Винтовая лестница

- ...Много лет тому назад... я сорвался с кручи... С тех пор я мертв.

- Отчасти вы и живы, - возразил бургомистр.

- ...Отчасти я жив. Мой челн смерти ваял неверный курс... я остался на земле, и челн мой с той поры плавает в земных водах... Я после смерти странствую в земных водах... Я обречен вечно блуждать по гигантской лестнице, которая ведет на тот свет... То меня занесет наверх, то вниз, то направо, то налево. Я не знаю ни минуты передышки... Вот, кажется, я взял разбег и передо мною уже забрезжили высокие врата, но миг - и я очнулся на моем челноке, застрявшем в каких-то унылых земных водах... Никто обо мне не знает, а знал бы кто обо мне, так не знал бы места, где я нахожусь, а знал бы место... так не знал бы, как удержать меня там, не знал бы, как мне помочь".

Действительно, выход к свету совсем не прост. Лабиринты Кафки и Борхеса, возникающие на этом пути, сродни реальным лабиринтам, созданным в древние времена для космических посвящений. И все-таки во все времена устремлялись рыцари света за чашей Грааля и своими путями выходили к световому конусу мира.

Битва света за чашу Грааля продолжалась в средневековой Англии. Глянем на небо глазами рыцарей Круглого стола, ищущих светлую чашу Грааля в небесном царстве. Вот престол - Плеяды. Вот священник с воздетыми руками Орион. Вот между рук его три звезды - три старца. Чаша - созвездие Чаши. Сияющий Ланселот - созвездие Персея. Об этом говорится в романе Томаса Мэлори "Смерть Артура".

"...Увидел он, как отворилась дверь в тот покой и оттуда Излилась великая ясность, и сразу стало так светло, словно все на свете факелы горели за той дверью...

И взглянул он через порог, и увидел там посреди покоя серебряный престол, а на нем священную чашу, покрытую красной парчою, и множество ангелов вокруг, и один из них держал свечу ярого воска, а другой - крест и принадлежности алтаря. А перед священной чашей он увидел блаженного старца в церковном облачении, словно бы творящего молитву. Над воздетыми же ладонями священника привиделись сэру Ланселоту три мужа, и того, что казался из них моложе, они поместили у священника между ладоней, он же воздел его высоко вверх и словно бы показал так народу.

...Шагнул он за порог и устремился к серебряному престолу, но когда он приблизился, то ощутил на себе дыхание, словно бы смешанное с пламенем, и оно ударило его прямо В лицо и жестоко его опалило".Да, небесный огонь опаляет. Во все эпохи в небесах идет битва света. Небесная битва и битва земная слились воедино в пророческой поэме Осипа Мандельштама. Поэма написана им в воронежской ссылке в феврале - марте 1937 года. Она вся пронизана предчувствием грядущей мировой войны и превращается в битву света с темнотой. Звездная, "ясно-ясеневая", чуть-чуть "красновато-яворовая" огненная аура Мандельштама достигает из окопа земли двух небес. Его череп "звездным рубчиком шитый чепец" - становится уже знакомой нам чашей небес. Он ощущает всей сетчаткой бег лучей и мчится за ними со световыми скоростями, и по уже известным законам метакода выходит к светлой чаше конуса мировых событий. Улетая туда, в горловину чаши, он видит, как мчатся обратно "белые звезды земли", становясь по законам теории относительности "чуть-чуть красными", - это знаменитое красное смещение, возникающее при разбегании галактик.Это высокая поэзия и гениальное описание антропной космической инверсии. Оно подлинно пережитое и потому пророческое. Словно поэт уже прошел сквозь войну и теперь помогает нам уже оттуда лучами своей "яворовой" ауры.

До чего эти звезды изветливы!

Все им нужно глядеть - для чего?

В ожиданье судьи и свидетеля,

В океан без окна, вещество...

Научи меня, ласточка хилая,

Разучившаяся летать,

Как мне с этой воздушной могилою

Без руля и крыла совладать.

И за Лермонтова Михаила

Я отдам тебе строгий отчет,

Как сутулого учит могила

И воздушная яма влечет.

Шевелящимися виноградинами

Угрожают нам эти миры,

И висят городами украденными,

Золотыми обмолвками, ябедами,

Ядовитого холода ягодами

Растяжимых созвездий шатры...

Сквозь эфир десятично означенный

Свет размолотых в луч скоростей

Начинает число, опрозраченнмй

Светлой болью и молью нулей.

И за полем полей поле новое

Треугольным летит журавлем,

Весть летит светопыльной обновою,

И от битвы вчерашней светло.

Весть летит светопыльной обновою:

Я не Лейпциг, не Ватерлоо,

Я не Битва Народов, я новое,

От меня будет свету светло.

Аравийское месиво, крошево,

Свет размолотых в луч скоростей.

И своими косыми подошвами

Свет стоит на сетчатке моей...

Неподкупное небо окопное

Небо крупных оптовых смертей

За тобой, от тебя целокупное,

Я губами несусь в темноте...

Для того ль должен череп развиться

Во весь лоб - от виска до виска

Чтоб в его дорогие глазницы

Не могли не вливаться войска?..

Мыслью пенится, сам себе снится

Чаша чаш и отчизна отчизне,

Звездным рубчиком шитый чепец,

Чепчик счастья - Шекспира отец...

Ясность ясеневая, зоркость яворовая

Чуть-чуть красная мчится в свой дом,

Точно обмороками затоваривая,

Оба неба с их тусклым огнем...

Для того заготовлена тара

Обаянья в пространстве пустом,

Чтобы белые звезды обратно

Чуть-чуть красные мчались в свой дом?

(Февраль-март 1937 г.)

Человек может расширить до бесконечности свой слух, свое зрение, даже ощущение своего тела, он может стать существом космическим уже сейчас, находясь в пределах земли. Наш глаз не различает ультрафиолетового излучения, наш слух не слышит ультразвука, мы не можем видеть многие реально существующие вещи, скажем, четвертое измерение, четвертую пространственно-временную координату вселенной. Не можем видеть вполне реальное искривление пространства и времени, открытое общей теорией относительности. С этим не мирится литература. Она создает свои модели мироздания, видимые, слышимые и воспринимаемые человеком, безгранично расширяющие пределы его восприятия.

Космическая тема современной литературы - это Прежде всего грандиозный проект космической переориентации человека. Слово предвосхищает ту грандиозную космическую одиссею, которую предстоит пережить человечеству уже в ближайшее время. Слово отрывает человека, пребывающего в комнате, и дает ему возможность почувствовать все, что ощущает космонавт в невесомости и в безграничном пространстве. Слово призывает человека: оглянись на себя, посмотри, все ли твои возможности использованы. Слово дарит человеку бесконечное пространство и бесконечное время всего мироздания.