Паутина будущего

Его даже не очень волновало, что лежащие на камне матерчатые квадраты теперь светились своим собственным слабым оранжевым цветом. Если это действительно души грешников, то что же — они, видимо, заслужили себе такую долю и да воздастся им. Относительно своей собственной души Мэддок был совершенно спокоен.

— Buenos tardes, — сказал второй незнакомец, появившись из тени леса с той стороны, откуда текла речка.

Мэддок уловил легкое подрагивание в его голосе, но не мог определить ни значения слов, ни акцента, с которым эти слова произносились.

— Привет.

Уже совершенно стемнело, и три существа у лесного ручья были похожи на три неясные тени.

— У меня есть предчувствие, что наступающая ночь будет гораздо холоднее, чем минувший день. — Незнакомец помолчал немного, затем продолжил: — Думаю, что нам следует развести костер.

До города отсюда было рукой подать. Немного пройти вниз по ручью, далее по лесной тропинке и через поле. Мэддок обернулся. Некоторые вещи, как и некоторые визиты было бы трудно объяснить. Он, например, никак не мог представить себе говорящего медведя, приглашенного отобедать у миссис Фланнэген.

— Хорошая идея. Я поймал замечательную рыбу, а значит, у нас будет чем поужинать.

Перед тем как приступить к делу, он, однако, немного помедлил.

Позади него Стенелеос занимался душами, но внимание его было приковано к человеку, стоящему перед Мэддоком.

— Мне бы хотелось узнать одну вещь.

— Что именно?

— Ваше имя.

— Что? А! Bueno. Меня зовут Валентин Генаро Эстебан Диас де Онора о Малагуена о Суспирата и так далее — не думаю, чтобы вам очень хотелось все его запоминать. Мне так холодно, как никогда еще не было в жизни.

Мэддок удовлетворенно кивнул:

— А я — Мэддок О'Шонесси.

С этими словами он приступил к разведению костра.

При свете костра, отблеск которого падал на оба берега речки, сидели и, беседуя, присматривались друг к другу Мэддок и Валентин. Поджаренная рыба была чрезвычайно вкусна, тем более что Стенелеос ее даже не попробовал. То настораживаясь, то вновь чувствуя себя свободно, Мэддок внимательно рассматривал Валентина, который, как он только что узнал, был каталонец.

— А откуда вы, каталонцы? Где эта ваша Каталандия?

Валентин закатил глаза.

— Для вас я — испанец. Это, строго говоря, не так, но довольно близко. Но как вы можете не знать? Разве то не ваша армия в настоящее время… — Он запнулся, потер пальцами подбородок чуть повыше маленькой острой бородки и глубокомысленно покачал головой: — Si, я совсем забыл. Век. Век. Ай-ай-ай.

В стороне от них Стенелеос без устали продолжал свое непонятное занятие. Мэддок никак не мог взять в толк, чего тот добивается, но, по правде говоря, ему это было почти безразлично.

Валентин был небольшого роста, тощий и бледный, с длинными, прямыми, черными волосами. Он сидел вплотную к костру, почти уткнувшись лицом в пламя, и постоянно подбрасывал туда новые ветки. Одежда его была вполне обыкновенной. Возраст между тридцатью и сорока. По уму и оборотам речи он был человек молодой, но держался так, как будто был гораздо старше своих лет. У него были очень черные глаза.

Каталонец оценивающе присматривался к Мэддоку и, похоже, приходил к аналогичным выводам и умозаключениям.

— Я раньше вас не встречал, — сказал он наконец.

— Вы никогда не были в Ирландии. — Это не было предположение — Мэддок просто констатировал факт.

Валентин молча кивнул:

— Я подумал, что вы — англичанин.

— Это не вполне так, но достаточно близко к истине.

Валентин улыбнулся короткой улыбкой:

— Вы тот, кто замещает меня. Вы увидите будущее. Потому что я никогда не видел вас прежде. — Улыбка исчезла с его лица. — И как же в нем одиноко. Никого из тех, кого я знаю, нет в живых…

Мэддок ждал, а тем временем по шее у него побежали мурашки от холода, вызванного отнюдь не погодой или ночным временем суток. Он хотел узнать. Он очень хотел все узнать. Случись сейчас какой-либо группе горожан выйти с фонарями на поиски и, прочесывая лес, выкликать его имя, Мэддок загасил бы костер и тихо ждал бы, пока они пройдут мимо.

