Журнал «Если», 2002 № 07

— Змееныш-то мой сессию завалил, — сообщил он, и не ясно было — то ли с сожалением, то ли, наоборот, с удовлетворением.

— Очень жаль, — откликнулся я, хотя на самом деле подумал злорадно: «И поделом ему».

— Ни хрена не жаль, — возразил Боб моим словам, соглашаясь в то же время с мыслями, словно их слышал. — Зашел ко мне, сказал, что завалил, помялся, помялся и ушел. И тетрадку свою как будто бы случайно оставил. Или правда — случайно… Знать бы это!

— И что? — спросил я, предчувствуя неладное.

— Я ее полистал, тетрадку эту. А в конце на последней странице список какой-то. В столбик. То ли я его не заметил в прошлый раз, то ли его тогда не было…

— Не томи, читай, — взмолился я, ощущая на спине легкий холодок.

— Ну, слушай, — Боб вздохнул. — Читаю. Гомер, «Месть циклопа». Шекспир, «Гамлет жив», «Гамлет возвращается»…

— Бред какой-то! — воскликнул я.

— Ты никогда не слышал об этих произведениях? — оторвался от тетрадки Боб и тяжело на меня посмотрел. — Я тоже. Кстати, все они зачеркнуты…

— Да это он просто мстит! Просто воду мутит, чтобы мы помучились!

— Возможно, — кивнул Боб. — Ладно. Слушай дальше. Шекспир, «Дездемона: ответный удар».

— Да он издевается над нами! Не могли они такое писать!

— Ты уверен?.. Дальше. Чехов, «Сливовый сад»…

— Что ты хочешь сказать? — снова перебил я. — Что надо его опять отправить в прошлое, чтобы он заставил их писать весь этот бред собачий?!

— Я это как раз у тебя хотел спросить.

— Но почему у меня?!

— Ну-у… Ты хоть и ритм-басист, а самый из нас начитанный.

— Это не повод. Уволь. Я не хочу брать на себя такую ответственность.

— Струсил… — покачал головой Боб с обидной жалостью в голосе.

— Ты машину времени разобрал свою? — спросил я с надеждой.

— Подшаманить можно, — заверил Боб.

— Слушай, а с какой стати эти названия у него отдельно записаны?! — внезапно сообразил я и ухватился за эту мысль, как за соломинку.

— Этот столбик сверху озаглавлен «Факультатив», — отобрал у меня соломинку Боб. — Дальше слушай. Чехов, «Четыре брата».

— Он говорил, «шесть авторов»! — пришла мне в голову очередная спасительная мысль.

— Шесть и выходит, — остудил меня Боб. — Вот последний. Лев Толстой, «Понедельник» и «Вторник». Все. — Боб захлопнул тетрадь.

— Что делать будем?

Боб испытующе смотрел на меня.

— Знаешь, что… — сказал я. — И черт с ними! Даже если были. □

Владимир Малов

ЗАО «ДОМ КУКУШКИНА»

Поток пассажиров, выплескивающийся из недр метро к выходу, был в этот утренний час плотно спрессованным и бесконечным, однако старший сержант, дежуривший в верхнем вестибюле станции «Дмитровская», не упускал своим цепким профессиональным взглядом ни единого лица. Этому способствовало занятое им исключительно удобное место — возле мраморной колонны, которую словно специально поставили напротив эскалатора именно для такой цели. Во-первых, колонна сужала место для прохода, так что пассажиры шли в непосредственной близости от милиционера. А во-вторых, в случае необходимости за ней можно было укрыться и вести наблюдение незаметно.

Время от времени старший сержант останавливал кое-кого для проверки документов, но отпускал с миром. Боковым зрением он умудрялся замечать еще и тех, кто с правой от него стороны ступал на эскалатор, движущийся вниз. При всем при этом он успевал вовсю заигрывать со стоящей рядом напарницей. Младший сержант Зина хихикала и то и дело легонько била своей ладошкой по крепкой длани старшего сержанта.

