Троя

Он не нашел ни кресла, ни сиденья, ни трона для капитана. Видимо, тот попросту стоял перед пультом управления, который отображал состояние и работу многочисленных систем корабля обычно на виртуальных, а при повреждении соответствующей системы — на жидкокристаллических пластиковых панелях.

Мужчина провел рукой в зеленоватом сумраке. Вот здесь … возникали экраны сонаров… Там, слева … тактические дисплеи… В нескольких ярдах за его спиной сидели на неудобных серых «поганках» члены команды, следя за показаниями беспрестанно меняющихся виртуальных приборов, отвечающих за балласт, уравновешенность судна, радары, сонары, реле GPS, уровень помех, готовность и запуск торпеды, физические механизмы…

Харман отдернул руку: незачем забивать себе голову лишними подробностями. Его интересовало другое.

Здесь.

Сразу же за рабочим местом капитана скрывался металлический монолит, непроницаемая чернота которого полностью поглощала свет ламп, а гладкая поверхность осталась девственно чистой от ракушек, моллюсков, кораллов и слизи.

Это и был главный искусственный интеллект подлодки, созданный таким образом, чтобы сотней различных способов общаться с командой и капитаном. Насколько знал супруг Ады, компьютер подобного рода, пусть и погибший два тысячелетия назад, но сохранивший хотя бы один процент работоспособности, все-таки оставался живее всех живых существ на планете. Квантовый разум умирает очень тяжело. И очень медленно.

К счастью, для доступа к центральным банкам ИскИна не требовалось никаких кодов: вероятно, мужчина даже не знал нужного языка, чтобы в них разобраться, однако это не имело значения. Его функции были наногенетически запрограммированы в ДНК и усовершенствованы гораздо позже того, как затонуло судно, так что подлодке не утаить своих секретов от незваного гостя.

Это-то и внушало страх.

Хармана потянуло на волю из подводного склепа, подальше от радиации, которая пронизывала его кожу, мозг, яйца, кишки и глазные яблоки, пока он стоял в нерешительности будто вкопанный.

«Но я должен узнать».

Человек опустил руку на черную поверхность монолита.

Субмарина носила название «Меч Аллаха». Она покинула свой порт…

Мужчина пропустил журнальные записи, сведения о древней войне. Выяснил только, что разгорелась она еще до Рубикона, во Времена Безумия, когда Глобальный Халифат доживал свой век, демократия Запада и Европы почти умерла, а Новый Европейский Союз превратился в фиктивное сообщество стран-вассалов, стонущих под игом поднимающегося ханства…

Все это было не важно. И лишь одно играло роль — то, что скрывалось в чреве подлодки подобно младенцу, растущему в животе возлюбленной Ады.

Не сумев удержаться, Харман прослушал в ускоренной записи завещания двадцати шести членов команды. Вооруженная баллистическими ракетами, высоко автоматизированная подлодка класса «Мохаммед» не требовала экипажа более чем из восьми человек, однако последняя миссия вызвала такой ажиотаж, что среди множества добровольцев на борт были допущены двадцать шесть Избранных.

Все до единого — мужчины. Зная о приближении неминуемой гибели (насколько понял Харман, субмарину атаковал кордон из подлодок, воздушных судов, космических и морских кораблей), эти фанатики вручили свои души Аллаху. Они прекрасно знали, что доживают последние минуты — как и Земля, которой грозило уничтожение.

Капитан отдал приказ о пуске и передал его через главный ИскИн.

