Собиратель древностей (СИ)

— Идем быстрее! — говорю я. — У меня есть красное вино. Сейчас согреемся.

Сэм едва плетется. Он догадывается, что рано или поздно ему придется расстаться со своими медали, тем более, что следом за нами выходит шериф Девид Малоуни Большеногий — злой, как индюк. Интересно, что он задумал, разве что ограбить Сэма, а меня запихнуть в канализацию. Тогда что будет с Люси?

Мы выбираемся на Рицкартон, потом сворачивает на Леферсон. Деревья в нижней части города огромные, ветвистые, небо над ними темное, бездонное. Снежные тучи ползут, как стадо жирных коров.

Не успели мы пройти бульвар, в конце которого стоит мой дом, как дорогу нам преграждает шикарная машина. Дверь открывается. На нас внимательно смотрит человек, который кажется мне страшно знакомым.

— Все любят свое прошлое, но не любят настоящее… — говорит он, — иди-ка сюда, — и манит пальцем.

— Да, мистер Краснофф…

Я приближаюсь к его шикарной машине и замираю в двух шагах. Вижу только край дорогой, мягкой шляпы, манжеты с бриллиантовыми запонками и начищенные копыта с титановыми подковами, инкрустированные золотом. Обычно такие люди издают лошадиные звуки: 'Цок-цок-цок!..'

Все знают, что Виктор Краснофф сделал состояние на коллекционировании. Лучшие образцы искусства уплывают за океан, в Европу. Неужели он специально приехал, чтобы узнать, как прошло судебное заседание? Это большая честь.

— У тебя мои медали? — спрашивает он.

— Да, сэр, — отвечаю я и сдергиваю с головы кепку.

— Будешь работаешь на меня, — говорит Краснофф, небрежно кидая медали на сидение позади себя. — Гимона Джофер мой должник.

— Я все понял. Он обещал мне десять кусков, — отвечаю я еще до того, как имя Гимона Джофера растаяло в воздухе.

— Десять… мх… это много…

— Сэр… — говорю я как можно жалостливее. — У меня тяжелая старость. Я тоже хочу по утрам пить виски. — и улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь. Черт возьми! Я улыбаюсь и еще раз улыбаюсь!

Виктор Краснофф молчит целую минуту, изучая мое лицо. У него модно подстриженные усики, а бритые виски делают его моложавым. К тому же в левом клыке у него вставлен огромный бриллиант каратов на десять. Потом Виктор Краснофф говорит:

— …Но я подумаю…

— Можно, мне оставить мою долю? — проникновенно спрашиваю я и, заглядывая в приоткрытую дверь, кланяюсь ниже самого низкого плинтуса.

— Смотри, — назидательно говорит он, — не обманывая меня! Поехали!

Машина срывается с места и уносится в сторону Мансиона. Такие машины баснословно дороги, потому что их собирают в Европе. Ручная сборка. Индивидуальный заказ. Наличный расчет. За наши кровные, разумеется.

Люси спрашивает:

— Что теперь будем делать? — голос у нее пустой и равнодушный.

— Не знаю… — я пожимаю плечами. — Пойдем ко мне…

Мне кажется, Люси завораживают деньги, и я знаю, что она отправится теперь хоть на край света.

Ее испортили два последних года, в течение которых я ее почти не видел. Иногда она мелькала в шумных компаниях. Я стеснялся подходить. Теперь молодость не для меня. Откровенно говоря, я не понимаю Люси, но все еще люблю ее, и моя любовь — как тот мостик, который дает мне право вернуться в прошлое.

Малец как ни в чем ни бывало улыбается, собираясь улизнуть.

— Сынок, — говорю я. — Теперь мы просто обязаны раздобыть денег. Понимаешь меня?

— Мистер Краснофф большой человек в нашем городе, — говорил Сэм совершенно взрослым языком.

— Мистеру Красноффу ты не нужен, ему нужны медали. Завтра мы прокрутим дело? А?

В тот вечер я напился. Впервые за много лет. А когда проснулся, ее уже не было. Остался только едва уловимый запах тела. Корейский мускус. Никто из женщин не пахнет так, как Люси.

Я опускаю ноги на холодный пол и вслушиваюсь в звуки квартиры. Вот на этаж выше этаже передвинули стул, вот сосед справа повернул кран и полилась вода, а в тамбуре щелкнули выключателем. Никто не может привыкнуть к ним — к звукам одиночества. Они сопровождают меня последние годы. Но сегодня прибавился еще один — звук горящей плиты. С тайной надеждой, что это Люси, я почти бегу на кухню, налетая на углы в темном коридоре. И, разумеется, ошибся. Сэм неумело возился с яичницей.