Часам к девяти, как обычно, поток стал заметно редеть. Старший сержант совсем уже было собрался позволить себе и напарнице передышку, удалившись в комнату милиции, до которой от колонны было рукой подать. Там можно попить чаю, поскольку в наличии были и кипятильник, и бутерброды, заботливо завернутые женой, да и Зина наверняка что-то захватила из дома. И как раз в этот момент эскалатор поднял наверх подозрительную личность.

Старший сержант не спускал с нее глаз. Когда человек поравнялся с колонной, милиционер профессиональным движением выбросил вперед руку, преграждая ему путь. Напарница дело свое тоже знала: младший сержант сейчас же обошла задержанного сзади, чтобы в случае чего отрезать ему путь к бегству.

Однако гражданин и не делал таких попыток, он законопослушно стоял на месте. Старший сержант, окинув единым коротким взглядом снизу вверх кроссовки, джинсы и куртку, из-под которой был виден серый свитер, сосредоточенно изучил лицо, особое внимание уделяя нижней части. Так прошло секунд пять.

— Борода, — произнес наконец милиционер с хорошо заметным удовольствием. — Усики.

— Ну так что же? — отозвался задержанный почти весело. — Или Дума, никак, приняла закон о запрете бород и усов?

— А вот умничать не надо, — сказал старший сержант внушительно и стал осматривать верхнюю часть лица. Еще секунд через пять он с тем же удовольствием заключил: — Волосы длинные, редкие… Морщинка поперек лба… Давайте-ка, гражданин, пройдем!

— Вы бы хоть документы проверили, — попросил задержанный, похоже, чуть-чуть забеспокоившись.

— Там и проверим, гражданин! — старший сержант, словно бы спохватившись, взял вдруг под козырек, а потом слегка подтолкнул задержанного в сторону двери, подле которой мягким синим цветом приветливо светилась табличка с надписью «милиция».

— Это недоразумение какое-то, — произнес бородатый, но пошел, чувствуя, как по нему скользят любопытные взгляды благонадежных граждан, пробегающих мимо. Спиной он ощущал, что младший сержант идет сзади…

Особого волнения задержанный пока не испытывал. Документы у него были в порядке, так что недоразумению предстояло вполне благополучно разрешиться. Вдобавок бородатый был исследователем по призванию и потому ожидал дальнейших событий не без интереса.

Уже подходя к двери с табличкой, он даже развеселился, вдруг припомнив, что в последний раз имел инцидент с милицией, причем опять-таки в метро, лет двенадцать назад, во времена бесшабашной и еще безусой и безбородой юности. Надо честно признать, тогда милиционер был в чем-то прав, поскольку дело происходило очень поздним вечером и после веселой студенческой вечеринки.

За дверью оказался короткий узкий коридор со стенами тускло-зеленого цвета, а в конце его еще одна дверь. Дальше была маленькая комната без окон, где старший сержант указал задержанному на стул казенного типа, а сам уселся за стол. Подперев подбородок обеими ладонями, милиционер снова стал изучать бороду, длинные редкие волосы и морщинку поперек лба. Младший сержант встала у порога.

Задержанный пожал плечами, положил на соседний стул свою потертую сумку и, не дожидаясь приглашения, извлек из кармана куртки видавший виды паспорт. Старший сержант раскрыл его без особого интереса и недоуменно поднял брови:

— Умников Александр Юрьевич… Почему Умников? Что за Умников такой?

— Умников — это моя фамилия, — ответил задержанный с достоинством.

Блюститель порядка небрежно отложил паспорт в сторону. В его руках вдруг оказался лист бумаги с черно-белой фотографией и коротким текстом под ней. Старший сержант сосредоточился и вновь стал придирчиво изучать лицо задержанного, теперь то и дело сверяясь с фотографией. При этом лицо самого милиционера постепенно становилось все светлее.

— А фамилия Дуров, например, вас не удивляет? — поинтересовался задержанный. — Очень в России распространенная. Могу еще сказать, что у нас в лаборатории одно время работал Ипполит Михайлович Шизиков…

Старший сержант оставил его слова без внимания.

— Так, — произнес он многозначительно и оглянулся на младшего сержанта.