Смерть труса

… Ему было очень холодно.

Над головой у него простирался безбрежный купол неба, лютый ветер свирепо и безжалостно бил ему в обнаженную грудь. Он поднял взор на нагромождение кучевых облаков у себя над головой, а затем взгляд его остановился на бесконечной равнине, испещренной невысокими пологими холмами.

Он попытался пошевелиться, но обнаружил, что руки его крепко привязаны к столбу. Я жив, подумал он. Жив! Только вот где?

Он повернулся вправо и увидел в непосредственном соседстве нечто такое, что повергло его в подлинный ужас. Еще один столб, с обвисшим телом мужчины, привязанным к нему. Мужчина с жестоко избитым телом, из которого отовсюду сочилась кровь. Кровь ярко алела и на его синих брюках с широкой белой полосой.

А чуть поодаль, тоже справа, еще одна фигура в такой же самой жуткой позе.

– Где это я? – вскричал он.

Ответом было только завывание ветра.

А затем раздался гром. Но не над головой, а у земли, у самых его ног.

Рваные, пульсирующие звуки, от которых дрожала трава… Эти звуки с каждым мгновеньем становились все громче и громче, пока в его поле зрения не попал и сам источник услышанного им чуть ранее грома.

Эти жуткие звуки исходили от сидевших верхом на лошадях людей, неровной линией расположившихся впереди. На них была какая-то необычная, странным образом разукрашенная одежда, столь же нелепо раскрашенными были их лица. Судя по беспорядочным и быстрым движениям рук, их необузданная дикость и яростный гнев были очевидны.

Всадники быстро проскакали мимо мертвых тел своих пленников, но при виде испуганных глаз Барретта и его корчащегося от боли тела, неожиданно натянули узду своих лошадей.

Первый из всадников откинул назад убранную перьями густую копну длинных волос и что-то крикнул. Один из молодых индейских воинов рассмеялся и высоко поднял над головой копье.

– Нет! – закричал барретт, как будто этот крик мог приостановить полет копья.

Его острие со свистом вспороло кожу Барретта, разодрало ткани живота и вызвало в угасающем его сознании взрыв боли и страха.

… Он сидел и всматривался в игру пламени огромного кирпичного очага, расслабленно откинувшись всем своим телом к спинке удобного деревянного кресла и вытянув перед собой ноги в высоких сапогах.

Он глянул на сверкающую глянцем кожу своих сапог и вздохнул с облегчением. Он все еще жив! Он не умер!

Барретт внимательно осмотрел свой странный наряд, пытаясь установить, к какой исторической эпохе его можно было бы отнести. Чуть пониже подбородка шею опоясывало довольно свободное жабо, вокруг запястий кружевные манжеты. Длинный ряд медных пуговиц простирался до самых колен.

Он осторожно поднялся и обвел взглядом комнату. Все в ней казалось совершенно чуждым, будто он очутился в совсем другой, практически незнакомой ему обстановке.

– Ты что, не слышишь меня, Маури Скотт? – произнесший эти слова говорил с каким-то необычным акцентом, глотая согласные и растягивая гласные.

Вокруг себя Барретт обнаружил столь же незнакомые, глядящие на него лица, которые с нескрываемой жадностью изучали его и следили за каждым его жестом. И хотя окружавшая его обстановка на первый взгляд казалась вполне мирной, а самой атмосфере вокруг него витала какая-то напряженность, причем она явно касалась непосредственно его самого. Ом посмотрел на обратившегося к нему юношу с горящими глазами и густыми черными волосами.

Парень стоял в самом центре таверны, широко расставив крепкие ноги, и явно жаждая услышать от него, Барретта, какой-то ответ.

– Ну так скажи, приятель! Чего молчишь? Скажи же что-нибудь в свою защиту!

Барретт глотнул слюну.

– Я… я не знаю, о чем идет речь.

Толпа вокруг него угрожающе зарычала.

– Вот как? Ты не понимаешь, о чем это я говорю? И даже знать не знаешь моей сестры, а? Но вот это, Маури Скотт, это ты поймешь наверняка.

Юноша рванулся к нему, и Барретт взметнул вверх руку.

– Нет! – закричал он. – Вы заблуждаетесь! Я на самом деле совершенно не знаком с вашей сестрой…

– Гнусный лжец с черным сердцем!

Огонь в очаге отразился от стали клинка в руке юноши, и острое лезвие его глубоко воткнулось в живот Барретта.

Он громко закричал. Все вокруг потускнело.

… Он снова был под укутанным облаками небом, но скрывавшееся за ним солнце все равно наполняло все его тело приятным теплом. А в нескольких метрах от него, выставив вперед огромный продолговатый щит, кругами передвигалась медленно раскачивающаяся коренастая темно-коричневая мужская фигура. На голове мужчины был шлем, украшенный султаном, забрало было закрыто так, что нельзя было разобрать черты его лица. В правой руке мужчины сверкал короткий меч.

Барретт опустил взгляд на свое собственное тело. Теперь оно оказалось крупным, очень мускулистым, большую часть туловища прикрывала короткая туника. В правой руке у него была стальная сетка, в левой руке смертельно опасный трезубец.

Он сделал шаг назад, дико озираясь по сторонам, догадался, что на этот раз процесс развоплощения забросил его на арену Древнего Рима.

Опустив оружие, которое держал в руках, он стал отступать под натиском надвигавшегося на него кругами противника. Толпа так и взвыла от негодования, как испытывающий внезапное разочарование дикий зверь при виде ускользающей добычи.

Широкое лезвие меча его противника со свистом рассекло воздух.

– Нет, пожалуйста, – простонал Барретт. – Вы же не понимаете…

Темно-коричневая фигура подступилась еще ближе, занеся меч над головой.

– Пожалуйста! Не надо… – Он поднял трезубец, пытаясь защититься, но на него сверху обрушился могучий удар меча, и трезубец, вращаясь, вылетел из его рук. Толпа встретила это радостными криками. Теперь зрелище это стало явно доставлять ей удовольствие. Затем меч еще раз, как смертоносный молот, опустился на Барретта, плоская сторона его с силой ударила по шее, швырнув самого его на землю. Гладиатор не мешкая тотчас же пригвоздил его тело коленом, навалившись на него всем своим весом так, что едва не вышиб вон весь дух из него.

Затем гладиатор поднялся. Взор его был устремлен к ложе, где весь подался вперед ухмыляющийся мужчина с ярко вспыхнувшими в нетерпении глазами.

Барретт знал, что произойдет сейчас, каков будет приговор: короткое движение вниз больших пальцев императора, опускающееся лезвие гладиаторского меча, ужасный момент всеохватывающей боли, а затем пустота и страх…

И еще Барретт теперь знал, что цикл этот будет повторяться вечно, этот никогда не прекращающийся ад молниеносного погружения холодного металла в его тело с неминуемым следствием – неизбывной чередой смертей.