Птица малая

Эмилио сознавал свой агностицизм и был терпелив. Вместо того чтобы отрицать существование вещей, которые не мог постичь, он признал подлинность своих сомнений и следовал по избранному пути, молясь вопреки им. В конце концов Игнатий Лойола, солдат, который убивал, распутничал и сильно подпортил свою душу, говорил, что молитву можно считать действенной, если потом ты способен поступать более порядочно и думать более ясно. Как однажды сказал ему Д. У.: «Сынок, иногда достаточно и того, что не ведешь себя, как придурок». И по этому щедрому, хотя неизящному критерию Эмилио Сандос мог считать себя человеком Бога.

И хотя Эмилио надеялся когда-нибудь отыскать тропку к тому уголку в своей душе, который был сейчас для него закрыт, он был рад пребывать там, где находится. Он никогда не просил Господа доказать Свое существование маленькому Эмилио Сандосу – просто потому, что тот не ведет себя, как придурок. На самом деле Эмилио не просил ни о чем. Он и без того получил более чем достаточно, чтобы быть признательным, и не важно, существует ли Бог, дабы принимать его благодарности или ждать их.

Лежа в кровати этой теплой августовской ночью, Эмилио не ощущал Присутствия, не слышал Голоса. Он чувствовал себя таким же одиноким во Вселенной, как и всегда. Но было трудно удержаться от мысли, что из всех людей, желавших получить от Бога знак, именно он нынешним утром, в Аресибо, узрел его воочию.

После этого Эмилио заснул. Перед самым рассветом ему приснился сон. Он сидел в темноте в каком-то тесном месте. Он был один, было очень тихо, и он мог слышать свое дыхание и шум крови в ушах. Потом дверь, о наличии которой Эмилио не подозревал, стала открываться, и он увидел за ней вспышку света.

Этот сон запомнился, а затем посещал его в течение многих лет.

13

Земля: август – сентябрь, 2019

Энн Эдвардс уже завершала утренний прием больных, когда увидела Эмилио, слонявшегося невдалеке от открытой двери клиники. Она застыла на полушаге, но все-таки вышла из кабинета в крошечную приемную.

– Сердишься на меня? – негромко спросил он, оставаясь снаружи.

– Я сержусь на кого-то, – раздраженно признала Энн. Вытерев руки, она шагнула к двери. – Только вот не уверена, на кого.

– Возможно, на Бога?

– Ты нравился мне больше, когда не приплетал Бога к каждому чертову разговору, – пробормотала Энн. – Не хочешь перекусить? Я собираюсь на полчаса заскочить домой. Могу предложить недоеденные макароны.

Пожав плечами, Эмилио кивнул и держался в стороне от нее, пока она запирала клинику. По восьмидесяти ступенькам они поднялись к дому. Энн нарушала молчание лишь затем, чтобы откликнуться на приветствия людей, встречавшихся по пути. Войдя в дом, они направились на кухню, и Эмилио уселся на стул в углу, внимательно наблюдая, как Энн роется в припасах, собирая легкий ленч на двоих.

– По тому, как люди себя ведут, редко можно понять, верят ли они в Бога, – заметил он. – А ты веришь, Энн?

Энн включила древнюю микроволновку, затем повернулась к нему, привалившись к стойке, и посмотрела в глаза – впервые с тех пор, как увидела его у дверей клиники.

– Я верю в Бога так же, как верю в кварки, – спокойно сказала она. – Люди, которые занимаются квантовой физикой или религией, говорят мне, что у них есть серьезные основания полагать, что кварки или Бог существуют. И они говорят, что, если я захочу посвятить жизнь познанию того, что известно им, то обнаружу кварки и Бога точно также, как это сделали они.

– Думаешь, они говорят правду?

– Для меня все это – рок-н-ролл.

Пожав плечами, Энн отвернулась, чтобы вынуть из печи тарелки, и понесла их на стол. Поднявшись со стула, Эмилио последовал за ней в столовую. Они уселись и начали есть, а сквозь открытые окна вместе с бризом сюда доносились окрестные звуки.

– И все же, – сказал Эмилио, – ты ведешь себя как добродетельная и нравственная личность.

Он ожидал вспышки и получил ее. Со стуком швырнув вилку на тарелку, Энн откинулась назад.

