Тяготению вопреки

В эту ночь Кендрику снилось, что он где-то в темноте - нет, более того: там, где нет самого понятия «свет».

Но каким-то образом, пробегая по коридорам, все более сужающимся, он знал, где и какие лежат на пути препятствия. И где-то там лежал путь домой, который был ему обещан.

Он следовал за Робертом, за мальчишкой, бежавшим через лишенную света пустыню, и сердце его было полно невыразимой радости. «Домой! - Слово это гремело в пустоте черепа Роберта. - Домой!»

Кендрик понимал, что видит сон, но он был безмолвным пассажиром мыслей Роберта. И в темноте, их окружающей, возник намек на нечто иное: безмолвное крещендо бледного света, и мудрости, и признания, которые никогда до конца не становились известными.

Нечто красивое, нечто светлое. Нечто огромное, маячащее прямо впереди, зеленеющее обещанием новых и невообразимых свобод без границ и без пределов.

И когда ум Кендрика скользнул к утреннему пробуждению, память об этом сне еще осталась с ним, и когда он наконец проснулся в знакомой обстановке отделения, он не мог с уверенностью сказать, был это сон или явь.

Снова испытания, снова беседы, но больше не возили в хирургию, не было долгих дней восстановления и надежд выжить, когда столь многим досталась долгая и мучительная смерть. Их теперь осталось мало, где-то дюжина из десятков или сотен прошедших за это время через отделение.

А потом впервые за все время с тех пор, как их привели в Лабиринт, заключенные Семнадцатого начали испытывать скуку.

Дни шли за днями, но Кендрик не проводил их в молчаливом созерцании. Он принял решение: не ждать пассивно, пока станет известно, каковы намерения Зирацки в отношении него. Как отсюда убежать - он понятия не имел, но прецедент уже был.

Но время шло, и он думал, представится ли когда-нибудь возможность.

- Они нас не слышат.

- Ты точно знаешь?

Кендрик заметил, что задерживает дыхание.

Мак-Кован сдвинулся на краю койки Кендрика, поднял руку, чтобы дотронуться до собственного носа. Движение пальцев к лицу замедлилось, почти остановилось, и время замедлило свой ход для Кендрика - с его точки зрения. Все вокруг - поры на лице Мак-Кована, даже стук его сердца - внезапно и мощно остановилось.

А потом в мгновение ока все вернулось к норме.

- Точно. Послушай. Неужто не слышишь? Правда, красиво?

Кендрик прислушался изо всех сил, слыша бесконечные каскады струящейся вокруг энергии через строения Лабиринта. Иногда, когда он глядел на других выживших лаборокрысов - такую они сами себе кличку придумали - он не видел тел, видел более глубокий уровень: гудящие энергией сети, сет отчасти биологические, отчасти машинные, и каждая сводилась к инженерным схемам, начерченным рубиново-красным и полыхающе белым.

Зирацки и его люди явно сообразили, что что-то случилось. За эти несколько дней часто приходили охранники, снимали системы безопасности и камеры наблюдения, заменяя их новым оборудованием. Эти охранники казались еще грубее прежних, и автоматы всегда держали наготове.

Кендрик посмотрел на Бадди, на Мак-Кована, которые сидели рядом, поймал взгляд каждого из них, зная, что они думают о том же. Должен быть какой-то путь наружу, путь бегства.

Кендрик проснулся в панике: он ничего не видел. Попытался повернуть голову - это было невозможно. Что-то шершавое терлось о нос и щеки.

Он попытался поднять руку, но ощущение было, будто он на дне океана, где тысячи тонн воды давят на него сверху. И чья-то рука поймала его запястье и придавила вниз. Кто-то туго его привязывал.

В узкую щель между повязкой и переносицей стал пробиваться слабый свет - Кендрика куда-то везли на каталке. Слышен был скрип колес и постукивание их по твердому бетону, громко хлопали закрывающиеся за каталкой двери.

Тут до Кендрика вдруг дошло, что его вывезли через дверь Расчлененки. Душу наполнил ужас, и хотя он и открыл рот закричать, силы оставили его настолько, что удалось только едва слышно застонать, и стон пропал в гулком шуме коридора, по которому везли каталку.

