Искатель. 1980. Выпуск №3

Всю дорогу я думал о своем положении — ведь я попал в серьезную заваруху, и выбраться из нее будет не так-то просто. Я действительно убил Эдамса. Тут не отвертишься, не увильнешь. И допрашивать меня будут не как достойного и уважаемого гражданина, а как злодея убийцу, который готов наплести что угодно, лишь бы уйти от ответа. В полиции меня встретят, как говорится, по одежке, и хорошей встречи ждать нечего. Ведь, в конце концов, я продержался у Хамбера целых два месяца только потому, что выглядел самой захудалой рванью. И если на мою внешность купился Эдамс, чего ждать от полиции? И не подумают усомниться в моей подлинности. Вот и пример: два моих соседа. Смотрят враждебно, настороженно.

Всю дорогу рыжеволосый не спускал с меня глаз.

— Не очень-то он говорливый, — заметил он после долгой тишины.

— Есть над чем подумать, — не без юмора согласился темноволосый.

Эдамс с Хамбером измолотили меня здорово — ныли все кости. Я чуть поерзал на сиденье. Звякнули наручники.

Впереди показались огни Клеверинга. Темноволосый покосился на меня с потаенной радостью. Преступник пойман. Задание выполнено. Рыжеволосый нарушил тишину во второй раз, в его голосе я тоже уловил удовлетворение.

— Молодым ему оттуда не выйти, — сказал он. Нет, только не это. И все же… Кому-кому, а мне, адвокатскому сыну, хорошо известно: сколько меня продержат под стражей, зависит от одного — сумею ли я убедить их, что совершил убийство в целях самозащиты.

Следующие часы обернулись каким-то кошмаром. Полиция Клеверинга представляла собой братию зубастых, прожженных циников, которым без отдыха приходится бороться с бурной волной преступности, гуляющей по этому шахтерскому городку с высокой безработицей. Возможно, по отдельности все они были любящими мужьями и ласковыми отцами, но хорошее настроение и человечность приберегали исключительно для досуга.

Все они были страшно заняты, куда-то спешили. В здании царила суматоха. Меня, все еще закованного в наручники, футболили под конвоем из комнаты в комнату и в каждой накидывались с одними и теми же вопросами.

Наконец, где-то ближе к ночи, в ярко освещенной голой комнатенке мне дали стул, и я связно рассказал им, что я в действительности делал у Хамбера и как получилось, что я убил Эдамса. Я подробно описал им весь сегодняшний день. Они не поверили, что было вполне естественно. Они сразу предъявили мне обвинение в убийстве. Я протестовал, но бесполезно.

Меня забрасывали вопросами. Я отвечал. Вопросы они задавали по цепочке, друг за другом, поэтому оставались свежими и энергичными, я же уставал все больше и больше. Тело болело адски, наваливалась тяжесть — хорошо, что мне не надо было лгать, потому что даже для правдивых ответов голова работала плохо, а эти шакалы только и ждали, когда я ошибусь.

— Ну, теперь расскажи, как все было на самом деле.

— Я уже рассказывал.

— Про Ната Пинкертона мы и без тебя читали.

— Запросите из Австралии копию контракта, который я заключил, когда брался за эту работу. — В четвертый раз я повторил им адрес моего стряпчего, в четвертый раз они не стали его записывать.

— Кто твой наниматель, говоришь?

— Граф Октобер.

— И он, конечно, это подтвердит?

— Он в Европе до субботы.

— Какая жалость. — Они грязно улыбались. Они знали от Касса, что раньше я работал в конюшне Октобера. Касс также сказал им, что я — порядочный сачок, нечист на руку, трусоват и туповат.

— Ты, значит, переспал с лордовой дочкой, так, что ли?

Мерзавец Касс, чтоб у него язык отсох!

— Он тебя, значит, под зад, а ты ему теперь сдачи — хочешь втянуть в эту историю?

— Хамберу ты уже дал сдачи за то, что он тебя выставил.

— Нет. Я ушел от него, потому что закончил свою работу.

— За что ты его тогда? За то, что он тебя бил?

— Нет.

— Старший конюх сказал, что ты получал за дело.

— Эдамс и Хамбер — аферисты, они наживались на скачках. Я разоблачил их, и они хотели убить меня.

— Кажется, я говорил это в десятый раз, но все равно — никакого впечатления.