– Знаешь что? Меня оскорбляет тезис, что единственной причиной, по которой человек может быть добрым и порядочным, является его религиозность. Я делаю то, что делаю, – сказала она, выделяя каждое слово, – не рассчитывая на награду и не из страха наказания. Мне не требуется, чтобы небеса или преисподняя сулили взятку или запугивали, добиваясь от меня приличного поведения, – спасибо огромное!..

Эмилио подождал, пока она остынет настолько, чтобы поднять вилку и вернуться к еде.

– Женщина чести, – заметил он, с уважением склонив голову.

– Чертовски верно, – с набитым ртом пробормотала Энн, глядя в свою тарелку и накалывая на вилку порцию макарон.

– У нас больше общего, чем ты думаешь, – мягко сказал Эмилио, но, когда она вскинула голову, не стал уточнять. Пока Энн силилась проглотить, он отодвинул тарелку и принял деловой вид. – За последние несколько недель была проделана огромная работа. Наши физики подтвердили возможность использования оснащенного астероида в качестве транспорта, а к Альфе Центавра действительно можно добраться меньше чем за восемнадцать лет. Мне сказали, что, если бы Юпитер и Сатурн были достаточно велики для того, чтобы поддерживать длительное горение, наша Солнечная система, возможно, походила бы на три солнца Альфы Центавра. Поэтому план такой: подняться над плоскостью системы и поискать твердые планеты на той же относительной орбите, что у Земли или Марса, между солнцем и газовыми гигантами.

Энн проворчала:

– Звучит здраво.

Внимательно следя за ее реакцией, он продолжал:

– Джордж уже предложил метод формирования изображений который поможет обнаружить планетарное движение и который, когда мы достигнем системы, он будет координировать с радионаблюдением.

Он ждал удивления или гнева, но увидел смирение. Внезапно ему подумалось, что Джордж может покинуть Энн и что она, возможно, готова его отпустить. От такой перспективы Эмилио бросило в холод. Помимо многих полезных профессиональных навыков, Энн и Джордж владели изрядной мудростью и более чем ста двадцатью годами жизненного опыта, соединенного с телесной крепостью и эмоциональной стабильностью. Ему никогда не приходило в голову, что один из них может остаться на Земле.

С момента, когда Эмилио предложил эту миссию, он был ошеломлен стремительностью процесса. То, что начиналось со смехом, почти как шутка, разрасталось, будто снежная лавина, изменяя жизни многих людей. Время и деньги были уже потрачены в количествах, изумлявших его. И если скорость событий пугала Эмилио, то точность, с которой части замысла вставали на свои места, обескураживала еще сильней. Он потерял сон, утратив способность решить, с чем труднее жить: с мыслью, что все это начал он, или с гипотезой, что это затея Господа. А утешаться Эмилио мог лишь тем, что решают тут более мудрые головы, нежели его. Если он не мог напрямую верить в Бога, остававшегося непостижимым, то мог поместить это в структуру Ордена и в своих начальников: в Д. У. Ярбро и отца Генерала да Силву.

Сейчас Эмилио ощутил, как его опять одолевают сомнения. Что если вся затея ошибка, а Эдвардсам она будет стоить супружества? И так же быстро, как мелькнула эта мысль, он ухватил другой проблеск ясности, иногда посещавшей его в последнее время. Энн и Джордж, понял он, предназначены быть частью этой миссии – если она и вправду предопределена. И когда Эмилио заговорил вновь, Энн услышала в его голосе лишь спокойствие и рассудительность:

– Энн, Орден никогда не разрешит самоубийственную миссию. Если полет нельзя осуществить сейчас с приемлемыми шансами на успех, то мы просто подождем, пока попытка покажется целесообразной. Уже нынешние планы требуют количества провизии, которого хватит на десять лет, – просто на случай, если субъективное полетное время не ужмется так, как предсказывают физики. И по спецификациям нужен астероид достаточно крупный, чтоб обеспечить топливо на обратный перелет плюс стопроцентный запас надежности, – сказал он. – Кто знает? Атмосфера может оказаться непригодной для дыхания или не удастся опуститься на планету. Тогда мы соберем как можно больше информации и вернемся на Землю.