— А где Люси? — спрашиваю я на всякий случай.

— Люси сказала, что ее не интересуют медали, и вообще…

— Что вообще?..

Я знаю, что она сделала. Оставила пятьдесят рублей и записку. Она всегда оставляла записки. Должна быть записка. Я это точно знаю. Но никакой записки нет и в помине, кроме голой лампочки под темным потолком и голой, истерзанной души, которой даже водка не помогает.

— Садись, старик, — понимающе говорит Сэм. — Надо подкрепиться.

Он жалеет меня. Наверное, я очень плохо выгляжу. Желудок после вчерашнего не принимает ничего, кроме надежд. Я ковыряюсь вилкой в яичнице, а в голове гулко, как в колоколе. Одному Сэму все нипочем. Он доедает свою порцию и быстро выпивает жидкий чай.

— Подожди… — прошу я, — не убегай… сходим за твоими медалями… А?..

Но Сэм срывается и кричит:

— Так быстро это не делается!

— А что делается? — спрашиваю я с надеждой.

Но ответа нет. Дверь хлопает. Слышны его быстрые шаги. Я плетусь следом. Лестница почти вертикальна. Кружится голова. Мне тошно. Жизнь кончена. Пора умирать.

Однако Сэм почему-то стоит у соседнего подъезда и с кем-то разговаривает. Наверное, с кем-то из приятелей. Затевает новую операцию. У меня хватит сил и аргументов заставить его принести парочку медалей. Еще не все пропало. Еще можно все исправить. В этот момент я замечаю Люси. Они сидит на грязных ступенях и плачет.

— Господи!.. — ахаю я. — Что случилось?!!

Она прячет лицо. Слезы капают с ее милого носика прямо в большую лужу, на дне которого распластались бурые ноябрьские листья.

Я присаживаюсь и заглядываю ей лицо. Боже! Да у нее синяк под глазом, и губа вспухла.

— Убью! — кричу я. — Сэм у тебя есть пистолет?

— Есть! — с готовностью отвечает Сэм. — 'Смитвессон', девятого калибра.

— Тащи! — кричу я.

— Не надо… — тихо просит Люси, глядя в лужу. — Не надо пистолет. Тебя посадят в тюрьму, и ты умрешь.

— Ничего я не умру! Тащи, Сэм!

— Не надо… Я останусь с тобой…

Мне почти дурно. Я ослышался. Это ветер гудит в холодном небе.

— Повтори, дорогая… — прошу я, беру ее за руки и плюхаюсь рядом на ступени. Господи, какие они холодные!

— Я останусь с тобой… — шепчет Люси разбитыми губами так тихо, что ветер в вышине почти заглушает слова.

— Девочка моя, — жалостливо шепчу я, обнимая ее. — Пойдем выпьем кофе, и все будет хорошо.

Гарри Донеган по кличке Разборной загораживает нам дорогу. Он стоит посреди улицы, засунув руки в карманы.

— Где мои деньги?

Чтоб тебя машина сбила, думаю я и отвечаю:

— Еще не вечер…

— Плевать мне на вечер! Гони деньги! Я знаю, что у тебя есть медали!

— Обратись к мистеру Красноффу.

— Нашел себе покровителя?! — он лезет в карман, чтобы вытащить огромный пистолет.

Последнее, что я вижу — огромную вспышку.

Умирать, оказывается, совсем нестрашно. Подобной привычки лишены большинство из нас. Однако это обстоятельство сильно ограничивает людей в удовольствии. И не только нас, оказывается.

'Бум!!!' Гарри Донеган по кличке Разборной оседает мордой в грязь. Это бог весть откуда взявшийся Сэм подкрадывается сзади. Кроме яркой вспышки света голова Гарри Донеган по кличке Разборной еще и гудит, как басистый колокол. 'Бум!!!' На всякий случай Сэм прикладывается еще раз и пинает огромный пистолет с такой силой, что тот пересекает дорогу и мгновенно исчезает в канаве.

— Бежим! — кричит он.

— Господи! Куда?! Куда мы можем убежать из этого города?

— За медалями!

А секрет, оказывается, весьма прост: надо было договориться с покойниками на Арлингтоне. И все дела. Главное могилку подправить и марафет навести. Вот и вся тайна Сэма. Кто бы мог подумать!