В звездные миры (илл. Б. Аржекаев)

— Может быть, это селенитская библиотека? — произнес Загорский. Он стоял около своей ноши, беспомощно опустив руки.

— Вот и я так думаю, — поддержал Иван Макарович. — Возможно, библиотека, а может быть — архив документации. Дай-ка нам плитки, Ольга.

Ольга подала им по плитке. Ощупали их со всех сторон пальцами: легкие, отшлифованные, без всяких рельефных выступов, без малейших углублений.

— Какого они цвета? — спросил Иван Макарович, Ольга вытерла, присмотрелась.

— Они разноцветные. Какая-то мозаика цветных пятен.

— Искусственная?

— Нет, как будто естественная.

— Хорошо, разберемся потом. Но для кислорода придется искать камни где-нибудь в другом месте. Давайте располагаться.

Ольга все-таки пустила плитки в работу — выгребла ими пыль из, помещения.

— Ах, отец, почему мы не захватили из дому пылесос! — шутила она. Все время, помогая развязывать тюки, раскладывая постели, Ольга старалась развлечь ослепших. Сперва, может быть, в этом и чувствовалась какая-то нарочитость, но вскоре установилась нормальная атмосфера человеческого содружества. Когда же Ольга приступила к лечению, то даже у Загорского настроение заметно улучшилось.

Молодой врач решила сделать своим пациентам инъекции синтетического витамина и дать снотворное, чтобы больные спали не менее двадцати часов подряд.

С помощью Ольги установили и запустили кислородную аппаратуру. Хотелось как можно скорее наполнить помещение воздухом, чтобы снять скафандры. Лежать в них было крайне неудобно, а главное, Ольга не могла делать уколы. В несколько приемов Ольга натаскала целую кучу камней, из которых и начали добывать «атмосферу».

Как только проход был плотно заделан каменными «зеркалами», стеклянные шары, освещавшие зал, погасли.

— Интересно, интересно, — сказал Плугарь, когда Ольга сообщила ему об этом, — Свети фонарем, электричества у нас хватит!

Ольга включила фонарь, провела им по залу, и когда луч света случайно упал на один из шаров (а их тут было пять один в центре свода, а четыре по углам) — все они снова засияли.

Рассказывая об этом, Ольга повторяла свой опыт.

— Вот я выключаю фонарь. Шары гаснут. Включаю — светятся.

— Световой эффект Ольги, — пошутил Милько. — Что же он означает?

— А то, что одно из чудес Луны мы уже расшифровали, — ответил Иван Макарович. — Выходит, что эти шары не аккумулируют свет, а только передают его. Хотя некоторые из них сделаны, наверное, из минерала, обладающего и собственным свечением. Ведь в предыдущую нашу «квартиру» свет каким-то образом проникал? Не обязательно через вход. Тут, очевидно, какая-то сложная система.

— Где же тогда источник света?

— Кто его знает, это мы еще исследуем… Может быть, селенитские строители пробили осветительные колодцы с другого полушария? Вот и получается, что Солнце все время питает всю осветительную сеть.

— Если это так, Иван Макарович, то и нам есть что позаимствовать у селенитов.

— А вы как же думали?

Через несколько часов работы кислородной аппаратуры, Иван Макарович спросил:

— Ну, что показывает барометр, Ольга?

— А я и забыла о нем! — девушка вскочила. — Работает! «Ясно» показывает наш барометр. Дождя можно не бояться.

— Тогда снимем свои чехлы.

Без скафандров сразу стало гораздо удобнее. Первым делом смогли подкрепиться, затем Ольга принялась за лечение.

Иван Макарович держался, как легендарный философ. Его спокойное лицо словно говорило: «Мне известно то, о чем многие и не догадываются… Не глазами, а умом надо проникать в сущность вещей». Он ободрял не только Загорского и Милько, но и Ольгу, считавшую теперь себя единственным источником оптимизма: ведь она одна осталась невредима. Должно быть, под влиянием Олиной психотерапии и выдержки Плугаря, взял себя в руки и Загорский.

— В старое время, — сказал Милько, — церковники провозгласили бы о нас так: «Свет померк для них, ибо они переступили черту дозволенного». А разве есть предел пытливости человеческого ума? Ведь правда, Иван Макарович, что и теперь, в эпоху ядерной энергии — мы даже представить себе не можем, что создаст человечество в далеком будущем?

