Тень спрута

Макаров понял это куда быстрее приятеля и сразу же перешел к делу:

— Простите, а нельзя ли переправить нас вниз? На твердую землю?

— Чуть позже, — ответил человек будущего. — Когда флюкты пофиксим. Простите за сбивку; я не предвидел раздувания канала…

— Стоп, стоп, стоп! — воскликнул Калашников, замахав руками. — А по-русски можно?!

— Ах да, — незнакомец расплылся в улыбке. — Виноват! Давайте по порядку: Марат Таранцев, элпер Института Времени.

— Артем Калашников, — ответил Калашников, — заместитель директора… а ныне безработный. Извините за банальный вопрос, но какой сейчас год?

— И по какому летоисчислению? — добавил Макаров и только потом представился. — Павел Макаров, тоже безработный!

— Две тысячи двести пятьдесят пятый, — сказал Таранцев. — От рождества Христова. Вы не беспокойтесь, прошлое у нас общее. До самого… — Он обеспокоенно посмотрел на Калашникова. — До две тысячи первого? Я не ошибся?

— Одиннадцатого декабря, — кивнул Калашников. — Если быть абсолютно точным, то девятнадцать сорок восемь по пермскому времени.

— Сегодня семнадцатое мая, — сказал Таранцев. — Среда.

— Двадцать третий век, — усмехнулся Калашников. — Странно, что вы все еще понимаете русский язык.

— Как и любой другой, — пожал плечами Таранцев.

Калашников махнул рукой:

— Да Бог с ними, с языками! Скажите лучше, что вы с нами-то собираетесь делать? Например, вы специально на нас охотились, или мы — ошибка эксперимента?

Таранцев приоткрыл рот и склонил голову набок:

— И то, и другое. Мы прокладывали пробный канал…

— Тот самый, который раздулся? — вспомнил Калашников.

— Точно! — сверкнул глазами Таранцев. — В результате вы здесь, а моя теория — в мусорной корзине.

Калашников хотел сказать, что там ей самое место, но вовремя одумался.

— А как же тогда мы вернемся?! – спросил Макаров, уловивший-таки суть разговора.

— Вернетесь? — удивленно переспросил Таранцев. — Куда?

— Домой, — ответил Макаров. — В две тысячи первый год.

Таранцев вытянул губы в трубочку и покачал головой.

— Вы не понимаете, — сказал он. — Две тысячи первого года давно уже нет. Есть только две тысячи двести пятьдесят пятый.

— То есть как это нет?! – возмутился Макаров. — А мы откуда?!

Таранцев поднял руки на уровень глаз.

— Вот смотрите, — сказал он. — Это прошлое, — он потряс левой ладонью, — это будущее, — он потряс правой. — Вы думаете, они расположены так, — Таранцев расположил ладони параллельно друг другу. — А на самом деле — вот так! — Он сжал левую руку в кулак и обхватил его правой. — Прошлое — составная часть будущего. Вернуть вас обратно означает вот это.

Таранцев убрал с кулака правую ладонь, встряхнул ей в воздухе и спрятал за спину.

Калашников протяжно свистнул.

— То есть — уничтожить нас теперешних? — спросил Макаров.

— Не только вас, — ответил Таранцев. — Весь мир, появившийся после две тысячи первого года. Только так вы сможете оказаться в исходной точке.

— Нет уж, спасибо, — пробормотал Калашников. — Разве что вы будете очень настаивать…

— Значит, — перебил его Макаров, — мы здесь надолго? Может быть, даже навсегда?

— Совершенно верно, — кивнул Таранцев. — Скорее всего, навсегда.

— И что же нам теперь делать? — спросил Макаров, обращаясь скорее к Калашникову, нежели к Таранцеву. — В зоопарке работать, дикарями из прошлого?

— Действительно, — улыбнулся Калашников. — Я понимаю, Марат, что наше здесь появление оказалось для вас едва ли не большей неожиданностью, чем для нас с Пашей. Но когда вы нацеливали вашу машину времени на наш захолустный подвал, вы ведь наверное уже как-то представляли себе, что собираетесь делать с обнаруженными там дикарями?

Таранцев качнул головой:

— Вовсе не дикарями. Скорее, героями.

— Чего-о?! – воскликнул Макаров. — Вы нас ни с кем не путаете?!

