Марун: Аластор 933

Парадные ворота широко распахнулись. Из них выступил Агнуа в белой мантии с расшитыми серебром синими узорами и сложном головном уборе на манер тюрбана — такие церемониальные одежды использовались только в особо важных случаях. Эфраим поморщился: что делать с прохиндеем Агнуа, помогавшим ему в салоне вдохновений, но ни словом не обмолвившимся о предстоящем торжественном приеме?

Истерически заливающиеся фанфары вдруг замолчали — под арку парадных ворот заходил человек в роскошных черных одеждах с контурами, подчеркнутыми тонкими розовыми и серебряными полосками. За ним вышагивали четыре эйодарха. На всех были серебристые головные повязки с напоминающими рога выступами, обмотанными развевающимися розовыми и черными лентами.

Эфраим, ненадолго задержавшийся на площадке лестницы, теперь спускался очень медленно. Агнуа провозгласил:

— Его величественное могущество, кайарх Рианле Эккордский!

Рианле тоже задержался, изучая Эфраима светло-карими глазами из-под темно-золотых бровей. Кайарх Эккордский стоял, надменно выпрямившись, с полным сознанием того, что он представляет собой блистательное зрелище — человек в расцвете сил, еще не начинающий стариться, широкоскулый, с кудрявой золотистой шевелюрой, гордый и страстный, возможно, лишенный чувства юмора, но определенно не терпящий никаких вольностей.

Эфраим ждал — теперь Рианле пришлось сделать два шага навстречу. Эфраим сказал:

— Приветствую вас в странге Бен-Буфаров! Рад вас видеть, хотя и несколько удивлен вашим визитом.

— Благодарю, — Рианле порывисто отвернулся от Эфраима и отвесил формальный поклон Сингалиссе, Дестиану и Стелани, успевшим подняться на второй этаж и теперь спускавшимся с другой лестницы.

Эфраим спокойно продолжал:

— Вы, конечно, хорошо знакомы с ее достоинством вирховессой, сквайром Дестианом и лиссолет Стелани. А вот и его благородие Мато Лоркас из Порт-Мара.

Рианле ответил на представление Лоркаса не более, чем беглым холодным взглядом. Лоркас вежливо поклонился:

— Всецело в распоряжении вашего могущества.

Эфраим отошел в сторону и подозвал Агнуа:

— Проводите высокородных гостей в подобающие покои, чтобы они могли освежиться, после чего явитесь ко мне в парадную гостиную.

Через некоторое время старший камергер появился в парадной гостиной:

— Да, ваше могущество?

— Почему меня не известили заранее о приезде Рианле?

Агнуа обиженно произнес:

— Я сам ничего не знал, ваше могущество, пока ее достоинство, покидая салон, не приказала мне спешно готовиться к встрече. У меня едва хватило времени переодеться.

Эфраим кивнул:

— Понятно. Рианле не снимает в замке головной убор — так принято?

— В случае официального приема — да, ваше могущество. Головной убор символизирует независимость власти. Когда равные по рангу владетели ведут переговоры, и гость, и хозяин замка одеваются сходным образом.

— Принесите мне подходящие костюм и головной убор, если они у вас найдутся.

Эфраим переоделся:

— Проведите сюда Рианле, когда он пожелает меня видеть. Если его свита увяжется за ним, скажите, что я предпочитаю беседовать наедине.

— Как будет угодно вашему могуществу, — Агнуа колебался. — Осмелюсь доложить, что Эккорд — могущественный предел, одержавший много славных побед. Рианле тщеславен, но не глуп. Он высоко себя ценит и считает, что никому не уступает престижем и влиянием.

— Благодарю вас, Агнуа. Я буду настолько осторожен, насколько это совместимо с моими принципами.

Через полчаса старший камергер открыл дверь в парадную гостиную, пропуская кайарха Рианле. Эфраим поднялся навстречу:

— Не желаете ли присесть? Кресла очень удобны.

— Спасибо, — Рианле уселся.

— Для меня ваш приезд — приятная неожиданность, — продолжал Эфраим. — Прошу простить, если вы заметили какое-нибудь упущение. У меня еще не было времени собраться с мыслями и навести порядок.

— Вы вернулись в очень удачный момент, — заметил Рианле, широко раскрывая большие светлые глаза. — Для вас, по меньшей мере.

Откинувшись на спинку кресла, Эфраим разглядывал собеседника не меньше пяти секунд, после чего сказал суховатым тоном, не подчеркивая никаких слов:

— Я не рассчитывал на удачу. И ничего не знал об убийстве Йохайма до прибытия в Порт-Мар.

