РrоМетро

Я вспомнил, и она, должно быть, это заметила. Ее улыбка стала еще шире… и ближе. Нас разделяло всего полтора метра внезапной застенчивости.

Налетевший со стороны платформы порыв горячего ветра незаметно снес мою крышу. В фигуральном смысле, конечно. Как будто кто-то подцепил двумя пальцами края реальности, к которой я приписан с детства, как к какому-нибудь военкомату, потянул за них и продемонстрировал мне ее изнаночную сторону.

Навроде того.

– Здравствуй, Па! – сказала… вроде бы Зинка. Ну да, раз кобура на боку, значит, Зинка. – Ты уже совсем большой, n’est ce pas?

Вот всегда она так: понавтыкает в разговор разных словцов, типа вся из себя грамотная, а ты только стой и ушами хлопай!

– Здоров, Зин! – говорю. – Рад вас видеть и всякое такое!

– А я не Зина, – она рассмеялась весело, не зло. – Я Зоя.

Вот ведь хрен! И точно, теперь я и сам вижу – и табличку фанерную, и что без обувки. Зойка, она и есть!

– А чего ж тогда с ревОльвером? – обиженно спрашиваю.

– Зинка поносить дала, – отвечает. – Конспирация опять же.

Я ж говорю, издевается! Даст ей Зинка свой ревОльвер поносить, как же! А потом догонит и еще пару патронов добавит!

– А-а, – равнодушно шмыгаю носом. – Ну извините.

– Извиним, извиним! – отвечает. – Павел, Паша, Павлик, Павлушка! Ну чего ты такой официальный? Мы, слава Ильичу, не на собрании ячейки. Обращайся ко мне на «ты». Пожалуйста.

– Ты! – решительно говорю. И даже пальцем тыкаю для пущей убедительности. – Чего одна-то? Зинка где?

– Она не смогла прийти. У нее… понимаешь ли… задание.

– А-а, – задумчиво так говорю. – Понимаю.

Чуть ли не покраснела:

– Да нет, ты не думай…

– Да я и не думаю.

Растерянно хлопнула глазами. Вперед шагнула, ко мне.

Только больше двух шагов сделать не смогла – хлобысь! – и уперлась во что-то. Вроде и невидимое, а дальше не пускает. Хорошо еще, руки вперед себя выставила, иначе могла бы и лбом повредиться. Еще сильнее растерялась девчонка, даже жалко стало. Я со своей стороны тоже подошел, руку одну вытянул – вроде ничего, свободно проходит. Я бы и весь, наверное, так же прошел, да не стал. Странно все это.

Только по голове Зойку погладил. Она руку мою схватила, к губам прижала, но совсем на чуть-чуть. Потом как будто застыдилась, глаза куда-то за колонну скосила – у нее это всегда знатно выходило, с ее-то шеей загогулистой! – и сделала вид, что просто руку мне пожать собиралась. Как, блин, какому-нибудь товарищу!

Ненавижу такие рукопожатия!

Я руку свою у нее забрал, говорю:

– Кто там у тебя, за колонной-то?

– Ах, это, – говорит. – И вовсе он не прячется. Просто сюрприз тебе хотели сделать. Володька, выходи! – И кивает кому-то, кто за колонной, слева от нее стоит. Только я ведь не слепой, видел, куда она глазами вначале скашивала. За правой колонной тоже кто-то прятался. Я об этом, конечно, промолчал, но на всякий случай решил, что надо себя поосторожнее вести. Как-то подозрительно все получается.

Но Володьке я все-таки обрадовался. Совсем не изменился пацан!

– Здорово, Владимир! – говорю. – Какими судьбами?

– Привет, Павел. – Смотрит на меня весело, но в то же время как-то настороженно. – Да вот, решил столицу посетить, посмотреть, как тут наши.

– Володя, между прочим, – встряла Зоя. – пять лет до нас добирался, от самой Керчи пешком шел!

– Да ну? – удивляюсь. – Неужто правда? Всю дорогу пешком?

– Ну да. – Пожимает плечами. – Только не шел, полз скорее. Все катакомбами, катакомбами… Там, знаешь ли, поезда не ходят, не то что у вас! – Он восхищенно оглядел мой вагон снаружи, попытался сунуть голову внутрь, но только стукнулся лбом и смешно расплющил нос о все ту же невидимую стенку. Сказал, будто оправдываясь: – Я б и быстрей дошел, да только пару раз свернул не там, где надо. Так что…

– Да ладно тебе! – говорю. – Хорошо, что вообще дошел! Володька!

