Аргонавты Времени

—Ну,— оказал Артур Прайс Вильямс, обращаясь к Джеку Петерсу со скромным видом услужливого подчиненного,— что теперь станем делать, Джек?

Однако Петерс, окидывавший Манс не слишком смелым взором, сделал вид, что не слышит вопроса. Охота на колдунов, так успешно начатая ллиддвуддцами, готова была вот-вот сорваться, но выручил старый Питчард, который в это время протолкался вперед.

—Что же вы?! — заорал он сорванным голосом, делая руками непонятные жесты.— Вы что?! Устрашитесь ли вы покарать того, на ком лежит гнев господен?! Сожжем чародея!

Выхватив у Петерса факел, он распахнул дряхлую дверь и бросился по аллее к дому. Его факел, раздуваемый ветром, рассыпался искрами в ночной темноте. «Жги колдуна!» — взвизгнул чей-то голос, и стадный инстинкт овладел толпой. С угрожающим шумом она бросилась вслед за изувером.

Ллиддвуддцы ожидали, что двери в дом заперты и завалены всякой всячиной, но они отворились без труда. От толчка Питчарда обе половины дверей со скрипом распахнулись. Яркий свет хлынул ему в лицо; ослепленный, он несколько секунд топтался на пороге. За ним сгрудились его последователи.

Те, кто там был, рассказывают следующее. Доктор Небогипфель был в комнате. Он стоял на высоком сооружении из бронзы, красного дерева и слоновой кости, залитый бесцветным сиянием электрических ламп. Кажется, он улыбнулся им — полусожалеюще, полупрезрительно: так улыбаются мученики. Некоторые еще добавляют, что рядом с доктором сидел высокий человек в черной одежде священника. Кое-кто даже уверяет, что этим человеком был преподобный Илия Уллис Кук. Другие отрицают это: по их мнению, второй человек похож на старого Вильямса — таким его описывают предания.

Кем был второй человек — доказать невозможно, ибо вдруг какая-то страшная сила отбросила стоявших у дверей назад. Питчард повалился без памяти, все остальные кинулись кто куда. Кто-то кричал, кто-то выл, кто-то плакал от страха, ледяными пальцами вцепившегося в них.

И было отчего: спокойный, улыбающийся доктор, и его тихий, одетый в черное, спутник, и полированная платформа, на которой они стояли, вдруг исчезли, пропали из виду!

Как невозможное стало возможным

Берег моря. Серебристая ива у самой воды. Мелкие воды заросли морской капустой; ближе к берегу из воды торчат жесткие пучки осоки. Дальше — сплошной стеной пурпурный ковер лилий, кое-где подернутый дымкой незабудок. Среди цветов чуть журчит сонная вода ручейка; она так медленно обегает низкий, поросший ивняком островок, что в ней ясно отражается чистое финское небо и его яркая голубизна. Густые ивы закрывают собой весь видимый мир. Автору, который присел у корней одной из них, видно лишь несколько пасущихся оленей и вершины тополей, резко выделяющихся на влажной синеве неба своими пикообразными вершинами. Да Автору и не хочется оглядывать окрестности: его внимание заняла бронзового цвета бабочка, порхающая от цветка к цветку.

Кто может определить все цвета заката? Кому дано уловить тончайшие оттенки пламени? Тот, кто за это берется, пусть заодно попробует проследить прихотливый путь мыслей смертного, когда они начинаются с медно-красной бабочки, переходят к бессмертной душе, расставшейся с телом, а от этого предмета — к духовному пробуждению, а потом — к исчезновению доктора Небогипфеля и преподобного Илии Уллиса Кука из чувственно воспринимаемого мира...

Таково было примерно извилистое течение мыслей Автора в то время. Лежа под деревом — как бывало возлежал Будда — и греясь на солнышке, он размышлял о таинственных перевоплощениях, как вдруг почувствовал чье-то присутствие на островке. Он вгляделся внимательнее: да, там появилось нечто. Перед его изумленным взором между ним и горизонтом возникло что-то непрозрачное, отражающее свет. Оно не могло быть плодом воображения Автора: в неподвижных водах виднелось его смутное отражение. Это было нечто реально существующее. Это было материальное тело. Но что же это было?

