересного для себя, покинул номер. Наверное, Киоко подготовилась к интервью. "Бедолага Сан", - подумал Грегор и ухмыльнулся.

Жаль, что его сердце похитила такая ранняя пташка.

Секс и смерть, увы, печально объединены в сознании хозалихов. С колыбели каждый ребенок в Империи воспитывается на рассказах об опозоренной мадам Фоун и впечатляющем самоубийстве ее любовника, барона Хейла, чьи внутренние органы, согласно его завещанию, хранились замурованными в памятник - в назидание молодежи.

Любопытствующие антропологи доказали, что сексуальное влечение у хозалихов выражено почти так же сильно, как у людей, однако адюльтер среди них - явление крайне редкое, и, хотя многие хозалихи вступают в брак поздно, им удается хранить воздержание в холостяцкий период жизни. Случайные и внебрачные связи, когда они все-таки имеют место, зачастую сопровождаются физическими и моральными страданиями, которые, по мнению Юлия Безумного (человека остроумного и задиристого), почти так же смешны, как и сам акт соития. После того как бедняга Юлий отпустил эту шутку, его изгнал из Города Семи Сверкающих Колец император, который, испытывая по поводу адюльтера чувства весьма болезненные и противоречивые, всю свою жизнь страдал от напрасной и целомудренной любви к жене одного из своих министров. (Известно, что хозалихские императоры редко одобряют шутки, которые, как им кажется, задевают их лично.)

Отношение людей к сексу и соответствующее этому отношению поведение во все времена вызывали у хозалихов негодование (и восторг) и, увы, сказались на том, как они стали воспринимать человечество в целом, а именно, считать всех людей фривольными и развратными. Если люди не могут всерьез относиться к сексу - так рассуждают хозалихи, - то к чему же они могут относиться серьезно?

Однако факт остается фактом: человек, уличенный в адюльтере, крайне редко испытывает по этому поводу искреннее раскаяние. А для хозалиха, обнаруженного в чужой постели, нет другого выхода, как написать покаянную предсмертную записку (которая впоследствии будет обнародована) и, перед тем как застрелиться, громко пожелать долгой жизни и благоденствия императору. Большой популярностью пользуются также такие проявления раскаяния, как уход в монастырь, передача накопленного за жизнь состояния на нужды благотворительности и добровольное поступление на императорскую военную службу. Главное, чтобы покаяние было всеми замечено. Такая роскошь, как потаенные личные муки, считается непозволительной.

Человеческая Диадема самим своим существованием бросает дерзкий вызов хозалиху-обывателю. Ведь любовные похождения членов этой организации становятся известны миллиардам. И то, что среди этих миллиардов немало хозалихов, не осуждающих, а, наоборот, восторгающихся тем, что вытворяют звезды, несомненно, яркий пример проявления противоречивости как хозалихской, так и человеческой натуры.