Паутина будущего

Мэддок непонимающе заморгал глазами:

— Ну и что? Безусловно, это его собственность. И что из этого следует?

Потрясенная Шарлин уставилась на него. Мэддок был в глубине души доволен тем, что ее можно по-настоящему удивить, да еще такими простыми вещами.

— А в ваше время что, можно было отнимать у людей их собственность?

— Нет, но дети — это совсем другое дело. — Он развел руками. — Допустим, родственники Дэвида О'Брэди подарили ему новый барабан, в который он барабанит с восхода до заката солнца. Разумеется, я отниму у него эту игрушку.

Шарлин крепко сжала его руку чуть выше локтя и твердо, делая ударение на каждом слове, сказала:

— В наше время этого делать нельзя. — И уже более тихим голосом добавила: — К тому же он вовсе не ребенок и свои права знает.

Между ними плыл густой зеленый дым, запах которого теперь представлял смесь навоза, гниющего удобрения и коровьего помета. Шарлин отвернула в сторону бледное от подступившей дурноты лицо. Она даже закрыла глаза, как будто это могло помочь выдержать вонючую пытку.

Мэддок встал с кушетки и прошел через комнату к шезлонгу, в котором развалился молодой человек. Но на сей раз он контролировал себя и больше не собирался ничего выхватывать у парня. Вместо этого он присел на корточки прямо у ног парня и некоторое время внимательно рассматривал его. «Интересно, сколько лет этому юнцу, — подумал он. — Пятнадцать? Восемнадцать? Шарлин сказала, что вполне достаточно, чтобы парень знал свои права».

— Та леди и я были бы очень признательны, если бы вы перестали наполнять комнату этим неприятным запахом.

Ответом ему было молчание с последующим выпуском из носа очередной порции вонючей мерзости. Волосы на его шее приподнялись, но он в очередной раз сдержался.

— Эй, парень? Прошу тебя.

— Животное, — сказал юноша, вкладывая в это слово столько презрения и ненависти, сколько Мэддоку не приходилось слышать за всю свою жизнь.

— Это я животное? — прорычал Мэддок и сорвал шляпу с головы нахала и… застыл на месте от ужаса. Весь череп юноши был покрыт шрамами. Они образовывали причудливые узоры и явно были сделаны намеренно; в процессе формирования за шрамами ухаживали, их лелеяли — они служили в качестве украшения.

Парень вырвал из рук Мэддока свою шляпу, натянул ее снова на голову и, вертя в руках дымящуюся трубочку, продолжал наполнять комнату зловониями. Но Мэддок этого почти не замечал, настолько отвратительно ему было искусственное увечье сидящего перед ним юнца.

— Животное, — снова сказал парень.

Последний раз Мэддок видел этого парня сто пятьдесят лет назад, когда тот принимал участие в страшной войне, будучи молодым солдатом. Кем он был сейчас, Мэддок не знал. Но если не считать волос и черепа, это был тот самый человек. «Я знал тебя во времена, когда ты был лучше, чем сейчас», — подумал он с грустью.

Мэддок поднял голову. «Он назвал меня животным. Можно подумать, что это худшее из слов». Ирландец стоял и смотрел вниз на затененное полями шляпы лицо юноши.

— Ты когда-нибудь рыбачил, парень? — В ответ на Мэддока взглянули холодные безразличные глаза. — Скажу тебе, что ничто не может сравниться с завтраком из только что пойманной тобой рыбы. Большая форель, бьющаяся на крючке, еще сырая и блестящая. — Он улыбнулся и приступил к выполнению своей задачи, сам испытывая при этом большое удовольствие. — Она еще жива, когда ты поднимаешь ее за жабры. Еще извивается, бьется. Ты берешь нож и разрезаешь ее. Вот тут-то и начинается основная работа.

В комнате наблюдения за изолятором Марианна, Катя и Кристофер смотрели и слушали, немало озадаченные ходом беседы Мэддока с пареньком.

Марианна продолжала изучать данные анализа кожи Мэддока, поступившие к этому времени из лаборатории. Аномалии были небольшими по величине, но огромными по количеству.

Катя вслушивалась в слова, которые употреблял этот человек, и пропускала сформулированные им предложения через лингвистические анализаторы. Результаты этого анализа вызвали у нее странное чувство, ощущение чего-то совершенно необычного.

