Бегство с планеты обезьян (сборник)

Параноика от всех остальных душевнобольных отличает та особенность, что он остается активно ориентированным на внешний мир. От так называемых нормальных людей он отличается тем, что явно не соответствующие действительности представления фиксируются в его сознании как абсолютные истины и не поддаются исправлению ни опытом, ни убеждением. На основе этих представлений больной создает очень развитую, подчас поразительно сложную систему мышления, логически выстроенную и вполне соответствующую закрепившимся у него ложным поступкам».

Дрожащим от волнения голосом Даниэльс пояснил:

— Эти пленки предназначались для персонала госпиталя на Фомальгауте IV. Они были спрятаны в стенном шкафу кабины управления кораблем. Сама кабина управления была полностью изолирована от остальных помещений космического корабля. Войти в нее никто из пассажиров, то есть — нас, не мог.

«Параноик мыслит раз и навсегда установившимися постулатами, — продолжал доноситься из динамика спокойный и размеренный голос земного врача. — Его мысли и представления невозможно поколебать. Они управляют жизнью больного. Все события, всех лиц, с которыми он сталкивается, все случайные замечания и услышанные разговоры больной включает в свою систему мышления. Он убежден, что окружающий мир преследует его, стремится принести ему вред, что сам он — лицо исключительной значимости и способностей, а против него направлены бесчисленные умыслы и действия. Чтобы защитить себя, параноик совершает самые невероятные поступки. Он часто переезжает с места на место и, когда наступает последняя, самая опасная для окружающих стадия болезни, может даже стать…»

Зильберман выбросил руку вперед и резким движением вырубил магнитофон.

В зале наступила полная тишина. Все девять руководителей лагеря сидели недвижно в своих креслах.

— Итак, — медленно произнес Тейт. — Мы — группа психов. Корабль, набитый чокнутыми, который столкнулся со случайным космическим объектом…

— Ты напрасно закрываешь глаза на то, что в появлении этого космического тела не было ничего случайного, — сказал Хорстоковски.

Фишер истерически захохотал.

— Вот он — типичный бред параноика. Боже мой, все эти нападения на нас, как выяснилось, были лишь галлюцинациями! Плодом нашего больного воображения!

Лануар ткнул пальцем в груду кассет.

— Чему же нам верить? Неужели не было никаких врагов?

— Но они нападали на нас в течение целых пяти лет! — воскликнул Портбейн. — Разве это не доказательство?

— А ты видел хотя бы одного из нападавших? — спросил Фишер, не скрывая сарказма.

— Это лучшие агенты Галактики. Среди них — ударные части Терры и разведчики, великолепно владеющие приемами подрывных операций и саботажа. Они так великолепно вышколены, что ни разу не попались нам на глаза.

— Они разрушили наши мосты, — добавил О’Киф. — Да, мы не видели их, но мосты-то разрушены!

— А может, просто качество строительных работ было никуда не годным, — возразил Фишер. — И мосты рухнули сами.

— Объекты, особенно такие, как мосты, не могут рухнуть сами по себе. Я уверен, что для всех событий, происходящих с нами, имеются какие-то причины.

— О каких событиях ты говоришь? — спросил Тейт.

— Как о каких? О еженедельных попытках отравить нас ядовитыми газами, о ядовитых солях тяжелых металлов в системе водоснабжения, — сердито ответил Портбейн.

— Бактерии и вирусы везде, — вставил свое слово Даниэльс.

— Может, ничего этого и не было, — не сдавался Тейт, — Но как доказать? Если все мы психически больны, то каким образом нам убедиться в этом?

— Нас больше сотни, — сказал Домграф-Швач, — и все мы были свидетелями нападений. Чем объяснить это? Коллективной галлюцинацией?

— Истории известны случаи, когда вера в какое-либо явление, даже выдуманное, охватывала все общество. Причем эта вера передавалась из поколения в поколение. Боги, колдуны, ведьмы — это же плод воображения, но в них верили! Точно так же, как на протяжении многих веков земляне были убеждены в том, что Терра — плоская.

