Сага о драконе

«Но я думал, что она не могла забеременеть! У нее же имелся вживленный контрацептив! К тому же я — наполовину человек! Мне всегда говорили, что я буду бесплодным», — прошипел Сипак по их связи.

— Сипак! Никакой телепатии с твоей стороны!

— Сэр! — понизил голос заметно позеленевший Сипак. — Некоторые подробности…

В глазах капитана появился блеск, но Ставак оставался непреклонен:

— Больше никакой телепатии.

— Понял, — с большой неохотой сказал Сипак. Затем обратился к Пэну: — Объясни.

«Срок действия вживленного Карен контрацептива истек, когда она училась со мной на Перне. Мы вернулись на «Экскалибур», и пошло-поехало — за этим не уследили. А поскольку она ни с кем не имела близких отношений ни тогда, ни на Вулкане… — Пэн сел на задние лапы. — Карен рассказала мне остальное. Она говорит… говорила, что ты не бесплоден, как некоторые из полувулканитов, и поэтому способен стать отцом. Если бы ты был бесплодным, или ее циклом управлял контрацептив, то Пон Фарр окончился бы обычным образом, не приведя к зачатию. Или, если бы окружающие условия были таковы, что рождение ребенка в том мире пагубно сказалось бы на его здоровье — например, засуха или голод — либо рождение ребенка повредило бы Карен, беременность не наступила бы. Когда Карен осознала, что случилось, она не хотела говорить тебе, думая, что это тебя сокрушит. А поскольку ты не мог быть вместе с нами на одном корабле, то ни к чему тебе было и тревожиться. Мы с ней хорошо хранили эту тайну до самого несчастья», — Пэн сгорбился, придавленный горем.

Сипак в изумлении откинулся на постели.

— Мой, — громко выдохнул он. Послышался чей-то смешок, но, оглядев лазарет, Сипак не смог определить, чей именно. Впрочем, он почти не сомневался, что смеялся Т'зит-Ват. — Можно мне взглянуть на него? — спросил Сипак.

Фларра на несколько мгновений исчезла, вслед за тем появившись с ребенком в руках. На вид младенцу было месяцев восемь, и, немного посчитав, Сипак понял, что примерно столько ему и должно быть. Она вручила его Сипаку и, показав, как правильно держать ребенка, вышла. Это и правда оказался мальчик, с характерной вулканитской внешностью, несмотря на три четверти земной крови. От отца он взял заостренные уши, зеленую кожу и волосы с красноватым отливом. От матери — лицо и голубые глаза.

Пока Сипак баюкал сына, Ставак движением руки выгнал остальных из комнаты. Сипак заглянул в глаза своему ребенку и увидел в них ответный взгляд жены. По его лицу скользнула слеза; безмерное горе охватило его. Пэн придвинулся ближе и протянул лапу коснуться своего напарника. Ставак тоже встал рядом.

— Я почувствовал, что тебе необходимо побыть наедине с самим собой. Знаю, ты не возражал бы при случае улыбнуться или рассмеяться в присутствии кого-нибудь из команды, но слезы… — Ставак покачал головой. — Нет. Вулканиты не плачут… На людях, по крайней мере. — Он повернулся к выходу.

— Сэр? — не понял Сипак.

— Если понадоблюсь, то я буду в соседней комнате. Далеко не отойду. В случае нужды посылай Пэна. — Ставак задержался в дверях. — Я скажу, чтоб тебя на время оставили одного.

— Благодарю вас, сэр. Вы сделали больше необходимого.

— Я сделал то, что надлежало сделать, друг мой. Тебе следует исцелиться умом и сердцем. — Ставак повернулся к ним спиной, но вновь заколебался, когда двери уже начали было закрываться. — Вместе с тобой, Сипак с Вулкана, скорблю я. Ты и дитя твое — в думах моих, и в печали моей.

