Лучший из миров (сборник НФ 1964 г.)

Там мои близкие, те, кого я покинул. А тут — тут я одинок!

Я лечу… лечу… лечу…

Вот я среди гор. И вдруг я замедляю полет. "Оно" здесь, где-то близко. Я не вижу "его", но какое-то непонятное чувство подсказывает мне, что "оно" тут, подо мной.

Теперь я лечу совсем медленно, низко, чуть не касаясь заснеженных верхушек деревьев. Да, вот "оно"!

По скользкой, посыпанной снегом земле бежит волосатое двуногое существо. Оно напрягает все силы, чтобы уйти от преследователя — огромного, свирепого пещерного медведя. Но сил не хватает. Еще несколько шагов — и страшные, кривые когти чудовища вопьются в спину двуногому.

Я смотрю, и во мне что-то вздрагивает. Это жалкое, некрасивое двуногое дорого мне. Оно совсем не похоже на меня — ни по разуму, ни по внешности. И все-таки я чувствую, что оно близко мне. На этой холодной, неприветливой, чужой планете в нем одном есть что-то общее со мною.

Я могу испепелить зверя. Но я только подумал — и он замер, словно пораженный громом, а потом упал как подкошенный. Он не умер — он только парализован. А двуногое продолжает бежать, гонимое ужасом, даже не оборачиваясь.

Медведь больше не интересует меня. Я следую за волосатым существом. Оно бежит все дальше в лес, все выше в горы. Спотыкается, падает, встает и снова бежит…

Двуногое приводит меня к пещере. У входа горит большой костер. Вокруг огня сидит с десяток подобных ему существ, закутанных в грубые шкуры.

С появлением беглеца все вскакивают. Начинают быстро шевелить губами. Я не слышу никаких звуков, да мне это и не нужно. Каким-то образом я воспринимаю их чувства: страх при внезапном появлении соплеменника, гнев за то, что он потревожил их любопытство при рассказе о его таинственном спасении.

Страх, гнев, любопытство — все это мои чувства; гораздо более примитивные, но все же мои!

Возбуждение вскоре улеглось. Прибежавший затерялся в толпе своих косматых собратьев. Все они дрожат от холода.

Я долго слежу за тем, как они входят и выходят из пещеры, как толкаются, как морщат свои низкие лбы, как рычат друг на друга. Меня наполняют горькая скорбь и мука. Мне жаль этих примитивных существ за их беспомощность. Жаль и самого себя. Меня охватывает чувство одиночества и обреченности. И вдруг под действием непонятного толчка я решаюсь показаться им и становлюсь видимым.

Вокруг меня появляется блестящая сфера, из которой торчит множество металлических щупалец. Существа, увидев меня так близко, сначала цепенеют от неожиданности, потом убегают и скрываются в глубине пещеры. Остается только одно, совсем маленькое, неподвижное и беспомощное. Я приближаюсь. Щупальца молниеносно хватают его и поднимают ко мне. Оно такое же, как все прочие, но гораздо меньше их.

Неужели среди этих жалких созданий я должен искать союзников? Неужели среди них я должен провести свою жизнь? Нет!

Я понимаю, почти вижу, как из этих примитивных созданий развиваются разумные люди, как они набираются знаний и мудрости, как овладевают природой. Сначала на своей планете, потом и на соседних небесных телах. И настанет время, хотя и чрезвычайно далекое, когда отдаленные потомки этих косматых полуживотных отправят космические корабли к звездам, к моей планете.

Но я не могу дожидаться их бесконечно медленного развития. Я один среди них.

В этот момент я чувствую, что на меня нападают. В меня полетел дождь тяжелых камней. Щупальца задвигались, они без труда ловят брошенные в меня камни и тихонько опускают их на землю. Я могу уничтожить напавших, но не хочу причинять им никакого зла. Опускаю детеныша на пол и снова становлюсь невидимым.

Потом я с бешеной скоростью несусь над бесконечными лесами. Лечу как безумный, то высоко, то над самой землей, словно гонясь за какой-то недостижимой мечтой. Потом все снова тонет в разноцветных молниях, в море сверкающих огней.

На этом кончилось мое видение. Затем характер сигналов резко изменился, и комиссия решила не воспроизводить их, несмотря на все мои настояния. Ученые боялись, что с инопланетным пришельцем случилось какое-то несчастье и что измененные сигналы — это запись его смерти. А никто не может предвидеть, не вызовет ли агония неизвестного тяжелых травм в моем организме.