— Если бы все линейки длиной в двенадцать дюймов выросли до тринадцати, — медленно начал Фишер, — то кто обнаружил бы это? Согласитесь, одна из двенадцатидюймовых линеек должна остаться такой, как была, служить эталоном для сравнения. Нам же для сравнения нужен один человек, не страдающий паранойей.

— Что бы вы ни говорили, а я не исключаю того, что мы имеем дело с составной частью их плана, — резко возразил Зильберман. — Может быть, они специально построили кабину управления и спрятали там магнитные ленты со специальным текстом.

— Проверить, так это или нет, — ничуть не сложнее, чем убедиться в достоверности — или недостоверности — некоего явления, — задумчиво произнес Портбейн. — В чем основная особенность истинно научного эксперимента?

— Она заключается в том, что эксперимент можно повторить многократно и каждый раз результаты будут идентичны, — тотчас ответил Фишер. — Послушайте, давайте попробуем «измерить» самих себя! Хотя нет, — взгляд его стал угрюм, — нельзя взять линейку, будь она двенадцать или тринадцать дюймов длиной, и попростиь ее проверить свои собственные размеры. Ни один инструмент, никто не в состоянии определить свою собственную «точность».

— Нет, не так, — спокойно парировал Портбейн. — Я могу подготовить и провести надежный и объективный эксперимент.

— Это невозможно! — воскликнул Тейт.

— Ничего подобного. И я берусь провести свой эксперимент в течение ближайшей недели.

— Газы! — подал сигнал солдат.

Женщины и дети натянули противогазы. Из подземных бункеров выползли на заранее подготовленные позиции тяжелые орудия. По всему периметру лагеря, граничащего с болотом, механические «жуки» начали прочесывать пограничную полосу. Лучи прожекторов осветили поверхность болота.

Портбейн взял пробы воздуха и дал знак рабочим. Они моментально оттащили контейнер с пробами в укрытие.

Спустя несколько минут Портбейн вошел в командный бункер.

— В этом баллоне, — сказал он, — должны находиться пары синильной кислоты. Образцы паров были собраны мной на месте газовой атаки.

— Мы зря тратим время — забрюзжал Фишер, — нас атакуют, а мы сидим здесь и занимаемся ерундой.

Портбейн подал знак, и лаборанты приступили к установке оборудования для анализа взятых проб.

— Перед нами два образца осажденных паров, обозначенных буквами — А и Б. Один взят из баллона, заполненного местным воздухом в момент химической атаки, другой — из пробы воздуха в этой комнате.

— Не исключено, — нервно перебил Портбейна Зильберман, — что мы признаем результаты исследования обоих образцов отрицательными. Считаю, что эксперимент в этом случае утратит свою достоверность.

— Тогда проведем серию новых экспериментов. Через пару месяцев, если анализы всех образцов окажутся отрицательными, станет ясно, что гипотеза газовых атак несостоятельна.

— Ладно, согласен, ну а если анализы обоих образцов будут признаны положительными? — недоуменно спросил Тейт.

— Тогда эксперимент подтвердит, что гипотеза о нашем заболевании паранойей имеет основания и нам следует признать ее справедливой.

После минутного раздумья доводы Портбейна были приняты.

— Если нам не удастся получить контрольный образец, не содержащий паров синильной кислоты, то…

— Действительно, хитроумно задумано, — перебил его О’Киф. — Мы исходим из единственно достоверного факта — нашего существования. Уж в этом сомнений нет.

— Я пока назвал только два варианта, — пояснил Портбейн. — Если все мы признаем анализы обоих образцов положительными, значит, мы — психически больные. Признав результаты анализа обоих образцов отрицательными, мы приходим к заключению, что никаких нападений на нас не было и тревога была напрасной. В случае, если мы единодушно делаем вывод, что анализ одного образца — отрицательный, а другого — положительный, то придется признать, что мы — нормальные в психическом отношении люди и действительно подвергаемся нападениям, — он взглянул на руководителей лагеря. — Но для этого, повторяю, мы все единодушно должны сказать, анализ какого образца — отрицательный, а какого — положительный.