Журнал «Если», 2007 № 04

— А теперь смотри, как это делается, — объявил Канацци. — Только не вздумай вмешиваться, народ тут живет непуганый, может наброситься на кого угодно. А тролли — существа простые и упрямые, если впадут в ярость, их даже я не остановлю.

Канацци отошел на безопасное расстояние и принялся читать заклинание. Это было обычное заклинание призыва, известное всякому магу. Светлые таким образом привлекают к себе создания света, темные — порождения тьмы. Конечно, все зависит не только от природы сил, но и от того, сколько этой силы в волшебнике. Слабый маг, как бы черен он ни был, не сможет вызвать дракона, а если вдруг это ему удастся, он сам первый же и погибнет. Больцано мог бы призвать и архангела, если бы тот оказался поблизости, и, судя по всему, Канацци был ничуть не слабее и мог повелевать дьяволами и драконами.

Ближайший уступ пошел трещинами, с глухим стуком посыпались камни, из скального нутра полез уродливый тролль, сам больше всего напоминающий обломок скалы. Он беззвучно разевал пещеру пасти, судорожно дергался, словно его выламывала невиданная мука, хотя всем известно, что каменные существа не чувствуют боли. Говорят, будто солнечные лучи обращают тролля в камень. Какая чушь! Что может сделать луч света, скользнувший по каменной шкуре? Тролль почти неуязвим, только светлое пламя феникса способно расплавить его шкуру и меч архангела может ее рассечь.

Тролль заскрипел, разгибаясь, воздел длинные лапы, глазки рубиново вспыхнули ненавистью, скользнув по фигуре замершего Больцано, но ослушаться господина тролль не мог и развалистой походкой направился в сторону Канацци. А Больцано, уже изготовившийся нанести удар, вспомнил, что он грифона не удержал, да и не слишком пытался.

Отовсюду к темному магу сходились, сбегались, сползались чудовищные обитатели плато. Конечно, троллей была не сотня, но больше двух десятков. Вместе с ними притопали два горных великана, из расщелин выползли уродливые кобольды, примчалась стая призрачных волков… катились сгустки темноты, похожие на длинноносых ежей, пролетали крошечные химерки, не опасные даже самому слабому магу, но способные свести с ума обычного путника. Все-таки порождения тьмы куда более разнообразны, чем дети света, можно понять, почему среди черных чародеев такое количество изысканных эстетов.

Канацци стоял среди своего воинства. Здесь он был в полной безопасности и мог бы напасть, пользуясь преимуществом в силе, но Больцано был спокоен, зная, что успеет уйти. Покуда темный маг держал слово: возле замка, с которым Больцано поддерживал непрерывную связь, не было никого, а тролли и горные великаны были готовы, но не смели нападать без приказа.

Затем случилось то, чего Больцано мог ожидать меньше всего. Воздух перед его врагом задрожал, уплотняясь, и оттуда упал сноп непроглядной тьмы. Казалось, нечто черное готово излиться в мир, погасить звезды и затушить солнце.

Просто и буднично, без заунывных заклинаний и магических выкриков Канацци открыл проход в потусторонний мир.

Разноголосый стон прошел по черному воинству. Никто уже не обращал внимания на светлого врага, тролли и кобольды, великаны и призраки качнулись к притягательному провалу.

— Чего стали? — крикнул Канацци. — Ступайте домой, здесь вам делать нечего!

Тролли, сталкиваясь и дробя каменные панцири, первыми ринулись в проход. Больцано не видел, что ждет их там, но они-то видели и рвались туда, один за другим исчезая в глубинах инферно. Поглотив последнее свое создание, сгусток темноты съежился и медленно истаял, позволив вернуться неяркому северному дню. Теперь во всей округе не было ни единого сверхъестественного существа. И ни капли скверны… чисто, как в день сотворения.

Больцано без сил опустился на камень. Он видел, что проиграл еще прежде начала войны. Сейчас черный маг увел своих тварей, но ничто не помешает ему здесь или в ином месте открыть новый проход и наводнить вселенную исчадьями тьмы тысячекратно. Да что там тысячекратно… когда идет тьма, счет идет на тьмы, и тьмы, и тьмы. Устоять против нашествия не сможет никто, горний свет погаснет, залитый вечной ночью.