— Нет, — спокойно ответил Таранцев. — Ваши биографии хорошо известны, ошибка исключена. Вы — те самые Павел Макаров и Артем Калашников.

— Те самые — которые? — спросил Калашников.

— Идеологи технотронной революции, — ответил Таранцев и вдруг нахмурился. — Погодите-ка… Две тысячи первый год…

— Какой еще технотронной революции? — захлопал глазами Калашников.

— Может быть, — встрял с предположением Макаров, — вы хотели сказать — ядерного православия?

— Нет, нет, — покачал головой Таранцев, — именно технотронной революции. Вот только началась она несколько позже, в две тысячи седьмом.

— А эта технотронная революция, — поинтересовался Калашников, — человечеству на пользу оказалась или во вред?

— Странно, — покачал головой Таранцев. — Рассказывать о технотронной революции Макарову и Калашникову! Вы что же, в две тысячи первом году еще совсем ничего не знали? Даже технологического императива?!

— Постойте-ка, — нахмурился Калашников. — Это, случайно, не про соответствие этики и технологии?

— Ну вот видите, — улыбнулся Таранцев. — Я же говорил, ошибка исключена. Вы — те самые!

— Я понимаю, что мы — те самые, — повысил голос Калашников. — А вот вы, господин Таранцев, похоже чего-то не понимаете! Если мы с Макаровым должны были в две тысячи седьмом технотронную революцию начать, то как же теперь мы это сделаем, если мы здесь, у вас, в две тысячи двести пятьдесят пятом застряли?! Это ж самый натуральный хроноклазм получается!

— Нет, — спокойно ответил Таранцев. — Вы исходите из устаревших представлений о времени. Мы вовсе не извлекаем предметы из прошлого. Мы копируем их в настоящее. Макаров и Калашников навсегда останутся в прошлом, сколько бы их копий оттуда мы не извлекли.

Калашников похлопал себя по груди, потом залез во внутренний карман и вытащил несколько пятисотрублевых бумажек. Посмотрел на просвет и покачал головой.

— Если мы — копии, — сказал он, обращаясь к Макарову, — то довольно точные.

— Абсолютно точные, — подтвердил Таранцев.

— В том числе и в правовом смысле? — подхватил Калашников.

Таранцев опустил глаза.

— Не знаю, — признался он. — В этой области я полный профан. Давайте дождемся Гринберга.

— А кто такой Гринберг? — спросил Макаров.

— Элфот Комитета Галактической Безопасности, — ответил Таранцев. — По-вашему — инспектор.

4.

На лице Калашникова появилось кислое выражение. Макаров, напротив, удовлетворенно потер руки.

— Ликвидация аварии закончена, — вдруг заторопился Таранцев. — Сейчас я пришлю телепорт!

Мгновением спустя элпер Института Времени растаял в воздухе, оставив после себя быстро погасшее сияние.

Калашников укоризненно посмотрел на Макарова:

— Чему радуешься?

— Ну, как же, — ответил тот. — Во-первых, раз есть Комитет — значит, есть и порядок. — Калашников скептически усмехнулся. — А во-вторых, это же галактический комитет! Значит, земляне уже осваивают Галактику!

— Осваивают, — кивнул Калашников. — Добрыми старыми методами…

Раздался чмокающий звук, и большой темный предмет загородил солнце. Перед дверью подвала повис овальный проем, в полумраке которого угадывался короткий, выложенный прямоугольной плиткой коридор.

— Пойдем? — спросил Макаров, посмотрев на Калашникова.

— А куда ж мы денемся, — философски заметил тот и первым ступил на шершавую поверхность коридора. Макаров шагнул следом и сразу же услышал знакомый чмокающий звук. Обернувшись, он увидел за собой ровную серую стену.

— Похоже, нуль-тэ, — пробормотал Макаров, догоняя Калашникова.

— Куда приятнее, чем вертолет, — ответил Калашников.

Коридор повернул налево и уперся в широкую белую дверь. Калашников решительно взялся за ручку, потянул на себя. Потом хлопнул себя по лбу и сдвинул дверь в сторону; она послушно втянулась в стену, открывая проход в кабинет.

— Вызывали? — язвительно спросил Калашников, остановившись у самого входа. Макаров толкнул его в бок — мол, повежливее! — но как всегда опоздал.