— Позвольте мне выразить соболезнования по поводу его безвременной кончины — от меня лично и от всего Эккорда. Вы употребили выражение «убийство»?

— Тому есть свидетельства.

Рианле медленно кивнул и задумчиво направил взгляд в пространство:

— Я нанес этот дружеский визит для того, чтобы воспользоваться возможностью укрепить взаимовыгодные отношения между нашими пределами.

— Разумеется, я предпочел бы, чтобы они и впредь оставались взаимовыгодными.

— Превосходно! Допускаю, что ваша политика в ближайшее время не будет радикально отличаться от политики Йохайма?

Эфраим начинал ощущать давление, кроющееся за вкрадчивыми репликами Рианле. Он осторожно ответил:

— Во многих сферах, несомненно, никаких существенных изменений не предвидится. В некоторых других областях, однако, переменчивость обстоятельств и сама природа вещей требуют проведения реформ.

— Предусмотрительная, непредвзятая точка зрения! Позвольте мне выразить свое одобрение! В отношениях между Эккордом и Шарродом не должно быть никаких перемен. Пользуюсь случаем заверить вас в том, что я намерен неукоснительно соблюдать договоренности, достигнутые в ходе переговоров между мной и Йохаймом. Хотелось бы знать, что от вас следует ожидать того же.

Эфраим ответил учтивым жестом:

— Предоставлять всеобъемлющие гарантии было бы преждевременно. Все, что я могу сказать в данный момент, носит предварительный характер. Тем не менее, так как между нашими пределами установились тесные дружественные отношения, то, что в интересах одного из нас, должно быть в интересах другого, а в том, что я намерен делать все возможное для защиты интересов Шаррода, вы можете не сомневаться.

Рианле бросил на Эфраима быстрый колючий взгляд, но тут же отвел глаза к потолку:

— Согласен, важные дела могут подождать. Есть один довольно-таки несущественный вопрос, скорейшее решение которого никак не препятствовало бы осуществлению вашей политики. Я говорю о небольшом клочке земли на отроге Шорохов, где я хотел бы построить павильон — оттуда и вы, и я могли бы наслаждаться видами. Перед самой своей кончиной Йохайм собирался подписать дарственную, уступающую мне этот участок.

— Интересно! Не было ли какой-нибудь связи между его смертью и упомянутым вами документом? — спросил Эфраим тоном, не выражавшим ничего, кроме праздного любопытства.

— Разумеется, нет! Какая тут может быть связь?

— У меня слишком богатое воображение. В том, что касается отрога Шорохов, я должен признаться, что все мое существо восстает против мысли об уступке хотя бы пяди шарродской земли, священной для меня и моих подданных. Тем не менее, я рассмотрю этот вопрос.

— Этого недостаточно! — в голосе Рианле появилась резкая нотка, напоминавшая звук задетой стальной пружины. — Мои желания не встречают понимания!

— Чьи желания встречают понимание всегда и везде? — риторически возразил Эфраим. — Не стоит об этом говорить. Надеюсь, мне удастся заручиться согласием лиссолет, и она порадует нас последовательностью воодушевляющих воздушных композиций...

Рианле, чопорный и мрачный, сидел за огромным двадцатиугольным столом в зале торжественных приемов. Стелани приготовила гамму испарений, чем-то напоминавшую о прогулке по холмам — о сырой земле и пронизанной солнечными лучами зелени, о влажных камнях на берегу пруда, об ароматах антионов и лесных фиалок, о подернутых плесенью, трухлявых стволах упавших деревьев, о камфоре. В отличие от Сингалиссы, Стелани выбирала флаконы не столь проворно, скорее забавляясь, как ребенок, играющий с цветными мелками. Но скоро уже пальцы Стелани стали двигаться быстрее — она заинтересовалась своими причудливыми изобретениями, как музыкант, внезапно уловивший достойный внимания материал в импровизации, неохотно исполняемой по настоянию слушателей. Склоны холмов пропали, солнечный лес исчез — последовали легкомысленные, сладковато-пряные, забавные запахи, постепенно терявшие остроту и оставлявшие лишь приятные меланхолические воспоминания подобно цветку валерианы, выросшему в заброшенном саду. К этому аромату в свою очередь прибавились сначала горьковатое испарение, потом йодистое дыхание солончака и, наконец, отчаянное, удушающее зловоние сгоревшего дома, еще тлеющего под дождем. Криво улыбаясь, Стелани подняла голову, задвинув в стол панель и ящички.