…Проходили долгие томительные часы.

Беззвучно работала кислородная аппаратура, разъединяя крепко спаянные элементы и наполняя помещение животворным газом. Его с жадностью вбирали в себя легкие посланцев человечества, но не только это поддерживало в них огонь жизни. Мысли, сознание, воля, — то есть все, что отличает человека от животного, — играло не меньшую роль, чем кислород.

Иван Макарович и Загорский сидели на своих матрацах. Ольга все ходила и ходила по залу; а рядом, в каменных плитках, сложенных штабелями вдоль стен, дремала селенитская мудрость. Разговаривали преимущественно на философские темы пока Ольга, поглядев на часы, не приказала принимать снотворное.

— Пациенты должны слушаться врача, — с напускной строгостью говорила она, поправляя постели.

Когда «пациенты» засыпали, Ольга оставалась наедине со своими мыслями. Верила ли она, что отец, Николай и Михаил поправятся? Да, верила. Действие вредных лучей, по ее мнению, должно быть непродолжительным. Клетки зрительных центров, вероятно, только угнетены. Препарат синтевитамин — чудесная, необычайно эффективная мера. Ну, а регенерация восстановительная способность организма… Ольга не сомневалась, что все это даст хорошие результаты. Они будут, будут видеть!

Время шло. Луна, как зачарованная, обходила Землю, не сводя с нее глаз; и как ни медленно она вращалась, но к мраку, скрывавшему известное людям полушарие, уже приближался солнечный свет.

Вскоре он блеснет на высоких вершинах гор, обступивших поверженную ракету, потечет вниз, и золотой серп будет расти и расти!

Трехсотпятидесятичасовая лунная ночь близилась к концу.

…Уже больше недели — если исходить из расчета земных суток — Ольга лечила отца, Михаила и Николая.

Наконец — наступил желанный миг!

— Оля! Оля! — Милько тронул сонную девушку за плечо. Она спала на боку, словно к чему-то прислушиваясь.

— Оля! — прошептал снова Михаил. Девушка открыла глаза и, увидя его возбужденное, радостное лицо, поняла все. Она молча повернула Михаила спиной к горящему фонарю, чтобы не было резкого раздражения, и указала на спящего отца, потом на Загорского.

— Видишь?

— Вижу. — шепотом ответил Михаил.

Ольга показала ему каменную плитку.

— Вижу, Оленька, все, все вижу!

Михаил порывисто подхватил ее на руки, закружил по залу.

— Тише! — погрозила ему пальцем Ольга. — Пусть они спят…

Они отошли к стапелям с плитками, зашептались.

— Понимаешь, Оля, проснулся я, — темно, но чувствую… что вижу… Нащупал фонарь…

Они говорили так, словно не виделись целые годы. Совместно пережитое несчастье как-то еще более сблизило их, и если бы Михаил поцеловал Ольгу, это ее не удивило бы Но юноша не решился. Только смотрел на нее восторженно, шепотом рассказывал, как почувствовал, что вернулось зрение.

Загорский и Плугарь прозрели позднее. Когда глаза профессора стали видеть, куда и делалось его философское спокойствие Ольга и Михаил улыбались, глядя, как Иван Макарович подносил к лицу руки, шевелил пальцами, не сводя с них глаз. Он не суетился, не восклицал, а только глядел на свои руки. На ресницах профессора блеснули слезы.

— Ну, что ж, товарищи! — взволнованно произнес он, пряча руки за спину. — Теперь будем осторожнее. Матушка-природа шутить не любит…

Помощь Земли Плугарь рассчитывал получить с наступлением на Луне дня. По его подсчетам до прибытия второй ракеты оставались считанные дни: один или два…

— А как же они нас найдут? — спросила Ольга.

— Найдут! — сказал Иван Макарович, рассматривая каменную плитку. — Местоположение нашей ракеты известно. Следы поведут прибывших до вездехода, а оттуда уже…

— …Также по следам, — перебил Загорский.

— А разве мы не выйдем навстречу?

— Почему же не выйдем? — Иван Макарович рассматривал все новые и новые плитки. — Заготовим запас кислорода, будем наведываться к выходу. А поднимется Солнце — переберемся в ракету, там все-таки удобнее, не правда ли?