— Тебе не нравилось, что тебя били. Вернулся поквитаться… Знаем такие дела, ты не первый.

— Неправда.

— День ты думал, а потом вернулся и напал на них. Там была настоящая бойня. Весь пол кровью заляпан.

— Это моя кровь.

— Можем проверить.

— Проверьте. Это моя кровь.

— Из этого малюсенького пореза? Не морочь голову, малый.

— Мне наложили швы.

— Ах да, вернемся к леди Элинор Таррен. Дочка лорда Октобера. Значит, ты переспал с ней?

— Нет.

— Она забеременела…

— Нет. Узнайте у доктора. — … и приняла снотворное.

— Нет. Ее отравил Эдамс. — Я уже два раза рассказывал им про банку с люминалом, и они, наверное, нашли ее в конторе Хамбера, но помалкивали.

— Ты соблазнил ее, и лорд Октобер тебя уволил. А она не вынесла позора. И приняла снотворное.

— Она не могла чувствовать себя опозоренной. Это не она, а ее сестра, Патриция, обвинила меня, что я ее соблазнил. Эдамс подсыпал люминал в бокал с джином и дал его Элинор. У Хамбера в конторе стоят джин и люминал. Возьмите пробу из желудка Элинор на анализ.

Они меня не слушали.

— Она поняла, что после всего ты ее еще и бросил. Мистер Хамбер успокоил ее и предложил выпить, а потом она вернулась в колледж и приняла снотворное.

— Нет.

К рассказу об огнемете они отнеслись, мягко говоря, скептически.

— Он лежит в сарае.

— Да, да, сарай. А где, говоришь, он находится? Я еще раз им подробно объяснил.

— Поле, скорее всего, принадлежит Эдамсу. Это нетрудно узнать.

— Оно, наверное, тебе приснилось.

— Поезжайте и посмотрите — в сарае найдете огнемет.

— Им, наверное, поджигают вереск. У многих фермеров есть такая игрушка.

Они позволили мне сделать два звонка — я попробовал добраться до полковника Бекетта. В Лондоне его слуга сказал, что он уехал в Беркшир, на скачки, остановиться должен у друзей. Я позвонил в Беркшир — местная линия не работала. Телефонистка сказала, что лопнула какая-то труба, и вода затопила кабель.

Примерно около полуночи один из них заметил, что даже если (причем он сам в это не верил) моя версия насчет работы у Октобера и разоблачения Эдамса и Хамбера не выдумка, а правда, то все равно мне никто не давал права убивать их.

— Хамбер жив, — возразил я.

— Пока да.

Сердце мое подскочило. Неужели и Хамбер тоже? Боже мой! Нет, нет, Хамбер должен выжить.

— Ты огрел Эдамса палкой по голове?

— Нет, я уже говорил вам — зеленым стеклянным кругляшом. Я держал его в левой руке. Убивать его я не думал, хотел только оглушить. Я правша… Не мог точно определить, сильно ударил левой или нет.

— Зачем же бил левой?

Я снова рассказал им о правой руке.

— Ты ничего не мог делать правой рукой, а потом сел на мотоцикл и проехал шестнадцать километров до Дарема? За дурачков нас принимаешь?

— На кругляше должны быть отпечатки пальцев моих обеих рук. Правой рукой я кинул его в Хамбера, а левые отпечатки — поверх правых, левой я ударил Эдамса. Проверьте.

— В отпечатках пальцев разбирается, — поухмылялись они.

— Кстати, отпечатки пальцев моей левой руки должны быть на телефонной трубке. Я хотел позвонить вам прямо из конторы. На кране умывальника тоже отпечатки левой руки… и на ключе, и на дверной ручке, внутри и снаружи.

— Но на мотоцикле ты ехал?

— Потом рука ожила.

— А сейчас?

— Сейчас я ее тоже чувствую.

Один из них подошел ко мне, взял за кисть правой руки и поднял ее вверх. Наручники дернулись, левая рука тоже поднялась. На правой обнажились синяки, болезненные кровоподтеки. Полицейский отпустил меня. На мгновение наступила тишина.

— Больненько ему пришлось, — с неохотой признал один из них.

Весь вечер они пили чай — чашку за чашкой, — но мне не предложили. Тогда я попросил сам — дали. Чай оказался такой бурдой, что стало обидно — я поднимал чашку с большим трудом.