Сипак ошеломленно уставился на закрывшуюся дверь. Ему и в голову не приходило, что Ставака так заботили настроения своей команды, тем паче — его, Сипака, такого неправедного вулканита. Он закрыл широко разинутый рот и сполз с кровати, не выпуская из рук мальчика. Выбрав место, где мог бы вытянуться Пэн, он соорудил для них троих гнездо из взятых с кроватей одеял. Сипак знал, как вознегодует Фларра, но рассудил, что, будучи начмедом, выкарабкается. Пэн свернулся кольцом, и Сипак привалился к нему, баюкая сына.

— Слушай, ведь ты не сказал, как его зовут.

«Карен назвала его Саулом. Разумеется, она хотела потом посоветоваться с тобой».

— Саул… тот, о котором просили. Сдается мне, тогда мы о нем не просили, но имя звучит великолепно, по-моему.

Сипак уютно устроился, привалившись к дракону, и начал расслабляться и успокаиваться, согретый теплом напарника. Слезы, которые он так долго сдерживал, теперь заструились по его лицу и, незамеченные, падали на детское одеяльце. Ставак был прав. Сипак, несмотря на то, что вырос на Земле, никоим образом не мог плакать при посторонних.

Скоро тело вулканита сотрясали рыдания. Застигнутый врасплох собственным плачем, Сипак едва ли не болезненно переживал выход накопившихся чувств. Он выплакивал чувства потери, гнева, крушения надежд, вызванные смертью Карен. Он полностью принял потерю жены, и поместил ее в такое место среди своих воспоминаний, где она никогда не будет забыта. Они провели вместе не много времени, но с пережитым вместе не могло сравниться ничто. Пэн развернул крылья и укутал ими Сипака с младенцем. Дракон тихонько заворковал; в его глазах закружились красноватые вихри.

«Плачь, Сипак. Карен всегда говорила, что это полезно для души, если больше ничего не остается. Она была землянкой, а ты тоже, по-своему, землянин».

Сипак отдался очистительным рыданиям. Мальчик забулькал в его руках, сумев высвободить из-под одеялец пухлый кулачок. Разогнулась и дотянулась до отцовского лица ручонка. Сипак улыбнулся сквозь стихавшие слезы.

— Ох, дитя мое, ты знаешь больше меня. Нескоро перестану я оплакивать твою мать и свыкнусь с этой болью, но у меня есть ее частичка, которую я буду любить и лелеять.

Сипак нашел более устойчивое положение, вжавшись в тело своего дракона, и накрыл себя и ребенка одеялами. Всех троих сейчас одолевала дремота, а Сипака — особенно. Суровое испытание прошедшего дня и последовавшее за ним высвобождение неизведанных чувств более чем опустошили его. Он использовал все свои силы без остатка, и больше их взять было неоткуда. Уже уплывая в сон, он напоследок сказал Пэну:

— Когда мы проснемся, напомни мне, что надо установить между нами родительскую связь и признать ребенка моим, пока не прошло много времени. Ставаку придется помочь мне — сам я это сделать не в состоянии.

«Он знает и поможет. Он понимает всю твою боль. У тебя хороший друг, Сипак, — Пэн слегка подтолкнул напарника. — А теперь спи. Нас оставят одних, если только не случится чего-то непредвиденного».

— Буду спать.

Но боль и печаль все так же оставались в глубине, и останутся там еще очень долго. Несколько часов спустя вошел Ставак. Он осторожно взял ребенка из рук Сипака и передал его стоявшей на пороге Фларре. Чуть коснувшись лба начмеда, он удостоверился, что тот и впрямь погружен в исцеляющий сон. Подняв взгляд, Ставак встретился со всматривавшимся в него сонным взглядом дракона.

— Все хорошо.

С полуулыбкой на губах он тоже ушел, возвращаясь на корабль, которому предстояло столкнуться со многими переменами. Оставалось лишь надеяться, что перемены эти — к лучшему.