Он со всей определенностью понимал, что значит жить в мире, где могут происходить такие вещи. Либо он удовлетворит свое любопытство, либо проведет остаток дней, запершись в какой-нибудь комнате и шарахаясь от каждой тени.

Валентин взглянул на него и пожал плечами:

— Я жил в Каталонии. В Героне, около реки. Мы распахивали поля, жали оливковое масло и при каждом удобном случае ругали своего короля. В горах там было тепло, и нам улыбалось сверху голубое небо. Рядом было море, и летом мы все, бывало, ходили любоваться его красотой. Это была неплохая жизнь. Я мог бы быть богат, если бы не имел слишком много старших братьев; дом наш был большой, но моя доля была слишком мала.

Умирает король, и французы настаивают на том, чтобы трон перешел к их лакею Филиппу. Все отправляются на войну. Марши, вторжения, повсюду осады и сражения. Мы, каталонцы, бьемся за то, чтобы иметь своего собственного короля и собственный флаг… Сейчас мне кажется, что то с нашей стороны было не слишком умно.

Однажды из Барселоны прибыл полковник. С ним был отряд испанских солдат, поэтому мы демонстрировали ему всяческое уважение.

— Здесь у меня список, — сказал полковник, раздуваясь от важности. (Он хотел арестовать тех, кто был в этом списке.) — Требую выдать этих преступников, — закончил он.

Странно, но никто не знал этих людей. Полковник, подтянутый и надушенный пудрой и духами, сказал, что ему все равно и что любые двадцать каталонцев похожи на двадцать других. Может быть, он был прав. Он выгонял людей из домов и спрашивал их имена. Некоторые называли свое имя, другие отказывались. Через день-другой полковник отобрал двадцать человек, подходивших ему. Он произнес короткую яркую речь, и этих людей повесили. На следующий день он отбыл, а мы, посудачив, вернулись к нашей работе. Основным моим занятием в то время была обработка деревянных досок для последующего изготовления бочек. Но я не переставал думать о повешенных людях.

Проходит несколько лет, и теперь уже по дороге из Барселоны приходит отряд англичан. Во главе отряда генерал Джеймс Стэнхоуп. Я вижу его, я узнаю его. У него синяя форма со множеством медных пуговиц. И при нем сержант, который вместе с пятнадцатью солдатами подошел к нам. И, конечно же, он зачитывает нам список имен и требует выдать этих людей.

«Ну уж нет», — подумал я на этот раз. И еще некоторые подумали так же. Ночью мы вырыли погреб под полом сарая, где делали бочки. Погреб был квадратный и очень глубокий; мы старались не думать о том, что он очень похож на могилу. Там мы прятали некоторых из людей, которых англичане хотели повесить. В списке было десять человек, но мы могли спрятать только пятерых. Они хотели повесить только десятерых, и это наводило на мысль о том, что англичане были меньшим злом, чем испанцы, — надеюсь, вы простите, что я так говорю. Это было только то, что мы подумали.

Мэддок бросил на Валентина понимающий взгляд.

— Здесь вы можете говорить свободно, — сказал он низким и мягким голосом.

— Хорошо, — продолжил Валентин, еще ближе прижимаясь к костру, чтобы согреться. — После этого мы ждали, что будет дальше; несколько человек было повешено. Но тех, кого мы прятали, они не получили! Три дня эти пятеро просидели в яме, пока мы изготовили бочки. Однажды ночью мы на повозках вывезли эти бочки, в которых сидели прятавшиеся люди, далеко в горы. Там мы нашли пастуха, который увел их в безопасное место.

Он снова замолчал. Долгое время в темном лесу не было слышно ни единого звука. Казалось, затих даже ручей. Костер начал было гаснуть, но Валентин быстро подбросил веток в огонь.

— И что было дальше? — спросил тихо Мэддок.

Каталонец посмотрел на него поверх костра, и в его глазах отразилось пламя.

— А дальше ко мне пришел он.