Через двадцать минут каталка наконец остановилась. В голове крутились кошмарные сценарии. «Меня опоили». Сейчас его здесь бросят, привязанного к этой каталке, бросят подыхать от голода, или его разрежут на куски, без анестезии отделят мясо от костей.

Долгое время Кендрик слышал только другие стоны и тихие крики вокруг. В темноте и холоде исчезло начисто чувство времени.

Прошла вечность, до него донесся тихий металлический щелчок - и путы с него упали. Он поднял руки, сорвал с себя повязку и всмотрелся в черноту, такую густую, что, казалось, ее можно было горстями набирать.

Он поднес руку к лицу, сперва ничего не разбирая. Через несколько секунд стали видны контуры, становящиеся все более отчетливыми. Наконец пальцы превратились в бледные тени на фоне угольной черноты.

Вблизи послышалось шарканье шагов. Снова стали звать друг друга отчаянные голоса. На фоне за рукой можно было разглядеть уже и другие контуры, настолько сливающиеся с окружающей чернотой, что он сперва решил, будто вообразил их себе. Но постепенно они оформились в очертания пошатывающихся, спотыкающихся людей, мужчин и женщин.

Он поднял глаза вверх и увидел знакомый бетонный потолок в стальных трубах, характерный для Лабиринта, едва различимый, но призрачно светящийся, как и все, что он видел вокруг.

И не сразу Кендрик понял, что на самом деле видит в темноте.

И вокруг тоже стояли каталки, выстроившиеся вдоль стены длинного и широкого коридора. Двое-трое заключенных еще лежали без сознания, другие поднимались на койках и слепо озирались, окликая людей с незнакомыми Кендрику именами.

Было холодно, очень холодно. Кендрик встал, щурясь, разглядывая лица ближайших к нему людей, лица, призрачные в этом не-свете. Он искал Бадди; любое знакомое лицо среди десятков бесцельно блуждающих рядом.

- Извините - прозвучал женский голос, дрожащий и неуверенный. Женщина протянула к нему руку, она явно видела в темноте не хуже его. - Я ищу одного человека.

- Я не знаю, где мы, - ответил Кендрик. - Я не знаю

никого из вас.

- Я была в Семнадцатом. Где мы? Где охрана? Кендрик глянул на нее, на светящиеся, расплывающиеся контуры лица.

- Это я был в Семнадцатом. И вас я там не помню. Там вообще женщин не было.

Она покачала головой:

- Каждое отделение разбито на две секции - вы не знали? Для мужчин и для женщин.

- А, да. - Факт этой сегрегации казался ему причудливо ханжеским. - Охраны здесь нет. Кажется, только мы, лаборокрысы.

-  Лаборокрысы?

Кендрик пожал плечами: ^

- Как-то получилось, что мы стали себя так называть.

- Послушайте, я даже не знаю, в какое отделение направили моего брата. Мне нужно знать, нет ли его где-нибудь. Он… - она замялась. - В общем, мне просто нужно его найти.

- Как его зовут?

- Роберт, Роберт Винченцо. - Женщина помолчала и добавила:- Ая - Кэролайн Винченцо.

- Роберт Винченцо? - Кендрик уставился на нее. Глаза ее - два размытых темных круга - стали больше. - Вы его знаете? Я вижу, что знаете. Скажите, знаете?

- Да, - признался Кендрик.

- Он погиб? - спросила она бесцветным голосом.

- Не знаю. - Как ей рассказать? - Он был с нами, а потом как-то вдруг… - он пожал плечами. - Извините, я просто не знаю.

Она молча кивнула и отвернулась.

Кендрик открыл было рот, рассказать ей о вероятном бегстве Роберта, но передумал. Не время и не место. Прежде всего надо понять, что здесь происходит.

Они примкнули к собравшейся неподалеку толпе в несколько десятков человек. Некоторые, смеялись, другие плакали - от счастья и облегчения, найдя знакомые лица или голоса. Но Кендрику стало ясно, когда он начал исследовать бесконечный коридор, что способность ориентироваться в этой угольной темноте свойственна лишь немногим среди собравшихся. С радостью он заметил стоящего неподалеку Бадди, Мак-Кована и еще нескольких знакомых. «Я должен быть с ними», - решил он.