Что означает пережитое мною под влиянием омега-лучей?

Почему пришелец был одинок? Был ли он единственным в звездолете? Возможно ли, чтобы товарищи покинули его? Я чувствовал муку его одиночества, стремление вернуться на родину, напрасные надежды на помощь наших диких предков, от которых он получил только град камней.

Хотя я жил его чувствами и мыслями всего не: сколько минут, этот звездный человек, погибший сотни тысяч лет назад на нашей планете, стал мне дорогим и близким.

Где вы, собратья погибшего? Под какой двойной звездой вы живете, творите и мечтаете? Почему не посетите Землю снова? Человечество уже не встретит вас камнями. Или вы боитесь, что оно встретит вас атомными бомбами?

Или вы здесь, среди нас, но укрываетесь в невидимости, не считая нас достаточно созревшими для встречи с разумными существами других звездных миров?

Не это ли ваша тайна — тайна, скрытая в "волосе Магомета", более мудром, чем тысячи мудрецов?

С.ГАНСОВСКИЙ (СССР)

НЕ ЕДИНСТВЕННЫЕ СУЩИЕ (Поощрительная премия)

Шум погони приближался, и, задыхаясь, Наар опять подумал: нужно просить Юношу, чтобы он бежал один, оставил его, старика. (Он даже не знал, как того зовут, — просто Юноша). Но в этот момент могучий низкий рев, который так озадачил весь город и их двоих, когда они выходили из тюрьмы, снова потряс небо и скалы и умолк.

На этот раз он был еще сильнее, всеобнимающий свирепый звук. И он отчетливо ударил сверху, с неба.

Юноша, рослый и красивый, с пристальным суровым взглядом, остановился и повернулся к Наару.

— Ты слышал когда-нибудь такое, Учитель?

Наар покачал головой. Это было чуть-чуть похоже на рев урагана, но погода стояла безветренная. Это походило и на раскаты отдаленной грозы, но рев был отрывистым, коротким. Казалось, что-то приблизилось сверху, из невероятной дали, ударило как молотом и исчезло опять где-то там, в небе.

— Никогда.

Юноша посмотрел на небо, потом вниз, в долину.

Погоня остановилась. Их тоже напугал рев.

Украшенные с длинными бичами в руках и рабы тремя большими отрядами рассыпались по каменистому склону. В каждом отряде было еще по два быстрых диатона, но здесь, на крутизне, эти проворные звери делались неуклюжими — им мешали средние ноги.

Теперь все замерло.

Украшенные — высокие, крупные (каждый почти в полтора раза больше жителя и вдвое выше раба) — остановились, опустив бичи и задрав головы с тяжелыми гребнями к серому, клочковатому небу. Рабы сразу же уперлись длинными узловатыми руками в землю и стали отдыхать. Диатоны улеглись на камни, подложив под себя все шесть ног, и стали водить из стороны в сторону длинными узкими мордами.

Потом один из украшенных снял свой шлем с гребнем и помахал им над головой. Наару показалось, что отсюда, издали, он узнает его. Это был старейшина убежища Судилищ и Наказаний.

По знаку старейшины другие украшенные из двух отрядов сошлись к центру долины и стали в кружок. Сверху двум беглецам было видно, как шевелятся их губы — они совещались, поглядывая вверх. Затем они стали расходиться по своим местам.

— Вперед, Учитель, — сказал Юноша.

Они опять побежали, пробираясь в хаосе камней.

"Зачем он вывел меня из тюрьмы, — думал Наар. — Неужели я еще нужен кому-нибудь после этих долгих лет пыток и мучений?"

Он вдруг понял, что видит Юношу не в первый раз. Много дней назад его выводили по обычаю на площадь, и один из украшенных, подгоняя его бичом, кричал: "Вот безумец, который утверждает, будто над нашим небом есть еще одно, светлое! Вот он, кто отрицает Всеобщий Камень!" Он кричал тем особым гнусавым голосом, к которому украшенные приучают себя с детства, чтобы еще и этим отличаться от жителей и рабов. Тогда-то в толпе Наар заметил гордый пристальный взгляд и молодое суровое лицо и с горечью подумал: "Неужели иэтот презирает?" Но вот прошли дни, сегодня утром дверь камеры вдруг отворилась, мертвый страж лежал на полу, и Юноша вывел его из города. Зачем?..