А Кристофер смотрел на этого человека. Он видел, что Мэддок не только смел, но и умен, и способен управлять своими эмоциями. Рыбная история порядком вывела его из равновесия, но его собственное чувство тошноты было пустяком по сравнению с несчастьем, обрушившимся на голову нахального молодого психа. Но главным была не сама история, а то, каким образом рассказчик излагал ее.

— Марианна! Катя! Не могу разобраться, что это за человек, но думаю, что он из какого-то совершенно неизвестного нам места.

И тут все трое увидали, что псих поднес ко рту руку и умоляюще захныкал:

— Прекратите!

— Что? — Мэддок посмотрел на юношу, и в его глазах появился озорной блеск. — Неинтересно слушать о привычках обитателей речных глубин? Ручаюсь тебе, то, что порой находишь в их желудках, совершенно изумительно. Однажды вот этими самыми пальцами я вытащил оттуда голову птицы. Птичью голову, представляешь? Удивительно! Как она могла попасть в кишки коричневой форели? Мне всегда было любопытно…

— Остановитесь, — умолял парень. — Хватит мне историй о рыбах, червях и птичьих головах!

Лицо его было искаженным и совершенно белым.

— Ну, в таком случае убери свои вонючки, парень, — спокойно предложил Мэддок, — и я больше не произнесу ни слова.

В изоляторе установилась нечто вроде перемирия.

Глава шестнадцатая

— У каждого существует запись истории жизни, — настаивал Кристофер. — Вот почему мы ничего не можем понять. Что, этот Мэддок ничего не сделал в своей жизни?

Он сидел расслабившись, с закинутыми на стол ногами и загибал пальцы согласно перечисленным пунктам.

— Он никогда ничего не брал в кредит? Никогда не переводил деньги? Никогда никуда не ездил? Никогда не был оштрафован на улице? — И наконец, как о чем-то совершенно невероятном, он спросил: — Мог ли он за всю жизнь ни разу не купить аккумулятор?

— Это невозможно, — сказала Марианна не очень уверенно.

— Абсолютно невозможно! — громогласно добавила Катя. — Абсолютно!

Двое друзей одновременно посмотрели на нее, редко Катя была столь категорична в своем отрицании чего-либо. Она спокойно встретила их взгляд.

— Это не мое мнение. Я просто констатирую факт. Невозможность чего-либо имеет полное право быть законным фактом.

Марианна встала и подошла к смотровому окну, у которого постояла некоторое время, задумчиво глядя на трех пленников, помещенных в изолятор.

— Но он же там. Что может быть более возможным, чем существующая реальность?

Катя жизнерадостно захлопала в ладоши, проявив в очередной раз большой запас заложенного в ней оптимизма. Она пружинисто встала с кресла и подошла к Марианне.

— А существующая реальность отличается от того, как мы позволяем себе ее представить. Итак, вполне возможно, что перед нами гений, которому удалось невероятное: вычислить коды стирания информации и получить доступ к базе данных высшего уровня. А вот что совершенно невозможно — это то, что он никогда не сталкивался с процессом регистрации.

Сидящий за столом Кристофер озадаченно прокомментировал:

— Твое «возможно» для меня представляется также невозможным.

Катя задумчиво посмотрела на него:

— Это точно.

Она снова посмотрела на Мэддока, Шарлин и на сердитого неоперившегося юнца Уорэлла.

— А может быть, она — специалист по стиранию данных?

Кристофер в этом не был уверен.

— Она — энергия, но не информация. Мы же все ознакомились с ее записью; там все про нее сказано.

— А не может она сфальсифицировать данные?

— Зачем, собственно? И почему так топорно? Зачем ей придумывать себе ложную запись, а его вообще оставлять без таковой? Ведь нас насторожило не наличие каких-то аномалий в его записи, а полное ее отсутствие.

Катя поджала губы, потом рассмеялась:

— Все это не то. В принципе можно придумать несколько достаточно достоверных предположений. Возможно, команду на удаление записи дал монитор безопасности, обнаружив в ней какие-либо сверхсекретные данные. Может быть, его запись была изъята для дублирования в базу данных где-нибудь в Вайолингене или Ист-Термополисе и в силу каких-то обстоятельств не возвращена обратно.