Безрыбье

— Бери еще, не смущайся, — советует Аглос.

— Ты наверняка забыла про себя, — предполагает Север.

Четвертая роза прячется у меня в ладони.

Когда мы отправляемся в обратный путь, я замечаю увесистый мешочек из плотной ткани, лежащий на коленях у Севера. Когда он шевелит ногами, то из мешочка раздается каменный скрежет — коралловые розы цепляют друг друга лепестками.

— Зачем тебе столько? — поражение спрашиваю я.

— Лейна, я купец, — говорит Север. — Всего лишь купец. Я привожу товар из одного места в другое и так зарабатываю себе на жизнь. Разве это предосудительно?

У меня нет готового ответа. Ткань мира рвется, и мое голое плечо прижимается к черному камзолу северянина, чешуйчатое брюхо Дилейны шаром висит у нас над головой, а острова Аталанского архипелага горят разноцветными пятнами на поверхности синего-синего моря.

— Рыбка моя, девочка моя…

Я впервые замечаю, что отец становится старым. Он подслеповато щурится, заглядывая мне в глаза, пытаясь рассмотреть в них мою судьбу:

— Ты уверена, что готова к этому?

Я киваю, в сотый раз киваю. Да, хочу крикнуть я на всю Аталану, да! Я буду невестой Севера, а когда Дилейне придет срок уплывать в море, мы сразу сыграем свадьбу! Я стану женой самого красивого, самого доброго, самого умного человека!

Мечты об Академии блекнут и тают, я могу думать только о Севере. Мама тоже плачет — легкими, радостными слезами. Север улетел грузовой рыбой домой, но пройдет несколько недель, и он снова вернется к нам, ко мне, за мной.

Дни текут медленно, вяло, на небе ни облачка, водоросли на берегу высыхают за полдня — нелегкие времена для прядильщиц. Мы работаем, не пережидая высокое солнце, замачиваем пучки выброшенных волнами растений в чанах с размягчителем, а потом до глубокой ночи распрядаем волокнистые листы на тончайшие тягучие нити — чтобы освободить чаны на утро для нового урожая.

Я могла бы сюда больше не приходить — моя жизнь изменилась резко, в один день, и все, что казалось важным раньше, теперь тает несбыточным дымом. Одна коралловая роза стоит больше, чем два года моей работы в прядильне. Но за работой дни проходят быстрее. Ничего другого мне и не нужно.

Север находит меня на берегу. Первой его видит пасущаяся у берега Дилейна. Она выпрыгивает из воды, кувыркается через голову и устремляется навстречу идущей по песку черной фигурке.

Мои руки саднит от крошечных порезов, ногти обломаны о жесткие стебли водорослей, грудь перемазана закопченным котелком, в который я собираю траву. Я не знаю, что мне делать и как себя вести. Но Север уже со всех ног бежит ко мне, спотыкаясь в песке, размахивая руками, шлепая неповоротливую Дилейну, выросшую еще на целый локоть…

Весь берег бухты отведен мне, других прядильщиц поблизости нет, и мы одни, совсем одни — Север, я и Дилейна.

Я обвиваю руками его шею и счастливо замираю. Зажмуриваюсь, подставляю ему улыбающиеся губы. Рыба бьет хвостом, но не пытается нам помешать.

— Хочу купаться, — говорит он, лихорадочно расстегивая пуговицы.

На его груди висит ажурная цепочка с талисманом — неровным точеным кругляшом из черного коралла. Север осторожно снимает ее через голову и убирает в карман.

Я помогаю ему распустить завязки рубахи. Дилейна лупит плавниками на мелководье, баламутит дно.

Его руки скользят по моей спине, сдвигают юбку все ниже, пока она не падает к моим ногам. Я делаю пару шагов назад, заходя в воду, давая ему смотреть на меня. Север торопится за мной, едва не запутавшись в штанинах.

Дилейна стремительно проплывает между нами на уровне лиц. За ее красно-золотым хвостом я вижу моего Севера — он уже рядом и касается меня, и я не отвожу его руки.

Умей он дышать водой, я утащила бы его на глубину, но мы остаемся там, где остановились, и опускаемся в прогретую полуденным солнцем рябь, и сплетаемся, сливаемся в одно, и отражаемся друг в друге. А Дилейна мечется то на берегу, то на глубине, уже не в силах помешать происходящему.