Канацци подошел вплотную, как ни один маг не подходит к другому, если тот не является его учеником.

— Теперь ты назовешь цену, за которую согласишься отдать Радима?

— Зачем тебе мальчишка, если ты уже победил?

— Он мне нужен.

— Но ведь не согласишься же ты поделиться умением открывать портал?!

— Если это цена ребенка, то ты научишься создавать проход в горний мир уже сегодня.

Два мага, темный и светлый, шли по дороге. Шли неторопливо, как ходят люди, когда им некуда особо спешить. Впервые они не собирались нападать и не ждали нападения. Просто шли по дороге и беседовали, как люди, которым есть о чем поговорить.

— Я в ту пору был шустрым парнишкой, — делился воспоминаниями Канацци, — умел и любил драться, так что от дивнюков, которые попадались на моем пути, только пух летел. Светлые гонялись за мной, где только могли, но я всегда умудрялся ускользнуть. Как я теперь понимаю, пару раз я уходил просто потому, что меня хотели взять живым, поскольку мертвый я не был нужен никому. Однажды я умудрился грохнуть серафима. Не радужного феникса, не стайку грифонов и даже не ощипанного ангелочка, а серафима в самом расцвете сил. Это все равно что тебе управиться с хорошо обученным дьяволом.

Больцано кивнул головой, соглашаясь. Серафим — создание света, почти равное архангелу. Убить его очень непросто.

— Я чувствовал, что за мной гонятся, — продолжил Канацци, — но при виде такого противника не мог устоять. Сам не понимаю, как мне удалось его завалить. А потом… представляешь, сколько благодати вытекло из его туши? Земля была отравлена на месяц пути в любую сторону. Надеюсь, ты понимаешь, что значит людям жить в краях, отравленных благодатью. Фанатики, ханжи и фарисеи всех мастей станут там нормой. Зверства инквизиции, войны по самому ничтожному поводу и невиданная, сверхъестественная жестокость — такова судьба тех, кто живет в благодати. Именно тогда я понял, что натворил. Прибить дивнюка — полдела, но потом оказывается, что мир, освобожденный от светлой мрази, стал только хуже. Точно так же ваши витязи, убивая нечисть, заражают земли скверной. Положение безвыходное, еще немного — и жить на земле будет негде.

Я прекратил убивать светлых тварей, а тех, что удавалось поймать, держал в подвалах своего дома, в надежде, что когда-нибудь найду выход. Выхода не было, а замок вскоре раздулся, словно чудовищный фурункул. Если такой нарыв прорвется, больной вряд ли выживет. В башнях моего замка обитали драконы, тронный зал делили между собой три адских князя, по стенам несли караул демоны и лесные оборотни. А что копилось в темнице — можешь догадаться сам.

— Это уже похоже на сказку: замок Гурзух — обиталище темного властелина.

— Именно так и называлось место, где мне приходилось жить.

— Но ведь это было, если было вообще, в незапамятные времена! И потом, если верить легенде, замок Гурзух был сокрушен светлым магом Соттоном во время первой битвы света со злом.

— Это не совсем так. Соттон явился ко мне, и я вышел навстречу, но мы не стали бессмысленно сжигать друг друга, а начали разговор, и оказалось, что мы можем договориться мирно. Вместо войны мы объединили наши усилия и сумели разрешить проблему, над которой, как я понимаю, ты безуспешно бьешься уже полсотни лет. У самых стен замка мы открыли два прохода: в горний мир и в обитель тьмы, но не стали призывать оттуда чуждые земле сверхъестественные силы, а напротив, отправили туда все, что накопилось в моем замке. Дракону место во тьме, фениксу — в обители света, а тут им делать нечего. Наш мир цветной, а они — черно-белые, даже если снаружи их испестрило радугой. И когда вокруг стало спокойно, мы поняли, что нам тоже нечего делить. Потом мы так же дружно уничтожили замок Соттона и с тех пор уже не виделись. Все-таки мы слишком разные, и мне было так же тяжко находиться рядом с ним, как и сейчас с тобой. Когда не стало замков, мы смогли жить незаметно, и постепенно о нас забыли, вернее, люди решили, что мы оба погибли. Наши имена остались только в легендах.