Он долго разглядывал неожиданно и невесть откуда взявшееся н е ч т о, сначала в немом изумлении, потом с сомнением, затем его глаза заволокло слезами. Протерев их, он снова взглянул на островок. Теперь он уверился: да, там появилось нечто твердое; оно отбрасывало тень; в нем было два человека. На н е м было много белого металла, который сверкал в лучах полуденного солнца; свет, отражаясь от него, слепил глаза, как при вспышках магния.

Автор разглядел, что о н о было обнесено перилами черного дерева, словно поглощавшего свет; на нем находились белые механизмы, которые сверкали, как полированная слоновая кость. И это все было очень ясно видно, но в то же время в нем было что-то нереальное.

Предмет не был квадратным, не имел четких линий машины — контуры его словно расплывались. Казалось, он изгибался, раздваивался, подобно некоторым кристаллам. Это напоминало машину, но машину разбитую, покоробленную... Такие машины — и что-то неуловимо знакомое, и что-то необычное — случается увидеть во сне.

Люди на этой машине тоже напоминали образы сонных видений: один — низенький человек со странной желтой кожей и необычной формой головы, облаченный в темно-зеленый причудливый наряд; другой — резкий контраст первому — светловолосый, бледный, приятного вида человек, судя по одежде — пастор англиканской церкви.

После того как Автор рассмотрел людей, им снова овладели сомнения: а не спит ли он? Он неуклюже отполз назад, взглянул на небо. Все было как полагается. Потом он протер глаза, снова посмотрел на ивовые заросли над ручьем. Все на месте. Он внимательно осмотрел свои руки — и убедился, что и тут глаза не обманывают его. Тогда он вновь вернулся на прежнее место и посмотрел на островок.

Легкий ветерок шевелил ивы; низко над водой пролетела белая чайка. Все оставалось по-прежнему на своем месте... Но не все! Не было машины: она пропала! «Видимо,— решил Автор,— это был мираж, плод воображения — еще одно подтверждение нематериальности мышления».— «Видишь, как можно ошибиться!» — шептало Автору сердце.— «Да,— возражал сердцу скептический ум,— все это весьма странно, но ведь священник-то все еще здесь!».

Священник был там, и Автор—теперь уже в полном недоумении — смотрел на него. Человек на островке стоял и, прикрыв глаза руками, оглядывался по сторонам. Он-то откуда взялся? Автор знал окрестности, как свои пять пальцев,— к островку можно было подойти, только миновав его; и тем не менее Автор не заметил, когда священник миновал его позиции у берега моря.

Одежда священника была изорвана и изношена. Сам он выглядел так, как выглядят обычно после длительного морского путешествия — совершенно измученным. Когда он подошел к берегу островка и заговорил, голос его дрожал и прерывался.

—Да,— отвечал ему Автор,— это остров. Но как вы туда попали?

Священник не ответил, а снова задал вопрос — и это был очень странный вопрос. Он спросил:

—Вы живете в девятнадцатом веке?

Автор заставил его дважды повторить, прежде чем понял, что священник спрашивает именно это. Священник поблагодарил его за ответ с каким-то восторгом в голосе. Затем он спросил о годе, числе и месяце.

—Девятое августа 1887 года,— повторил он вслед за Автором.— Слава тебе, господи! — И, бросившись плашмя на землю, он зарылся лицом в осоку и зарыдал.

Все еще не оправившись от изумления, Автор пошел вдоль берега. Разыскав челнок, он поспешно сел в него и стал грести к острову, на котором был священник, не вполне уверенный, что найдет его там.

Но священник оставался там. Он лежал без сознания в зарослях камыша. Автор перенес его в лодку, а оттуда переправил к себе домой. Священника раздели и уложили в постель, в которой он, не приходя в сознание, провел десять суток.

Постепенно выяснилось, что он — преподобный Илия Кук, который исчез из Ллиддвудда вместе с доктором Небогипфелем три недели тому назад.

Девятнадцатого августа больной пришел в себя и пожелал видеть Автора. Сиделка вызвала последнего из кабинета, и он спустился к больному. Кук выглядел и говорил, как вполне разумный человек, только глаза его блестели каким-то странным блеском, а по лицу разливалась смертельная бледность.