Мы лежим в ленивом прибое и смотрим на набегающие с моря облачка. Некоторые из них лохматыми краешками цепляют солнце, и жара ненадолго отступает, но потом накатывает с новой силой.

Мы не знаем, что сказать друг другу, и прячем неловкость в улыбке, касаниях, осторожных поцелуях.

Из воды почти у наших ног выпрыгивает смешная плоская рыбка, отталкивается плавниками от воды и принимается скакать с волны на волну.

— Смотри, это попрыгушка? — спрашивает Север, приподнимаясь на локте.

— Ага, — в полудреме отвечаю я. — Их здесь тысячи — у них на рифах гнездовье.

Север нависает надо мной, загораживая головой солнце.

— Покажи, а?

Я зову Дилейну. Рыба уже успокоилась и тоже движется медленно и сонно.

Мы хватаемся за ее плавник, и Дилейна терпеливо тащит нас в море, к белым барашкам, кипящим вдалеке у кораллового рифа.

Кладки попрыгушек усеивают все торчащие из воды глыбы. В каждой трещинке, в каждой ложбинке на губчатой поверхности рифа гроздьями висят блестящие белые шарики.

У Севера стекленеет взгляд'.

— Это наше будущее, малек! — говорит он.

Все мое внимание занимает это новое обращение, и я даже не спрашиваю, в чем же заключается наше будущее.

Сам островодержец благословляет нашу помолвку. За праздничным столом собирается половина города. Флая, сверкая белыми губами и сосками, танцует со своей рыбой. Одна коралловая роза блестит в ее пупке, а другая, подаренная мной, — в волосах. Дифлая за последние недели вдруг резко выросла. Они с Дилейной гоняются друг за другом по черному двору, роняя лавки и сдергивая с веревок простыни.

Север наконец одевается гораздо более уместно для нашей погоды — в свободную белую рубаху и светлые панталоны. В последний момент северянин в нем все-таки берет верх, и одеяние дополняется черным балахоном, хотя и расшитым разноцветными узорами.

Все во мне поет, и мир открывается в новом сияющем свете. Север так ласков со мной и так невозможно красив…

Натыкаясь взглядом на Дилейну, я вдруг спрашиваю себя: неужели уже скоро, не когда-то там «потом», а действительно скоро, нам придется расстаться. Рыба — часть меня, кусочек моей души, шаловливая искра и рассудительная капля. Часть меня, которая должна навсегда уплыть в море.

В самый разгар празднества Север увлекает меня наверх, на открытую террасу, где мы впервые соприкоснулись ладонями.

— Я не говорил тебе, малек, но хочу рассказать сейчас. Понимаешь, — он дотрагивается до кораллового кружка у себя на груди, — каждый талисман не похож на другие. Их очень мало, а такие, что ведут в чужой мир, можно пересчитать по пальцам. До сих пор я бывал только в Эе Мистезе и был уверен, что это единственный мир, куда мне суждено попасть!

Север радостно взволнован, и мне нравится, нравится до слабости в коленках видеть его таким.

— Но сейчас, после того… Ну, после того как Дилейна решила не перекусывать меня пополам…

Я смеюсь, я кусаю губы. Он так и стоит у окна вполоборота. За его спиной, над заливом, огромная торговая рыба подплывает к острову. Север смотрит ласково, но как-то ищуще, оценивающе — будто сомневается, стоит ли рассказывать дальше.

Несколько шагов, разделяющие нас, — это не просто неправильно, а недопустимо!

Я бросаюсь ему на шею, тыкаюсь носом в ключицу, даю обнять себя и прижимаюсь к нему всем телом. Любопытная Дилейна неспешно проплывает мимо.

— Теперь, когда мы вместе, я могу открыть новый путь, Лейна! Он стал виден благодаря тебе, благодаря тому, что…

Глупый, глупый, барахтается и вязнет в словах! Север излагает мысли не более искусно, чем плавает. Хочется избавить его от ненужных усилий. Я ласково прижимаю пальцы к его губам — не надо ничего говорить!

Но Север целует мне ладонь и пробирается губами к моему виску — он хочет, он должен сказать:

— Я покажу тебе новый мир, Лейна. Мы увидим такие места, куда еще не ступала нога аталанина. Это мир Артура. Хочешь знать, как он называется?