Почему же снаряды не взлетели? Харман буквально выпотрошил квантовую начинку искусственного интеллекта, но так и не докопался до причины. Голосовая команда отдана. Все четыре ряда физических рычагов повернуты. Координаты целей подтверждены. Снаряды указаны в необходимом порядке. Виртуальные и физические переключатели замкнуты. Гидравлика избыточного давления поочередно открыла все до единого массивные люки. Лишь тонкий купол из голубого стекловолокна разделял океанскую толщу и пусковые шахты, наполненные азотом, дабы уравнять давления и не дать воде в последний миг помешать выстрелу. Газогенераторы должны были вытолкнуть сорок восемь снарядов, а разряд силой в две с половиной тысяч вольт — воспламенить газ, который менее чем за секунду мог создать давление в восемьдесят шесть тысяч футов на квадратный дюйм и выстрелить снаряд на поверхность, будто пробку из бутылки, окруженную пузырем из азота. При соприкосновении с воздухом немедленно загорелось бы твердое ракетное топливо. Имелись даже запасные пусковые инициаторы и зажигатели. Ракеты с ревом рванули бы к целям. Все индикаторы запуска светились красным огнем. В каждой из сорока восьми шахт в тяжелом чреве «Меча Аллаха» сигналы «ОЖИДАНИЕ» сменились на «НАВЕДЕНИЕ», потом на «ЗАПУСК» и «ЗАПУСК ВЫПОЛНЕН УСПЕШНО».

Однако снаряды по-прежнему оставались на местах. Погибший и разлагающийся ИскИн знал это; его досада и нечто вроде легкого стыда ощутимо пощипывали руку человека сквозь термокожу.

Сердце Хармана так сильно стучало, а сам он так неровно дышал, что респиратор, дабы избежать гипервентиляции, снизил поступление кислорода.

Сорок восемь снарядов. Все оснащены шестнадцатью отдельными аппаратами, обеспечивающими повторный вход в атмосферу. Фактически семьсот шестьдесят восемь боеголовок — на взводе, без предохранителей, готовых взлететь, нацеленных на семьсот шестьдесят восемь уцелевших городов мира и старинных памятников.

Но не обычных боеголовок вроде тех, что были установлены в торпедах «Меча Аллаха».

Нет, эти снаряды несли кое-что поопаснее: каждый скрывал в себе тонко упакованную черную дыру. Самое совершенное оружие человечества и Глобального Халифата на тот момент. «Идеальное чистящее средство», — подумал мужчина и нервно хихикнул, а может, всхлипнул.

Сами по себе черные дыры не превышали размерами то, что один из погибших моряков в своей полной религиозного пыла прощальной речи назвал «футбольным мячом, который я в детстве гонял на руинах Карачи [105]». Однако стоило им вырваться на свободу и поразить цели, итог был бы гораздо страшнее, нежели при использовании обычного термоядерного оружия.

Черная дыра пробивает в центре города, на который падает, отверстие размером с футбольный мяч, в ту же секунду устраивает плазменную имплозию в тысячи крат мощнее любого термоядерного взрыва и продолжает вгрызаться в планету, превращая почву, камень, воду и магму на своем пути в восходящее облако пара и плазмы, а заодно засасывая людей, постройки, машины, деревья, молекулярную структуру города и его окрестностей площадью в сотни квадратных миль.

Память Хармана выдала любопытные сведения. Оказывается, черная дыра, пробуравившая километровую воронку посреди Парижского Кратера, отличалась нестабильностью и не превышала диаметром одного миллиметра: она поглотила сама себя, не успев достигнуть сердцевины Земли. За тот неудачный древний эксперимент человечество поплатилось одиннадцатью миллионами жизней.

Эти же черные дыры не были предназначены к самопоглощению. Они должны были прыгать, как мячики для пинг-понга, пронзая планету, вырываясь в атмосферу и жадно устремляясь обратно — семьсот шестьдесят восемь сфер, окутанных плазмой и ионизирующим излучением, призванных разрушать кору, мантию и магму снова и снова, снова и снова, месяцами, годами, пока не остановятся окончательно в центре любимой старушки Земли, взявшись пожирать ее ткань изнутри.

Двадцать шесть членов команды, которых прослушал супруг Ады, на разные голоса восхваляли такой исход своей миссии, ожидая воссоединиться в райских кущах. Хвала Аллаху!

«Лишь бы не сблевать прямо в респиратор».

Еще одну долгую, нескончаемую минуту мужчина заставлял себя не отдергивать руку от черного монолита. ИскИн наверняка содержал инструкции, как обезвредить уже активированные черные дыры.

Поля, которые сдерживали их внутри боеголовок, обладали достаточной силой, чтобы, если потребуется, существовать веками; однако, прослужив более двух с половиной тысячелетий, они утратили былую стабильность.