Тут я не удержался и полез к нему обниматься. Все-таки столько лет не виделись. Володька тоже раскис: по спине меня стучит, носом в плечо тычется, а еще хорохорится, вроде как от пола оторвать меня хочет. Только хрен что у него вышло! Это когда-то мы с ним одинаковые по силе были, а теперь и росточком он мне по грудь, и весу в нем, дай бог, половину моего будет. В общем, пыхтит, как перегруженный мерин, покраснел весь, но не сдается.

Не сразу до меня дошло, что это он меня так – обиходом, обиходом – пытается из вагона вытянуть. А из-за колонны – я краем глаза заметил – уже показался кто-то третий и неслышно так, на цыпочках к нам сбоку подкрадывается.

– Да ладно, тебе! – говорю Володьке. – Кончай обниматься, я тебе все ж таки не девка! – Ручки его слабосильные от себя оторвал и в вагон запрыгнул. Так оно спокойнее.

Этот третий, который раньше за колонной прятался, теперь весь на виду оказался. Стоит, молчит растерянно, глазами телячьими из-под золотистых бровей на меня зыркает. Ну чисто телок! Я тоже молчу, не скрываясь его рассматриваю.

Этот на вид постарше Зойки с Володькой будет, хотя, может, и не намного: седые виски его уж больно старят. Не, ну семнадцать-то ему точно есть! И похож на кого-то очень, вроде бы… Вроде, на артиста какого-то. Да точно! В том же пионерлагере на открытой эстраде кино крутили, там я его и видел. И фамилию когда-то знал, только что-то не вспоминается она. Хотя, может, вспомнится еще.

Так бы мы и простояли молча до отхода поезда, если б не Зойка.

– Знакомьтесь, – говорит. – Это Павел, а это, – тут она на него посмотрела… Да так посмотрела, мне аж сплюнуть захотелось под ноги… или еще куда. В общем, все мне с ними сразу ясно стало. – Это наш новый старший товарищ. Его зовут… – И снова ему в глаза заглянула, будто разрешения спрашивала. Старший товарищ еле заметно кивнул.

– Ты так и будешь при нем переводчицей работать? – перебил я ее. – Он что, сам за себя сказать не может? Или, может, противно ему со мной разговаривать? – И снова носом шмыгнул. На этот раз – с вызовом.

Тут седой заговорил:

– П-п-почему не могу? Оч-чень даже могу.

И попытался улыбнуться. Только жалкая у него улыбка вышла. Зато уж я во весь рот оскалился. Ненавижу, когда над ущербными насмехаются, но тут уж ничего поделать с собой не смог: не надо было Зойке на него так пялиться!

– А, – говорю, – п-понятно! Т-так бы сра-а-а… сра-а-а-а…

– Прекрати! – прикрикнула Зойка и даже пяткой босой притопнула от злости. Ишь ты, поди ж ты, как она его защищает! Меня б так кто защищал, когда меня за тридцать рублей… и даже не серебряных… Ну да хрен-то с ним!

– Ладно, – говорю. – Больше не буду.

– Н-ничего, – говорит седой. – Я уже п-привык, не-е обижаюсь. Меня, кстати, О-о-олегом зовут.

– Ну точно! – Тут я и фамилию сразу вспомнил. – Олег Табаков! Я ж кино про тебя видел!

– Нет, – снова встряла Зойка. – У Олега на самом деле другая фамилия. Только тебе ее пока лучше не знать.

– Для кого это, интересно, лучше?

– Да не обижайся ты! Для всех нас лучше. Для усиления конспирации. Теперь только руководитель тройки знает своих подчиненных пофамильно. Это Олег придумал.

– Да что ты все заладила: Олег, Олег! Кто он такой, твой Олег? Откуда взялся, такой умный, на нашу голову?

– Ш-ш-ш, – зашипел седой.

Зойка вопросительно посмотрела на него, вроде как по губам читать пытается. И так мне от ихних переглядок муторно на душе стало, что я все-таки не удержался и плюнул. Правда, постарался ни в кого не попасть.

Ненавижу такие душещипания!

– Шахта, – выговорил Олег наконец, – номер 8-бис. От нее – прямое ответвление к се-се-семнадцатой шт-тольне. Оттуда, п-правда, еще долго пришлось да-абираться… И все в гору, в-в-в… Вот оттуда и я взялся.

И снова улыбается. Типа не гордый.

…прощайтесь, свидание заканчивается!..

– вдруг сказал чей-то голос откуда-то сверху. Я чуть язык не прикусил, до того это было неожиданно.

Тут поезд тихо зашипел и также тихо начал отъезжать.