Рамка

Я заторопился домой. Нс после утреннего перехода порядком устал и, хотя нетерпение подгоняло, в лагерь вернулся, когда уже стало темнеть. Мысль о том, чтобы сегодня идти на место, пришлось оставить, я еле передвигал ноги.

Поел совсем немного, от усталости есть не хотелось. Пошел спать, но уснуть сразу тоже не удалось. Сердце билось часто, я чувствовал это по ритмичному шуму в ушах. Мысли были невеселые, мучили недобрые предчувствия. Кое-как убедил себя, что паниковать рано, и уснул. Спал плохо, часто просыпался, а потом снова впадал в чуткую полудрему. Наконец, проснулся, как от резкого удара или выстрела. Было еще темно, только-только начинало светать. Понял, что больше не уснуть. Встал и оделся. Зашел на кухню, поел немного остатков вчерашнего ужина, попил холодного чая. Есть не хотелось, делал это только из соображения необходимости. Потом, взяв кайло и лопату, отправился на просеку. Идти было километра два, когда подходил к месту, было уже совсем светло, восток пылал вовсю, вот-вот должно было взойти солнце. Когда прошел перегиб склона, увидел, что на нашем месте что-то изменилось, пройдя еще немного, разглядел, что там что-то лежит. Почему-то похолодело внизу живота, я остановился, а потом бросился бегом вперед.

На том самом месте, я помнил его прекрасно, зияла яма. Была она идеально круглой цилиндрической формы диаметром немного меньше метра. Рядом лежал столб грунта из этой ямы. Яма только-только начала оплывать, на дне воды было сантиметра два. Земляной цилиндр тоже прекрасно сохранился, верхняя немерзлая часть, правда, немного осыпалась, но остальная была идеально круглой. В нижней части цилиндра четко выделялась эллипсоидная выемка.

Это произошло совсем недавно, может, два, а может, всего час назад. Предчувствия оправдались, я опоздал.

Стало очень и очень тоскливо. Нельзя сказать, что я переживал горе, это было что-то другое. Я прощался с мечтой. Подошел к дереву, у которого тогда сидел, и точно так же сел. Зачем я так сделал, не знаю. Может, ещё где-то в глубине души теплилась малюсенькая надежда, что он появится ещё раз, поэтому инстинктивно решил восстановить прежнюю обстановку. Глупо, конечно. Восстановить уже ничего нельзя.

Взошло солнце, медленно поднялось над верхушками деревьев. Потеплело. Я сидел, бессмысленно уставившись на земляной цилиндр. Он начал заметно подтаивать и терять свою идеальную круглую форму. Слышались плюхающие всплески, это подтаивали стенки ямы, грунт падал на дно, яма заполнялась водой. Ещё час — другой, и не останется никаких необычных следов, только оплывшая круглая яма да бесформенная груда земли рядом.

Я встал и поплелся в лагерь. На душе была болезненная пустота. Там никому ничего не стал рассказывать, хотя первые дни меня буквально мучило желание хоть с кем поделиться. Конечно, прежде всего опасался, что меня поднимут на смех. Слишком все это было необычно, Впрочем, я не боялся, что будут смеяться надо мной, не хотелось, чтобы осмеяли мечту. А какие я мог представить доказательства? Яму? Это уже была не та яма.

Хотелось поговорить с Иркой, тем более, что тогда мы были вместе. Но у Ирки было свое, реальное горе. На участок прибыло пополнение, приехал и студент, но у него уже был другой предмет обожания. Ирка ходила гордая, независимая, прямая, как мачта, и очень добросовестно относилась к своим обязанностям, но по утрам у неё были красные веки.

Однажды я все же решился поговорить с ней.

— Ира, ты не помнишь того геофизика с прибором… который встретился на просеке?

— Да, помню, конечно.

— У тебя тогда, во время его прихода, когда он был с нами, не появлялись какие-нибудь… ну… необычные мысли?

Ирка поглядела на меня не очень дружелюбно и ответила, как отрезала:

— Вас это не касается!

«Э, черт, не поняла, — подумал я. — Все у них на одни манер». Потом сказал:

— Да нет, я о другом, я об этом самом геофизике. Что гы можешь о нем самом сказать?

— Да, ничего. Странный какой-то немного.

«Да, странный, — подумал я, — совсем немного странный».

Наш разговор окончился для меня ничем.

Потом я часто задавался вопросом: почему они так тщательно избегают нас? Ведь наоборот, разум должен прежде всего тянуться к разуму.